В любом произведении важны начало и конец, на мой взгляд – это главное. Вот я и подумал, что заканчиваться моя книга должна взглядом в будущее, а именно – твоим письмом, которое ты пишешь мне из Аргентины.
Как-то так:
«Иногда, когда мама успевает сделать львиную долю работы, а наша дочь спит, я пытаюсь освоить твою печатную машинку, которую стащила у тебя. Сейчас как раз такое время, и я решила написать, то есть напечатать тебе письмо. Нельзя сказать, что мои упражнения безуспешны, но и не исключены ошибки, поэтому заранее прошу мне их простить.
Дорогой мой, Рыжий Рыженький! Так хотелось тогда поговорить с тобой, но пришлось это удовольствие принести в жертву нашей дочурке. Это святое, и поэтому ты должен меня простить. Как раз в половине двенадцатого я должна была кормить нашу дочь, которая выросла на целых семь сантиметров, но если бы только это… Голос у нее тоже «растет». Такая стала крикливая! Заглушает все и всех. Да! Растет наша дочка и, по-моему, очень даже симпатичная (тьфу, тьфу, тьфу). Ей уже полтора месяца, а я все еще удивляюсь, что это наша дочь, мною рожденная. Иногда мне становится страшно, какой ответственный шаг, Рыжий, мы с тобой сделали! Ведь теперь мы с тобой отвечаем за жизнь этого маленького человечка! От нас зависит, какой она вырастет, наша дочь. А ведь она когда-нибудь станет взрослой… Эти мысли для меня равносильны мыслям о Вселенной. Когда я думаю о том, что Вселенная бесконечна, мозги мои начинают завязываться в морской узел. Поэтому лучше думать о настоящем. А в настоящем у меня все те же пеленки, день измеряется кормлениями, а ежедневная проблема: хватит ли пеленок?! Теперь все мои мысли о ней, о нашей дочери и… о тебе.
Очень, очень по тебе скучаю, приезжай скорее. Скоро уже пятнадцатое, а тебя все нет и нет. Еще связались с паспортом. Кстати, о паспортах… Он у тебя уже есть, я надеюсь, и билет тоже… Приезжай скорее! Поживем здесь годик, а потом видно будет.
Потом все сначала…
Рыженький, приезжай! Мы с дочей по тебе очень соскучились! А еще, Ржавый, мне очень хочется спросить тебя… Ты скучаешь о Габишке, как ты называл меня в Бруклине?… Не обо мне теперешней, а о той, что была «до того». Я, например, так очень скучаю! Ты говоришь, нужно быть взрослой. Это очень сложно, а главное – не очень приятно.
В то время, как я философствую, наша дочь, после долгих усилий, кряхтений и возни наконец-то высвободила свои рученьки и теперь довольная вовсю ими размахивает. Сама у себя вынимает пустышку и кричит. Придется применить силу. Ух, как я сейчас ее применю…
Ржавенький, пока я не забыла, обязательно привези шорты и много футболок, у нас жарко, это ведь не Нью-Йорк, это Буэнос-Айрес. И очень тебя прошу, ничего не забудь из моих вещей. Все, что я перечислила, привези обязательно!
Коляску не покупай. Она ведь ненадолго, купим здесь, а вот если попадется такой, как у Ганса, складной стульчик – купи. Ну, пока все. Как раз подошло время кормить нашу обжору. Пожелай нам приятного аппетита. До свидания, Рыженький, звони, а лучше поскорее приезжай!
Целую кепко, кепко! Твоя Габишка. Передавай бооольшущий привет всем, кто меня помнит, и обязательно отдельный привет Бруклину, и скажи ему на ушко, что Габи по нему очень скучает.
Вот посмотрела на напечатанное мною письмо и подумала… Все-таки напечатанное письмо какое-то неживое и неприятное. Посему решила своим замечательным почерком, на ломаном русском, вдохнуть в него немного жизни. И письменно сказать тебе еще раз… Мне тебя очень не хватает… А может не тебя, а коньяка… Да! Его любимого… Целую.
P.S.
Вдруг вспомнила наш разговор о том, что остается после нас! Помнишь?
– Когда мы размышляем о первоначале, или причине мира, мы понимаем и в чем смысл бытия или жизни!
К примеру…
Что остается после нас? Что остается после смерти? Или – как мы познаем окружающий мир и себя в нем? – говорил ты с умным видом, как будто лекцию читал.
– И зачем нам это? – спросила я удивленно…
– Как зачем? Если мы не будем знать, что такое жизнь, как же мы узнаем, что живем? И… щелкнул меня по носу.
И здесь, рядом с нашей дочерью, я внезапно поняла, о чем это ты говорил… В общем, без твоего коньяка… ну никак…
Помолчали… Габи вздохнула и тихо спросила:
– А дальше?
– А дальше…. я опишу всю свою замечательную жизнь…
– Неужели ты опишешь всех своих подружек, как ласково ты их называешь…
– Да! Но ты будешь разочарована…
– Разочарована?
– Да! Разочарована… Потому что их у меня было не так много, как ты представляешь…
– Неужели меньше ста?
– Меньше…
– Пятьдесят?
– Еще меньше…
– Двадцать пять?
– Меньше, меньше, меньше…
– Ну не мучай, скажи…
– Нет! Мучайся!
– А! Поняла… Ты просто претворялся, что их любил, а они?
– Что они?
– Ты просто их обманывал…
– Они меня тоже обманывали…
– Правда? – с какой—то надеждой спросила она.
– Правда!
– Не могу сказать, что я этим расстроена…
– Так ты, оказывается, засранка…
– Засранка!?
И она улыбнулась…
– Если ты хотел меня этим обидеть, так у тебя не получилось.
Ха. Ха. Ха!
– Почему это?
– Потому, что папа меня так называет иногда, и, что удивительно, – тон у вас одинаковый, не обидный, что ли…
И она показала мне язык…
Я ладонью дотронулся до ее лица, приблизил его и поцеловал…
А Габи звонким от смущения голосом спросила:
– Какая же первая строчка будет в книге, которую ты мне пишешь, если ты, конечно, не передумал…
– Вначале, как и положено серьезной книге, будет…
Эпиграф
«Чтобы обрести счастье, не нужно отказываться от себя, слушая только чужие советы. У каждой человеческой души – своя индивидуальная миссия в этом мире. У каждого человека, потому, – своя заповедь! Свой путь, свои «врата к Б-гу»
Хасидская мудрость.
А затем…
Предисловие
Океан! Я плыву… Я не вижу берега. Я не знаю, куда плыть, в какую сторону… Я чувствую, что силы мои на исходе. Я измучен и обессилен. Меня не покидает ощущение борьбы со стихией, и борьба эта не на жизнь, а насмерть. Мое тело ноет… Мои руки, плечи, ноги напряжены, как струны. Мое тело набухает водой и болью. Сердце, мое сердце работает в бешеном ритме… Это из-за волнения, я понимаю… Надо успокоиться, говорю себе. Надо успокоиться и продолжать борьбу. Я глубоко вдыхаю, медленно выдыхаю и чувствую, как сердце возвращается в нормальный ритм. Я очень устал от борьбы, от волнений, но, несмотря на это, я ощущаю мир и спокойствие. Я лежу на спине, и океан окутывает меня своей теплотой. Мое дыхание медленное и глубокое. Вода поднимается и опускается на уровне моих глаз, и я чувствую, как мое сознание проплывает мимо… Я теряюсь. Времени и пространства не существует! Я не могу сообразить – вечер это или утро. Я не могу сообразить – молодой я или пожилой… Я не могу сообразить, в какой части света нахожусь… И, несмотря на то, что кругом вода, а, может быть, именно поэтому, я чувствую жажду. Неимоверную жажду. Я умираю от жажды! Ах! Мне бы хоть один глоток. Один… Но… Вокруг одна вода. Соленая вода! Ни берега, ни корабля… И меня охватывает страх. Он где-то в моем больном желудке, там, где моя язва. Я панически, судорожно пытаюсь открыть рот, чтобы вздохнуть, чтобы крикнуть, но не могу. Темные низкие облака окутывают небо, и внезапная мысль: «Что же со мной происходит?!». И одиночество заполняет все пространство! Как я попал сюда? Как мне выбраться? Чувство невыносимой тоски накатывает волной… Ах! Как же мне неуютно и грустно… Водоросли (или что-то другое?) тянут меня в глубину, в темные воды океана… Наступает абсолютная темнота, и в этой темноте я чувствую… я чувствую, как я становлюсь другим. Да! Абсолютно иным, чем был до этого невероятного происшествия. Вспышка! Вспышка озаряет мое сознание и наступает момент истины!
Для того, чтобы идти вперед, нужно вернуться, вернуться к началу. Вернуться туда, откуда пришел, и взглянуть на пройденный путь еще раз! И тогда… Тогда ты найдешь ответ!
Глава первая. Белла и Одесса
Лев Толстой сказал: «Началом всего стало разумение жизни».
А для меня началом разумения жизни стало вот это заявление…
В Народный суд Одесского городского
Совета депутатов трудящихся
от студентки ОИСИ
Заявление
Будучи в состоянии тяжелейшей депрессии, я сначала убила, а затем надругалась над трупом молодого, начинающего писателя, который ходил всегда в порванных брюках с пятнами, к тому же. И звали его Эзра Бускис. Когда у него были деньги, он пил коньяк, когда их не было, он пил коньяк, и вообще он пил только коньяк, за свои или чужие деньги. Известные алкоголики таких городов, как Одесса и Рига, но особенно славного города Жмеринка, звали его ласково Изя, ну а алкоголики женского пола тех же городов звали его, естественно, Ржавый!
