всегда интересно поговорить на любую тему, но подлинное, глубокое уважение возникало к ней оттого, что всех вечно голодных друзей ее сына она сразу, без расспросов, усаживала за стол.
В желудке сразу заурчало.
Они уже подошли к подъезду, как вдруг со двора кто-то протяжно свистнул.
– Монгол!
Они повернулись. К ним шла компания пацанов. Троих, Мосю, Воху и Лимона, Том знал хорошо, с двумя другими просто здоровался.
– Здарова.
– Монгол, привет. Слышал? Наших на лагере опять… – Невысокий чернобровый Мося сделал характерный жест, стукнув кулаком в свою открытую ладонь. – Что делать будем?
– На Стекляшке?
– Угу. Гога звонил. Говорит, что сегодня опять придут. Обещали.
– Семечек дайте. – Лицо Монгола приобрело свирепый вид. Он почесал нос, и, оглядывая немногочисленное воинство, сказал с неподдельной обидой:
– Надо бы вломить, паца.
– Ясен пень. Для того к тебе и шли, – обыденно сказал Лимон, коренастый пацан с желтушного цвета лицом. В руке он подбрасывал тяжелый цилиндр с выемками под пальцы.
– Цел до сих пор? – Том кивнул на кастет.
– Что ему сделается? – улыбнулся Лимон.
Этот кастет Лимон выменял у Тома еще в школе. Том вспомнил, как на пустыре за домом плавил свинец из аккумуляторных решеток, а потом заливал его в гипсовую форму. Гипс использовался уже не раз. Форма крошилась, отчего на кастете оставались ямки и вмятины, и Том долго доводил его напильником до совершенства.
– Мало нас, на Стекляшку идти. А сборы только на следующей неделе, – уныло пробормотал Мося.
– Какие там сборы! – хмыкнул Лимон. – Не сборы теперь, а одно название. Три калеки приходят в картишки перекинуться. Теперь каждый сам за себя.
Действительно, в последнее время ситуация со сборами сильно изменилась. Еще недавно их район считался самым сильным в городе, а на сборы приходило человек по триста. Но страна стремительно становилась рыночной, порождая множество разнообразнейших дел и новых увлечений. Дисциплина упала, и если даже старшаки стали отлынивать от сборов, то что было говорить о малолетках? Кто-то, как Том и Монгол, ударились в музыку. Кто-то занялся бизнесом, мотаясь по оптовым рынкам и заграницам в поисках дешевых товаров. Кто-то варил в гаражах невиданные мотоциклетные рамы, кто-то в поисках своего «я» экспериментировал с веществами. Одним словом, крепкий районный монолит стал давать трещины изнутри: сборы все больше превращались не в грозные походы на чужой район, а в пустые посиделки.
– Шо, сдулся? – Монгол хлопнул Мосю по плечу так, что тот едва устоял на ногах.
– Не-е, пошли, конечно, – иронично протянул Мося, поправляя очки. – Давно люлей не огребали.
– Мося прав. Все-таки чужой район, – вставил слово конопатый Воха. – Еще бы кого-то взять.
Воха ходил на бокс. У него была неплохая левая.
– Ты не забывай, что там еще наши, из лагеря. Они тоже подтянутся, с тыла, – все так же невозмутимо добавил Лимон.
– По-любому в стороне стоять не будут, – согласился Монгол.
Том смотрел на него, и не узнавал. Только что с репетиции спешил совсем другой человек, – унылый и подавленный. А теперь перед ним стоял, расправив плечи, гроза района. Глаза его горели. Монгол вдруг обрел опору, смысл жизни, почувствовал себя в своей тарелке.
– Монгол, а с кассетой что? – Том вежливо напомнил о себе.
– Слышь, ну сам ты видишь, что. – Тот повернулся, беспомощно пожал плечами. – Давай завтра, а то мне ее еще найти нужно.
– Ладно… – Том остановился в нерешительности.
– А может, с нами? – Лимон, слегка наклонив голову, хлопнул его по плечу. – А то нас мало.
Этого вопроса Том и не хотел, и ждал. Он глянул на Монгола. Тот молчал, выжидательно глядя ему в глаза.
– Дембельский аккорд? Ладно, пошли, – вздохнул Том.
На душе всегда становилось легко и радостно, когда идешь куда-то веселой пацанячьей толпой делать хорошее важное дело, и больше не думаешь ни о чем. Но в этот раз на душе у Тома было муторно и тревожно.
Конечно, он уже совсем отвык от драк. Он, может быть, даже потерял форму, подзабыв ту привычную веселую ярость, без которой не стоит соваться под чужие лихие кулаки.
Но дело было в чем-то другом. Не в спонтанности решения, не в испорченном вечере, и даже не в прекрасном борще, который, судя по всему, отменялся. Он просто вырос из этого дурацкого возраста. С другой стороны, свалить сейчас, бросив пацанов на пути в чужой район, – это расписаться в районной пацанской анкете под словом «мудак».
Монгол шагал впереди всех, – быстро, нагнувшись вперед и чуть растопырив локти. За ним шли Том, Воха, лопоухий Лимон, вечно грустный Камса и еще один косолапый пацан по кличке Пеле. Замыкал компанию худенький очкарик Мося.
– Слышь? – Том догнал Монгола.
– Шо?
– Хреновое предчувствие у меня.
– У меня оно каждый день, – ухмыльнулся Монгол, протягивая Тому семечек. – На, успокойся.
– Та я спокоен. Просто… Неправильно это все. Завязывать надо.
– Том, ты чего? Или за табло свое боишься? Так домой иди. Тебя ж никто не тянет.
– Не в этом дело. Все неправильно.
– Неправильно? А как правильно? На пацанов забить? – Монгол рубанул рукой воздух.
– Чувак, но ты еще и музыкант, – нет? Сейчас переломают пальцы, – как стучать будешь?
– Запарятся ломать.
– Толпы поклонниц, слава, автографы, где это все? – Том театрально обвел рукой окрестности пустыря, через который они шли. – Нету! Хотя какая разница между гопником и музыкантом? У одного мозоли на костяшках, у второго – на подушечках.
– Харош жизни учить. Запарили меня все. И стучу плохо, и за пацанов стать нельзя. То Дрим мне мозги выносил, теперь ты… Лекарей развелось. Хочешь – домой иди. Обойдемся.
– Я уйду, – вам лучше не станет. И не во мне дело. Я… Про вообще говорю. Просто у меня детство уже отстреляло, а у тебя еще отстреливается.
– Де-етство? – Медленно протянул Монгол. – Какое детство? Там их человек пять всего, а каждый день огребают. А стекляшные ссут к нам на Пятерку прийти, вот на них и отыгрываются. Жалко пацанов.
– Я понимаю, – с сочувствующей иронией сказал Том.
– Том, завали дуло, – огрызнулся Монгол, глянул в сторону, и вдруг улыбнулся. – Зырь, какая краля прет.
По другой стороне дороги шла, помахивая сумочкой, высокая стройная девушка.
– Прет, а мимо. А так бы на шею бросилась, если б стучал нормально. В смысле – барабанил.
– А ведь ты прав. – Монгол любовался фигуркой девушки. – Ладно, считай, что я завязал. Сейчас вот разберемся, и катись оно все. Пусть малолетки бегают.
Они перешли железнодорожный мост, условно считавшийся границей районов, и, пройдя малоприметными улочками старых тенистых дворов, благополучно добрались до лагеря. По дороге с ними случилась потеря: отвалился Пеле. Он
