Паскаль поселился в той же самой комнате в отеле, в которой жил ребенком. Мечты отца, над которыми Паскаль в детстве смеялся, словно перешли к нему по наследству, и он увидел свою гостиницу глазами Карло Турси. Да, конечно же, здесь вполне можно основать совершенно новый тип итальянского курорта! Зонтики на скалистых уступах, щелкающие затворы фотоаппаратов. Райский уголок для бегущих от цивилизации американцев. Семейство Кеннеди в полном составе. Превратить пустующий pensione в процветающий отель мирового класса – задача интересная и вполне достойная. Другого наследства у Паскаля не было, а его итальянское воспитание требовало наследство беречь и приумножать.
В гостинице имелась trattoria — кафе на три столика. А еще кухня, две квартирки на первом этаже и шесть номеров на втором и третьем, там, где когда-то располагался бордель. Вместе с отелем Паскалю досталась обязанность заботиться о единственных работницах этого заведения, due stregas, как называли их рыбаки, двух ведьмах, – больной и немощной синьоре Антонии Турси и ее сестре Валерии, великанше-людоедке с бурной курчавой шевелюрой. Валерия готовила еду на кухне в те редкие моменты, когда не орала на ленивых рыбаков или случайно забредшего в эти края гостя.
Паскаль был юношей очень терпеливым, и он спокойно сносил эксцентричные выходки своей Мата и сумасшедшей Tia. Так же спокойно он сносил насмешки рыбаков, каждое утро стаскивавших свои peschereccio вниз по каменистому берегу на воду. Лодки покачивались на волнах, точно грязные супницы, а моторы чадили и захлебывались кашлем. Рыбаки вылавливали ровно столько анчоусов, сардин и морских окуней, сколько могли купить у них на рынке и в ресторанчиках Синк Терре. Потом возвращались домой, пили граппу и курили едкие самокрутки. Карло Турси всегда старался дистанцироваться от этой неотесанной публики. Карло утверждал, будто они с Паскалем происходят из купеческого флорентийского рода. «Ты только погляди на них, – говорил отец сыну, разглядывая рыбаков поверх свежей, только доставленной почтовой лодкой газеты, – во времена более цивилизованные это были бы наши слуги».
Двое старших сыновей Карло погибли на войне, и он твердо решил, что младший не станет рыбаком, не будет горбатиться на консервном заводе в Ла-Специя, не будет гнуть спину на виноградниках Синк Терре, не будет добывать мрамор в Апеннинах и вообще не будет заниматься работой, которая позволяет юноше стать мужчиной, набраться сил и жизненного опыта. Паскаль родился, когда Карло и Антонии было уже под сорок. Родители тряслись над ним как над хрустальной вазой, хранили, точно семейную тайну, и Паскалю стоило немалых усилий отпроситься у них на учебу во Флоренцию.
После смерти отца юноша вернулся, и рыбаки долго не могли решить, как с ним обращаться. Он постоянно читал, что-то бормотал себе под нос, что-то измерял, высыпал на камни у моря мешки строительного песка и потом без конца перекладывал этот песок, словно волосы на лысеющей голове. Он таскал камни с места на место, чтобы защитить свой пляж от штормов. Рыбаки поначалу решили, что малый чудит с горя. Они чинили сети и со слезой вспоминали мечты собственных, давно умерших родителей. И все же довольно скоро рыбаки вспомнили и другое – как подшучивали над Карло. Без этих шуток было как-то грустно.
Через несколько недель терпение рыбаков лопнуло. Как-то вечером Томассо-Хрыч бросил Паскалю коробок спичек и крикнул: «Смотри! Я тебе лежак для пляжа принес!» Сколько ж можно быть добренькими? Рыбаков прорвало, будто грозовую тучу, и на Паскаля обрушился проливной дождь из шуток. Жизнь вернулась в свою колею. «Эй, Паскаль, я вчера в Леричи половину твоего пляжа видел! Мне остальной песок туда свезти или подождем, пока его течение само унесет?»
Но пляж – это еще понятно, пляжи были в Монтероса-аль-Маре и на Ривьере к северу от деревушки. Рыбаки эти пляжи видели своими глазами, когда ездили туда продавать улов. Но Паскаль к тому же начал делать теннисный корт на уступе скалы, и вот тут его объявили чокнутым, еще похуже папаши. «Совсем пацан с катушек съехал, – говорили они, сидя на площади, покуривая самокрутки и наблюдая за тем, как Паскаль скачет по валунам и размечает бечевкой границы будущего корта. – Вся их семейка pazzi. Скоро с кошками начнет разговаривать». Паскаль же понимал, что на гладких скалах площадку для гольфа не сделаешь, а вот залить бетоном прямоугольный корт, может, и удастся. И тогда над морем, на высоте двенадцати метров, точно волшебное видение, возникнет площадка для тенниса, и всем сразу станет ясно: здесь расположен первоклассный отель. Паскаль закрывал глаза и видел, как на скалистом уступе теннисисты в красивых белых брюках перекидываются мячиком, а рядом под зонтиками женщины в великолепных платьях и шляпках потягивают коктейли. Вот потому-то Паскаль раскидывал по берегу песок, таскал валуны и терпеливо сносил насмешки рыбаков. Он старался почаще заглядывать в комнату к больной матери и не терять надежды. Паскаль ждал, когда жизнь придет и найдет его.
Так прошло восемь месяцев. Паскаль не был очень уж счастлив, но и несчастным его было не назвать. Он поселился там, где обитают почти все люди на земле, – на равнине между скукой и спокойствием.
Там бы он и остался, если бы не прекрасная американка. Паскаль стоял по пояс в воде и смотрел, как яхта с красными бортами причаливает к старенькой пристани. Смотрел на девушку на корме и легкую волну за бортом.
Американка была тощая, но с формами. Ветер развевал золотые, блестевшие на солнце волосы. Паскалю она показалась представителем иного вида. Девушка была выше и стройнее итальянок. Оренцио протянул ей руку и помог сойти на шаткий причал.
– Спасибо, – неуверенно донеслось из-под шляпы, и потом: – Grazia.
Итальянские слова давались ей с трудом. Девушка споткнулась о доски причала, но удержалась на ногах. Сняла шляпу, огляделась. Паскаль впервые увидел ее профиль. Прекрасная американка могла бы быть… ну… попрекраснее, что ли?
Нет, конечно, она была удивительной, но совсем не такой, как он ожидал. Высокого роста, почти метр восемьдесят. И черты слишком резкие для такого худого лица: губы слишком полные, глаза слишком круглые, как будто удивленные, подбородок тяжеловат, а нос совсем маленький. И такая худющая, что все положенные выпуклости, казалось, были ей великоваты. Интересно, может быть женщина слишком худой? Длинные волосы американки были собраны в хвост, кожа слегка загорела на солнце. Нет, решил Паскаль, она, конечно, производит впечатление, но не красавица.
А потом девушка повернулась и все черты сложились в единую, потрясающей красоты картину. Студентом Паскаль часто бродил по Флоренции. Некоторые здания под одним углом казались уродливыми, а под другим прекрасными, и с этого ракурса на фотографиях выходили просто изумительно. Наверное, и с людьми так бывает: отдельные черты производят одно впечатление, а лицо в целом – совсем другое. Американка улыбнулась, и Паскаль влюбился, раз и навсегда (если вы, конечно, верите в любовь с первого взгляда). Влюбился даже не в девушку, с которой он и знаком-то не был. Влюбился вот в этот удивительный момент.
И даже камень уронил.
Американка посмотрела вправо, влево, снова вправо, как будто искала остальные дома. Паскаль увидел берег ее глазами: дюжина серо-коричневых хижин. Некоторые пустые, давно покинутые. Дома толпятся у кромки прибоя, точно крабы. И никаких признаков жизни, только злые тощие кошки бродят по площади. Все сейчас в море, ловят рыбу. Иногда сюда по ошибке забредали туристы. Они искали Портофино или Портовенере, а попадали в bruto Порто-Верньону и почему-то ужасно расстраивались.
– Ах, простите, – девушка повернулась к Оренцио, – давайте я заберу багаж? Или за это тоже… я не знаю, за что вам заплачено.
Оренцио свою норму разговоров на английском уже выполнил. Он молча пожал плечами. Неловкий коротышка с оттопыренными ушами казался туристам дебилом. Трудно было поверить, что этот полудурок способен управляться с яхтой, а потому за любое, самое простое действие он получал щедрые чаевые. Оренцио свою выгоду отлично понимал. Чуди побольше и поменьше болтай, тогда и денежек отвалят. А потому он все сильнее таращился и моргал.
– Так что, мне самой багаж вынести? – терпеливо и немного растерянно переспросила американка.
– Bagaglia, Orenzio! – крикнул Паскаль.
Господи, ведь девушка поселится в его гостинице! Он побежал по воде к причалу. Английский он знал, но плохо.
– Пожалуйста, – язык во рту едва ворочался, выговаривая чужие слова, – я буду иметь честь. Оренцио доносить багаж для вас. Идите в отель «Подходящий вид».
Американка удивилась, но Паскаль на это внимания не обратил. Как бы поторжественнее закончить? Назвать ее «мадам»? Нет, не годится. Кошмарный язык! Непредсказуемый и опасный, как бездомная дворняга. Одна система спряжений чего стоит! Того и гляди ляпнешь что-нибудь. Паскаль учился английскому у американского писателя. Тот приезжал в гостиницу каждый год и работал над романом о Второй мировой. Что бы сейчас сказал американец? В голову ничего не шло. Интересно, есть в английском аналог итальянского обращения Bella? Надо попробовать.
