Его глаза распахнулись.
— К твоему сведению, — строго сказал он ей, — наша помолвка была на грани разрыва. Только мое уважение к твоим несчастным престарелым родителям помешало тебе стать бывшей невестой Грэма Дорна.
— Милый, это так благородно с твоей стороны. — Она потерлась щекой о его рукав. — Идем, я отвезу тебя домой и омою твои раны.
Ну ладно, только тебе придется вынести меня с поля боя. У этой славной старушки, твоей драгоценной тетушки, случайно нет топора?
— А что?
— Во-первых, у нее хватило дерзости представить меня как, прости господи, литературного отца знаменитого Реджинальда де Мейстера.
— А что, это не так?
— Давай-ка выбираться из этого гадюшника. И заруби себе на носу: я не состою с этим типом в родстве, ни в литературном, ни в каком-либо еще. Я отрекаюсь от него. Пропади он пропадом. Плевать мне на него. Я объявляю его незаконнорожденным сыном, гнусным выродком, собачьим отродьем, и провалиться мне на этом месте, если он когда-нибудь еще сунет свой поганый аристократический нос в мои замыслы.
Они сидели в такси, и Джун поправила ему галстук.
— Ладно, котик, давай посмотрим, что там в письме.
— В каком еще письме?
Она протянула руку.
— От издателя.
Грэм досадливо крякнул и вытащил из кармана пиджака конверт.
— Пожалуй, стоит напроситься к нему на чаепитие. Щепотка стрихнину пошла бы этому бездушному негодяю только на пользу.
— Злобствовать будешь потом. Что он пишет? Гм... ага, вот оно: «Это не совсем то, чего я ожидал... как мне кажется, де Мейстер не в самой лучшей форме... пожалуй, сюжет не мешало бы немного пересмотреть в сторону... роман, безусловно, можно доработать... возвращаю отдельным пакетом...»
Она отбросила письмо в сторону.
— Говорила я тебе, зря ты убил Санчу Родригес. Она была бы тут как раз к месту. Любовная линия у тебя совсем захирела.
— Вот сама ее и пиши! Хватит с меня де Мейстера! Дошло до того, что окололитературные дамы иначе как «мистер де Мейстер» меня не зовут и фотографии мои в газетах тоже печатаются с подписью «мистер де Мейстер». Я сам по себе ничего не значу. Кто слышал о Грэме Дорне? Вечно одно и то же: «Дорн, Дорн, ну, знаете, это тот малый, который пишет про де Мейстера».
— Глупыш! — визгливо воскликнула Джун. — Ты завидуешь своему же собственному герою.
— Да никому я не завидую. Послушай! Я терпеть не могу детективы. Ни разу не брал их в руки с тех пор, как освоил двухсложные слова. Самый первый роман был задуман как тонкая, едкая, язвительная пародия. Я намеревался разнести в пух и прах всю шайку этих писак, которые подвизаются на детективном поприще. Вот зачем я придумал де Мейстера. Он должен был покончить со всеми сыщиками. «Дурак набитый», автор: Грэм Дорн. Так что читатели вместе со змеями и прочими неблагодарными детьми пригрели на своей груди и это ничтожество. Я пишу роман за романом, пытаясь заставить читателей одуматься...
Грэм Дорн поник от сознания безнадежности своей затеи.
— А, ладно. — Он слабо улыбнулся, и величие его духа возобладало над тяготами жизни. — Как ты не понимаешь? Я должен писать совсем о другом! Не могу же я всю жизнь потратить неизвестно на что? Вот только кто станет читать серьезный роман Грэма Дорна, когда теперь в глазах всех мое имя неразрывно связано с де Мейстером?
— Можно взять псевдоним.
— Не стану я брать псевдоним. Я горжусь своим именем.
— Но не можешь же ты вот так взять и бросить де Мейстера! Не глупи, дорогой.
— Любая нормальная невеста, — с горечью упрекнул Грэм, — была бы только рада, если бы ее будущий муж написал что-то по-настоящему стоящее и прославился.
— Так я и буду рада, Грэм. Но это же не мешает тебе время от времени возвращаться к де Мейстеру, чтобы обеспечить себе кусок хлеба.
— Ха! — Грэм надвинул на глаза шляпу, чтобы скрыть муку, которая терзала его несгибаемый дух. — Ну вот, теперь ты говоришь, что мне никогда не добиться известности, если я не соглашусь променять высокое искусство на эту похабщину. Приехали. Вылезай. А я поеду домой писать письмо на песочке. Пропесочу хорошенько нашего дряхлого мистера Макданлопа.
— Поступай как хочешь, мой голубок, — проворковала Джун. — А завтра, когда тебе полегчает, приходи, поплачешь у меня на плече, а потом мы с тобой вдвоем подумаем, как нам переработать «Смерть на третьей палубе», хорошо?
— Наша помолвка, — высокомерно заявил Грэм, — расторгнута.
— Как скажешь, милый. Я буду дома завтра в восемь.
— Мне это совершенно безразлично. Всего доброго!
Издатели и редакторы, безусловно, избранная каста. Их удел — протянутая для рукопожатия рука, улыбка в тридцать два зуба, кивок головой и хлопок по спине.
Однако по вечерам авторы разбегаются по своим норкам, и вот тут-то и наступает время для маленькой мести. Вслух произносятся фразы, которых никто не может услышать, пишутся письма, отправлять которые нет нужды, а над пишущими машинками, возможно, водружаются портреты редакторов с задумчивой улыбкой на лицах, чтобы послужить мишенью для метания дротиков.
Портрет Макданлопа, используемый именно таким образом, украшал и комнату Дорна. Между тем сам Грэм Дорн в своей неизменной писательской экипировке (уличная одежда и пишущая машинка) сидел и хмуро созерцал пятый по счету лист бумаги, заправленный в машинку. Предыдущие четыре торчали из мусорной корзины, забракованные за слюнтяйскую мягкость изложения.
«Дорогой сэр», — начал Дорн. А потом продолжил, медленно и мстительно: — «...или мадам, в зависимости от обстоятельств».
На него вдруг нашло вдохновение, и он бешено застрочил, не обращая внимания на голубоватый дымок, вьющийся над перегретыми клавишами.
«Вы пишете, что остались не слишком высокого мнения о де Мейстере в этом романе. Ну а я вообще не слишком высокого о нем мнения. Точка. Можете прыгнуть с Бруклинского моста с ним в обнимку. И надеюсь, что в Ист-ривер ровно за секунду до вашего прыжка сбросят канализационные стоки.
Впредь я намерен придерживаться в своем творчестве куда более высоких планок, чем ставит ваше паршивое издательство. И настанет день, когда я смогу оглянуться назад на этот период моей карьеры и с отвращением сказать себе, что это было просто...»
Пока Грэм печатал этот абзац, кто-то настойчиво похлопывал его по плечу. Когда нужно было нажать пробел, Грэм досадливо и безрезультатно пытался отмахнуться.
Теперь он прервался, обернулся и учтиво обратился к незнакомцу, невесть откуда взявшемуся в его комнате:
— А вы, черт побери, кто такой? Впрочем, можете проваливать, не утруждая себя ответом. Я не обижусь на вашу невежливость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
