Когда замысел книги только зарождался, западные интеллектуалы были страстно увлечены событиями в «третьем мире». Это была атмосфера надежд и ожиданий в отношении новых государств Африки и Азии, которые тогда впервые появились на мировой арене. Даже Латинская Америка вызывала новый интерес и новые надежды – в значительной мере стимулированные программой Кеннеди «Союз ради прогресса», с энтузиазмом, как и все проекты Кеннеди, воспринятой общественным мнением.
Но больше всего, вне всяких сомнений, публику интересовала Черная Африка, и зачастую этот интерес был весьма эмоциональным. Распад колониальных империй Великобритании и Франции тогда еще продолжался, и новые африканские страны были самыми новыми в мире. Их ужасную нищету не могли полностью скрыть живописные ландшафты, а практически полное отсутствие образованного класса общества бросалось в глаза. Однако на Западе лишь немногие правые экстремисты и еще меньшее количество специалистов по Африке «старой школы» утверждали, что независимость африканским странам была предоставлена слишком рано. От этого незначительного меньшинства отмахнулись как от расистов и реакционеров. Просвещенные круги на Западе были абсолютно уверены: силу новым государствам даст свежая энергия народа, освободившегося от летаргии колониального господства; молодежь этих стран скоро получит образование и станет техническими специалистами, профессионалами и государственными служащими; при условии некоторой помощи Запада можно ожидать резкого ускорения экономического развития, а это, в свою очередь, вскоре устранит отсталость и бедность, вызванные колониальной эксплуатацией. Более того, нам говорили о моральном превосходстве этих новых государств. Молодые лидеры-идеалисты, которые боролись за независимость, должны были стать важной идейной силой на мировой арене.
Будучи студентом Лондонской школы экономики, автор настоящей книги слышал все эти рассуждения, звучащие как истина в последней инстанции. У меня не было никакого желания пополнить ряды небольшой кучки правых, которые выступали против распада британской колониальной империи. Однако я считал, что описанная выше общепризнанная точка зрения безнадежно далека от реальности; наши лучшие умы, казалось, теряли всякую способность к критическому осмыслению, когда речь шла о «третьем мире». Здесь не место рассуждать о скрытых эмоциональных причинах, которые могли бы объяснить такую явную неудачу интеллекта. Бесспорно лишь то, что оптимистичный взгляд на будущее «третьего мира» был очень широко распространен, хотя все очевидные факты полностью ему противоречили.
Меня заставила усомниться в будущем этих государств и ценности их вклада в международную жизнь вовсе не их бедность. Бедность не всегда тормозит культурное или социальное развитие, и в любом случае у некоторых из самых малообещающих в этом смысле стран было потенциальное богатство в виде нефти. Что касается отсутствия необходимых административных структур, оно, конечно, тоже не было фатальным недостатком: мало что разрастается столь же быстро, как государственный бюрократический аппарат. И даже чувства, которые испытывали бедняки, когда СМИ говорили им о тех немногих, что купаются в роскоши, казались мне не столь уж опасными. Представлялось, что «революция растущих ожиданий» – еще один слоган, придуманный западными интеллектуалами для оправдания грядущих лишений, – осталась нереализованной.
Однако был и остается один, но фатальный, недостаток, неотвратимо ведущий новые государства к беспорядку внутри страны и беспомощности на международной арене: отсутствие того, что эти страны не могли ни создать сами, ни получить из-за границы, – реального гражданского политического общества. Сформулировать, что это, собственно говоря, такое, не так уж легко. Для начала, пожалуй, стоит вспомнить известное сравнение нации с государством. Новые государства возникли потому, что колониальные власти передали свои полномочия тем политическим лидерам, которые агитировали за независимость; конкретнее, новым лидерам отдали контроль над армией, полицией, налоговыми органами и административным аппаратом, ранее работавшим на колониальные власти. Старые слуги империй служили своим новым хозяевам якобы ради новых целей. Но их методы и фактическая идеология оставались все теми же продуктами времен колониальных империй, сформированными по лекалам ценностей ИХ политических сообществ. Не существовало органической связи между автохтонными культурами и инструментами государственной власти, и такая связь не могла возникнуть. Прежде всего, в каждом новом государстве обычно была не одна, а несколько автохтонных культур, причем различных, зачастую противоположных друг другу. Более того, методы и операционные технологии, которые автохтонные культуры могли бы органически применять, обычно совершенно не годились для удовлетворения потребностей современной, то есть западной жизни. Проблема не в том, что такой диссонанс сделал бы государственный аппарат слабым, а скорее в том, что он сделал бы этот аппарат бесконтрольным и слишком сильным. Последствия теперь очевидны в полной мере. Правители новых государств наделены всей полнотой власти над индивидами, которые могут предоставить современной государственной машине новые технологии, средства телекоммуникации и современное оружие. Но поведение этих правителей не ограничено законом или моральными стандартами, которые должно утверждать и защищать настоящее гражданское общество, даже если оно требует всего лишь лицемерия со стороны власть предержащих. Прежде всего, поведение упомянутых правителей не ограничено политическим давлением, так как угнетенным не предоставляют тех электоральных возможностей, которые есть в западных демократиях, и у них нет социальных структур, где могла бы развиваться и координироваться политическая деятельность. Отсюда тотальный произвол власти, который заменил колониальное безвластие на территориях новых государств. Существовавшая всегда взятка теперь стала абсолютно нормальным инструментом в любых взаимоотношениях между гражданином и государством; детальное и навязчивое угнетение заменило дистанционный авторитаризм колониальных дней, так как ни бюрократы, ни полицейские не связаны никакими принципами законности – или хотя бы установленными законами формальными процедурами – которые ограничивали колониальную власть. В результате регламентация общественной жизни переходит все границы. Законопослушный гражданин не может быть уверен в неприкосновенности свободы, жизни и собственности, поскольку закон не дает защиты от его хранителей, которые сами же его и нарушают.
Если колониализм и являлся преступлением, то его самым большим прегрешением было бездействие, в то время как хрупкие автохтонные культуры, эмбриональные современные общества и национальные меньшинства, не способные защищать себя, попали в руки политических лидеров, оснащенных мощной машиной современного государства.
Злодеяния Иди Амина[1] были достаточно очевидными, чтобы привлечь постоянное внимание западных СМИ. Однако Иди Амин полностью прав, когда утверждает, что эти СМИ относятся к нему несправедливо. От Алжира до Занзибара народами Африки управляют автократы, чей неограниченный контроль над государственной машиной позволяет им следовать любому пороку и совершать любые эксцессы. В одной стране правитель может быть алкоголиком, в другой он может вообще запретить употребление алкогольных напитков, так как ОН думает, что это противоречит религии; в одной стране правитель может претендовать на любую женщину или мальчика, которые ему приглянулись, а в другой – казнить за прелюбодеяние; в одной стране могут свободно импортироваться бесполезные товары роскоши, но нет иностранной валюты для приобретения самых необходимых медикаментов, а лидер другой страны волен объявить, что нельзя импортировать даже книги, хотя валюта бесполезно накапливается на счетах в иностранных банках.
Прежде всего, имеют место систематическое использование инструментария армии и полиции для подавления собственного населения и приватизация общественного достояния в фантастических масштабах. В то время как вице-президент США был вынужден подать в отставку, поскольку получал взятки (или считалось, что получал) – и все были поражены размерами сумм, о которых шла речь, в странах «третьего мира» за такие деньги нельзя было бы купить и второстепенного министра. Логика, согласно которой политическая власть может обеспечить личное благосостояние, универсальна, и обогащение властей предержащих является феноменом, который можно обнаружить во всем мире. Но есть разница в том, как данная логика действует в новых государствах, и речь здесь не только о масштабах: это не вспомогательный элемент, а сама суть процесса осуществления политического контроля, и никаких ограничений здесь не наблюдается. Открытая коррупция в новых государствах – прямое следствие отсутствия гражданского общества. Только в гражданском обществе могут зародиться эффективные нормы политической жизни, которые будет осознавать и принимать каждый гражданин. Без гражданского общества не может быть эффективных норм. А без этих норм, естественно вырастающих из ценностей и убеждений общества, государство представляет собой не более чем машину подавления. Именно в этом случае государственный переворот становится возможным, потому что над аппаратом власти, как и над любым механизмом, можно получить контроль, захватив самые важные рычаги управления. Поэтому, исследуя государственные перевороты, я на самом деле писал о политической жизни в новых государствах.
