Рейтинговые книги
Читем онлайн Боснийская спираль (Они всегда возвращаются) - Алекс Тарн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50

Каган подошел к столику с напитками, плеснул себе виски, выпил залпом и снова налил. Берл встал, озадаченный. И это все? Общая лекция по истории вопроса? Но зачем? Только для того, чтобы подчеркнуть важность задания?

— Нет, Берл, — глухо сказал старик, не оборачиваясь. — Это не все. Садитесь. У меня будет к вам личная просьба. Дело в том, что я родом оттуда, из Травника.

* * *

— Не бойся, Габо, только не бойся… — шепчет ему Барух еле слышным, сдавленным от ужаса голосом. — Скоро все кончится, слава богу, недолго уже осталось…

Габриэль чуть заметно улыбается, одним уголком рта. Он ведь старший — Барух — кому же еще командовать, как не ему? Даже теперь, когда они стоят, связанные по трое — ни дать, ни взять, сказочные драконы: шесть ног, три головы… а рук вообще не видать, руки скручены за спинами. А может, и нету их уже вовсе, рук-то… трудно судить, занемели так, что не чувствует Габриэль собственных рук.

Так же, наверное, и смерть — просто онемеешь и все. Габриэль не боится смерти. Не то что он такой храбрец, нет… никогда особой храбростью не отличался. Вот братья, Барух и Горан, эти да: во всех проделках первые заводилы. С моста прыгнуть, или с горы съехать по самому крутому склону, или еще что… А Габо — нет. С раннего детства больше любил, сидя на месте, смотреть по сторонам, а не бегать с братьями как заведенный. Может, и трусил, кто ж теперь скажет? Так что уж сейчас-то точно — он должен был бы со страху помирать. Вон как Барух боится. И Горан тоже. Лица своего второго, среднего, брата Габо не видит, потому что связали их спинами. Барух-то стоит к нему боком, так что если голову повернуть, то видно… а вот с Гораном им друг друга, пожалуй, уже не увидать.

С одной стороны, жалко — Горан из них троих самый красивый, от девок никакого отбоя… А с другой, оно еще и лучше, потому что никакой он уже не красавец, без зубов и с выбитым глазом. Спиною Габо чувствует, как дрожит Горан — мелко-мелко, иногда приостанавливаясь для глубокого, со всхлипом, вздоха. Во время вздоха дрожь прекращается, замирает, как будто свежий воздух, входя внутрь, хватает ее за руки, за ноги и держит. Но потом Горан выдыхает, и дрожь, оставшись без присмотра, снова принимается за свое. Это, конечно, от страха.

Барух боится меньше. По разбитому лицу все равно ничего не разберешь, но вот голос его выдает — страшно Баруху. Так что это просто удивительно, отчего сам Габриэль настолько спокоен. Наверное, это у него страх онемел, вот что. Онемел, как руки, как весь он онемеет через несколько минут, или часов, или как там будет угодно господам ханджарам.

Ханджары… несколько месяцев назад никто и знать не знал, кто это такие. Многие даже слова такого не слышали. Габо-то слышал, вернее, читал. В книжках всяких, про историю. Ханджар — это такой мусульманский меч, меч-ятаган, расширяющийся ближе к концу. Вон он у них на лацкане: рука с мечом и, чуть пониже, свастика. Потому что это не просто исламская часть, а особая дивизия СС «Ханджар». А уж что такое СС, все знают, и спрашивать не надо.

— Мама… — шепчет Барух. — Мама… мамочка… мама…

Не надо бы об этом, Барух, не надо, брат. Ты ведь большой и храбрый, ты старший, тебе нельзя. Габриэль наклоняет голову и осторожно прикасается к братнему виску. Видишь, это я, Габо, самый младший, самый трусливый — мне всего-то восемнадцать, а я держусь. Так что не надо про маму, и про отца не надо, и про сестер. Габриэль чувствует, как что-то начинает трепетать у него в груди — узкое, острое и блестящее, как сербосек… шш-ш-ш… тише, не разрастайся, не надо. Он глубоко вздыхает и давит это опасное шевеление, загоняет его в привычную немоту, ближе к неподвижному, мертвому страху.

Сербосек — это такой нож, маленький, но очень острый. Этим ножом ханджары и усташи убивают людей. Рассекают горло одним движением… чик — и готово. Хорошая смерть, быстрая. Все мысли сразу немеют, и ничего не чувствуешь. Вот бы и нам так. Это ведь только такое название — «сербосек», но на самом-то деле убивают им не одних только сербов, но и нас, и цыган тоже — всех, кто без фески. Хотя сербов, конечно, чаще — просто потому, что их намного больше. Иногда ханджары привязывают сербосек к руке, чтобы не уставала. Говорят, в самом большом лагере, в Ясеноваце, даже соревнование устроили — кто больше зарежет. И будто бы победил тамошний священник; у него вышло целых тысяча шестьсот, даже немного больше. Это же сколько времени выходит, если, допустим, по пять секунд на человека…

Габриэль начинает считать, чтобы отвлечься. Нет, голова что-то не работает, онемела голова, и мысли онемели. Вот и хорошо, вот и правильно.

— Барух, — вдруг говорит Горан ясным голосом, так, что слышно даже сквозь выстрелы. — Барух, я хочу в туалет. Ты забрал мой горшок, Барух. Где мама?

Горан помутился рассудком, давно, примерно месяц тому назад, еще в Травнике. Впал в детство. Тогда ханджары придумали себе развлечение. Привязывали людей к тросу, на котором обычно спускают сено с горного луга, и стреляли по движущейся мишени. Горана привязали вместе с его четырехлетним сыном, Михасем, спина к спине. Михасю-то повезло, убили его… и, наверное, даже не один раз. А вот в Горана до самого низу ни одна пуля не попала, даже не оцарапало. Но рассудок свой он там оставил, на тросе. Да еще и избили смертным боем…

— Делай так, — отвечает Барух, всхлипывая. — Ты уже большой мальчик. А мама в лавке, работает. Не-е-е… — голос у Баруха срывается в какое-то жалобное блеяние, но он справляется, молодец. — Не-е-екогда… ей… тут… с тобой…

— Хочу писать… — ноет Горан.

Странно это, с Гораном. Ведь, если рассудок помутился, то это, считай, подарок: сразу перестаешь понимать, что тут вокруг происходит. Лучше этого только сербосек, быстрая смерть. Почему же он так дрожит, почему продолжает бояться? Непонятно. Видать, что-то, каким-то боком, все-таки…

Подходят два ханджара. За нами? Мы ведь теперь первые, с краю. Сердце вдруг прыгает в горло и запирает дыхание. Во рту сухо. Вот он, твой страх-то, Габо, здесь, никуда не делся. Габриэль сглатывает и закрывает глаза. Вот сейчас, сейчас… Нет, не сейчас. Ханджары выдергивают соседнюю тройку, старика Малера и братьев Алкалай. Старик Малер совсем слаб, мешком висит на своих веревках, ноги волочатся по земле. Ханджары вопят, бьют прикладами; пот льет ручьями из-под форменных кепи. Нелегко убить так много людей, особенно если патроны на учете. А немцы скупятся, много патронов не дают, им для войны надо.

Поначалу они убивали долго, тщательно; мучили, изгалялись. Отпиливали головы, резали по-всякому. Это даже не представить, что человек может сделать с другим человеком… а может, они и не люди вовсе, эти ханджары? А потом устали, потому что, во-первых, это все-таки работа, а во-вторых, от вида крови все устают, даже такие убийцы. Сначала пьянеют, а потом, как в похмелье, тошнит, видеть ее не могут. Устать-то они устали, но нас оставалось еще много — всех, и сербов, и цыган, и евреев. И тогда они согнали нас в лагеря, как этот, в Крушице, чтобы самим передохнуть, а потом продолжить.

Но тут оказалось, что отдохнуть не получится, потому что лагерь не может вместить больше, чем может, даже если набивать туда людей, как сельдь в бочку. А транспорты прибывают чуть ли не каждый день… Так что работать им все равно приходилось, не переставая, и они ужасно злились на нас из-за этого. Наверное, им бы очень хотелось, чтобы мы все вдруг разом исчезли… Нет, не все, не полностью, а так, чтобы время от времени можно было бы, не вставая, протянуть руку и кого-нибудь взять, чтобы помучить, убить или изнасиловать, когда возникнет на то настроение.

Но так не получалось, наоборот, транспорты все прибывали. Это просто удивительно, сколько, оказывается, людей в Боснии! Патронов ханджарам по-прежнему давали мало, так что они стали убивать большими деревянными молотками: просто клали людей на землю и лупили по голове. Это им тоже поначалу очень нравилось, но потом быстро надоело. Молотом, даже деревянным, работать вообще нелегко, даже по удобной наковальне, а тут — почти по самой земле… умучаешься махать.

Потом попробовали травить, но это тоже не пошло. Люди умирали, где ни попадя, в неположенных местах, а главные командиры требовали порядка. Главными командирами у них немцы, у ханджаров-то, хоть они и мусульмане, а немцы непонятно кто. В исламе главный командир — Аллах, но поскольку «Ханджар» — это все-таки дивизия СС, то есть кое-кто и пониже Аллаха. Или повыше — смотря как посмотреть. И эти кое-кто — немцы. А немцы любят порядок.

Наверное, немцы-то и придумали эти тройки. Двоих связывают спина к спине, а третьего — сбоку, тоже спиною. А потом стреляют два раза. Первой пулей можно убить сразу двоих — тех, что затылок к затылку. Ну а вторая — на того, что сбоку, тут уж ничего не поделаешь. Всего два патрона на троих. Такая вот немецкая экономия. Тут главное — первый выстрел аккуратно делать. Хотя на самом деле и это не обязательно. Потому что затем всю тройку целиком, не развязывая, сбрасывают в ров и закапывают. Так что если кому-то из троих не повезло, и он выжил, то из рва ему, привязанному к двум трупам, все равно уже не выбраться. Вот это-то самое страшное и есть. Уж лучше пусть бы молотками забивали…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Боснийская спираль (Они всегда возвращаются) - Алекс Тарн бесплатно.
Похожие на Боснийская спираль (Они всегда возвращаются) - Алекс Тарн книги

Оставить комментарий