– Неужели?
– Недавно он задержал трехсотого преступника. «Тоже юбилей своего рода!» – подумал Хирн и
осторожно приоткрыл стеклянные двери так, чтобы его не заметили, но чтобы он мог услышать, что рассказывал знаменитый сыщик. Его аудитория была как бы загипнотизирована. Слушатели все теснее окружали рассказчика и все ближе придвигали к нему свои кресла. Взгляды их были устремлены на его губы, и, казалось, они забыли все, что происходило вокруг. Стакан с виски выпал из рук одного из присутствующих. Он этого даже не заметил, так же как его сосед, которому холодная жидкость вылилась на фрачные брюки. Не прерывая своей речи, Пино, король сыщиков, всунул свой собственный стакан в его полуоткрытую руку, которая сохранила прежнее положение. Горящая сигара выпала изо рта другого господина. Пино ловким движением растоптал ее и, продолжая рассказ, вынул из собственного кармана другую, зажег ее и вложил внимательному слушателю в оставшийся открытым рот. Когда же Пино заговорил о том, какую роль сыграл его револьвер во время преследования преступника, и, воодушевленный напряженным вниманием и горячим участием своих слушателей, для усиления эффекта вынул из кармана вместо револьвера «вечное перо», многие из присутствующих в испуге вскочили со своих мест и спрятались за тяжелые дубовые кресла. Хирн несколько раз проводил рукой по лбу и спрашивал себя:
– Возможно ли это? В действительности ли я все это вижу и слышу?
История, которую рассказывал Пино, казалась ему маловероятной, а легковерие и испуг, овладевшие членами клуба, были для него совершенно непонятны.
Пино рассказывал:
– Однажды ночью я шел по пустынной улице. Вдруг вижу, что в одном из домов из окна четвертого этажа свисает веревка. Я моментально решился, взобрался по ней наверх и, достигнув окна, увидел, как в полуосвещенной комнате хозяйничают два бандита. Они вытаскивали все, что было в шкафах, а какая-то женщина, привязанная к стулу, громко стонала. Я осторожно спустился обратно вниз до окна третьего этажа, там обвязал вокруг себя свободный конец веревки и, привязанный таким образом, смело влез в комнату четвертого этажа. Бандиты бросились на меня и завязалась борьба. Во время свалки я нарочно запутал веревку вокруг стула, на котором сидела связанная бандитами жертва. Стул опрокинулся, а я начал отступать к окну. Мой расчет оказался вполне правильным. Когда бандиты выбросили меня из окна, стул и привязанная к нему женщина последовали за мной. Мы повисли вместе на веревке перед окном третьего этажа. Я разбил в нем стекла, и мне удалось ухватиться за подоконник. В этот момент бандиты выглянули из верхнего окна. Они принялись тащить наверх веревку, на которой висели мы – я и несчастная жертва. Но я успел схватить стул и втащить его на подоконник, а затем перерезал веревку. Бандиты, тянувшие веревку, шлепнулись на пол. Я влез в комнату, поставил стул с жертвой посредине и развязал несчастную, которая находилась в глубоком обмороке. Пока я приводил ее в чувство, бандиты спустились к окну по веревке. Я поспешно разбудил людей, которые спали в соседней комнате, рассказал им все, что произошло, и бросился к окну. Я решил спуститься вниз по веревке, чтобы преследовать бандитов, но веревка оборвалась. К счастью, я еще держался одной рукой за подоконник. Я увидел, как бандиты складывали в автомобиль, ожидавший их в нескольких шагах от дома, мешки с награбленным добром, которые они частью стащили, частью сбросили вниз. Я достал из кармана парашют, который всегда ношу при себе, и спустился на нем как раз на крышу отъезжавшего автомобиля. Мне удалось встать на ноги. Я незаметно накрепко запер обе дверцы автомобиля и пробрался вперед к рулю. Угрожая револьвером, я заставил шофера спрыгнуть на полном ходу и направил автомобиль к тюрьме. Мы въехали в тюремный двор, ворота закрылись за нами, полиция открыла дверцы автомобиля и предложила выйти оттуда господам преступникам, которые не имели представления, где они находятся. Полиция забрала бандитов и их добычу. Начальник тюрьмы с благодарностью пожал мне руку, я снял шляпу, сказал: «Не стоит благодарности!» – и удалился.
Хирн с трудом старался сохранить спокойствие.
«Какой хвастун! – думал он. – Какой лгун! У меня сильное желание проучить этого фанфарона».
Это желание, появившееся сперва только вскользь, усиливалось и углублялось с каждой фразой, которую произносил Пино, и наконец выросло в нечто необходимое и неотложное, что должно было непременно совершиться, что завладело всем существом Хирна и не давало ему покоя. Он посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось еще около часа. За это время можно много сделать. Он осторожно прикрыл дверь, вышел из клуба через знакомый ему боковой выход, вскочил в первый попавшийся ему автомобиль и велел отвезти себя по направлению к своей вилле. Недалеко от нее он вышел.
– Скажите, где тут живет профессор Гарт? – спросил он шофера.
Тот оглянулся кругом и указал на дом, к которому была прибита дощечка с фамилией знаменитого врача.
– Спасибо! – сказал Хирн и исчез в воротах дома.
Когда автомобиль отъехал, он вышел и осторожно стал пробираться вдоль садовых решеток к своей вилле. Он открыл садовую калитку и осторожно пробрался по лужайке к парадной двери дома, которую он открыл своим ключом. На пороге он остановился как вкопанный, так как в прихожую доносились звуки музыки и громкого смеха. Он знал, что жена его была занята в театре до десяти часов вечера. Теперь было только девять. Что же означали этот шум и музыка?
Он тихонько прокрался вверх по лестнице и прошел по коридору к дверям зала, откуда доносился шум. Один взгляд убедил его, что вся челядь шумно праздновала его отъезд. В первое мгновение он хотел открыть дверь и войти в зал. Но затем он отдернул руку, готовую нажать дверную ручку.
«Один раз, – подумал он, – их можно простить, и я предпочитаю держать в своем доме веселую прислугу, чем такую, которая ходит с вытянутыми лицами. Пусть их веселье стоит мне даже самых дорогих вин из моего погреба! Кроме того, этот пир прекрасно подходит к моему плану».
Он решительно повернулся, поднялся по лестнице наверх и скрылся в своей спальне. Двери он тщательно закрыл за собой и открыл один из огромных стенных шкафов, в которых хранились его платье и белье. После недолгих поисков он вынул оттуда картонку, заглянул в нее и поставил на место. То же самое он проделал с другой, с третьей, пока наконец не нашел того, что искал. Надпись на крышке картонки красноречиво говорила о ее содержимом. Большими буквами на ней было написано: «Костюмы для маскарада». Хирн поспешно снял крышку и начал рыться в целом ворохе костюмов, валявшихся в большом беспорядке среди париков, фальшивых бород и шляп. Он вынул костюм апаша [1], выбрал подходящую бороду и кое-как уложил эти вещи в небольшую картонку. Все остальное он положил на место. Взяв картонку под мышку, он бесшумно прокрался мимо пировавшей челяди в свой кабинет.
У него уже не оставалось много времени на размышления. Хотя ключ от письменного стола был у него в кармане, он попробовал открыть один из верхних ящиков ножницами, служившими для разрезания бумаги. Так как это не удавалось ему, он должен был все-таки открыть стол ключом и начал перерывать бумаги, наполнявшие ящик до самого верху. Часть писем и разного рода документы он бросил на пол, другую часть рассыпал по письменному столу, а затем до тех пор ковырял ножницами и ножом для разрезания писем замок открытого ящика, пока не появились следы «насильственного взлома». Уже собираясь уходить, он вдруг остановился и на мгновение задумался, нахмурив лоб, плотно сжав губы. Он взвешивал слова, инстинктивно возникшие в его мыслях: «Следы преступника». Он невольно взглянул на свои руки, затем на пол, и ему показалось, что ясно видна тень, очерчивающая те места на паркете и на письменном столе, к которым прикасались его руки и ноги. Он провел по ним рукой, потом, так как следы не исчезали, он снял подушку с дивана и вытер ею пол. Это было безумие, но следы явно выделялись на прежних местах, как на фотографической пластинке, освещенной солнечными лучами.
– Смешно! – сказал он и провел рукой по глазам. – Симулируешь грабеж, чтобы проучить жалкого хвастунишку, и вдруг переживаешь все психологические симптомы начинающего преступника!
Хирн на мгновение испугался самого себя. Потом он покачал головой и засмеялся, но в тот же момент вздрогнул. Как? Что? Вон тот рыцарь в железных доспехах, который двадцать лет стоял неподвижно у стены, разве этот рыцарь не усмехнулся?
– Черт знает что такое! – холодная дрожь пробежала по его спине. Он хотел отвести глаза. Его тянуло обернуться и взглянуть на рыцаря у противоположной стены, который попал сюда так же, как и первый, из какого-нибудь старинного замка на Рейне. Но его шея, казалось, была парализована. Он не мог повернуть голову. У него было такое чувство, как будто к шее плотно прижали лезвие меча, он ощущал прикосновение холодной стали.
