Мне очень хотелось назвать Максим отцовской подстилкой. Такая она и есть. Ворвалась в нашу спокойную домашнюю жизнь, перевернула её с ног на голову, а теперь ещё и неуважительно относится к моему отцу. Вот почему он, крупный бизнесмен, такое терпит? Да запросто мог бы купить себе этих мажорок целую охапку! Но нет, прикипел сердцем к одной, а та где-то шляется в такой важный вечер.
Высидев около часа и поняв, что моя очередь поздравлять ещё не скоро, я вышел во внутренний двор ресторана на перекур. Достал свои тонкие и коротенькие «женские», как я их называю, сигареты, прикурил. Но не успел и пары затяжек сделать, как меня очень невежливо хлопнули по мягкому месту.
– Здорово, потомок! – послышался позади молодой женский голос.
Я обернулся в желании дать тому, кто сотворил со мной такое, по морде. Но…
Стоило моим глазам соединиться с взглядом этого человека – им оказалась молодая стройная девушка, как я вдруг каждой клеточкой своего тела понял, что… пропал бесповоротно и окончательно. Она! Мажорка!!! Я буквально утонул в этих голубых насмешливых глазах, которые смотрели на меня с легким прищуром. Передо мной стояла безумно красивая девчонка в короткой кожаной куртке, держащая банкирский шлем в руке. Её губы были растянуты в улыбке, обнажившей ослепительно белые зубы.
– Я – Максим, – представилась она, протянув мне руку. – Можно просто Макс.
Я машинально пожал её, не в силах оторвать взгляда от чудесных искрящихся глаз.
– Я – Саша, – все, что смог выговорить, поскольку во рту внезапно пересохло.
Глава 2
Со мной такого прежде не случалось. Никогда. Абсолютно. Чтобы я, вот так просто, лишь посмотрев на девушку, влюбился без оглядки? Припомнить не могу. Да, мне и раньше приходилось чувствовать какое-то жжение в груди, когда нравились девочки в школе. Или пара симпатяжек в университете. Но чтобы вот так, сразу… Я был в полнейшей растерянности.
Нет, я был в глубоком шоке, потому что… она же подруга моего отца! У них роман, причем давно, и мне нельзя туда соваться. Но тогда почему в моем мозгу отпечатался взгляд этих ироничных голубых глаз?! Да не оставил след, он просто выжег у меня там клеймо прямо на сердце, и оно дымилось, сладко побаливало. Вот так и стоял соляным столбом, не в силах пошевелиться, так и пялился на Максим.
– Дырку во мне прожжешь, – сказала она, усмехнувшись.
Я мотнул головой, сгоняя наваждение.
– А ты… разве не должна быть там, с… отцом?
– Кому отец, а кому и папик, – колко ответила мажорка.
Папик?! Она называет моего папу таким вот… отвратительным словом? Ужас какой. У меня сжались кулаки, захотелось крепко стукнуть Максим по физиономии. Вот взять, размахнуться и влепить… прямо кулаком по этому… такому красивому, гармоничному, прекрасному, загорелому лицу… Боже, что я несу! Но разве можно на такую красоту руку поднимать?
– Ты не ответила, – буркнул я. И, чтобы продемонстрировать мажорке, какой я на самом деле взрослый, глубоко затянулся. Да так сильно, что легкие мои трубочкой свернулись, отвергая такое огромное количество зловонного дыма. Я закашлялся, и Максим крепко приложилась мне ладонью по спине. Раз… два… три… Мне полегчало, правда слезы брызнули из глаз. Ужас какой! Она ещё решит, что я плачу!
Я грязно выругался.
– Ой, Шурик, ты выражаешься, как сапожник, – опять сыронизировала Максим.
– Не твоё дело, – буркнул я. Ещё она меня жизни учить будет и этикету. – Так чего ты тут, а не там? – в голосе моем было столько презрения, что мажорка просто обязана была его почувствовать. Да, нелегко даются мне такие слова в её адрес. У меня от каждого взгляда в её сторону сердце чаще колотиться начинает. Да что за наваждение такое?!
– Опоздала, – пожала плечами Максим, и кожаная куртка захрустела.
– Ты в таком виде собралась на день рождения отца?
– Да мне по фигу, если честно, что обо мне подумают, – бросила Максим.
Вот ведь коза какая! Отец одет с иголочки, на нем дорогущий костюм, а эта… приперлась в байкерском прикиде, да ещё бахвалится! Да, папуля, обрел ты на свою задницу большую занозу. Интересно, как у них личные отношения складываются? Максим, судя по всему, авторитетов не признает, да и вообще на общественное мнение плевать хотела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А ты думал, я разряженная приду, в бальном платье?
– Хотя бы прилично одетая.
– Что на мне неприличного? На мне, правда, трусиков нет, забыла нацепить, – доверительно шепнула Максим, приблизившись к моему лицу. И рассмеялась, увидев, как я отодвинулся. – Да не бойся! Мои женские прелести надежно упакованы в штаны, не покажутся наружу, гостей не напугают. Ха-ха!
Мысль о том, что у неё под кожаными штанами ничего нет, пробежалась в моем мозгу огненной стрелой. Я даже потер заломивший висок. Спазм, наверное. Так мама говорит, когда голова у меня начинает побаливать. А ещё меня поразило, что когда Максим наклонилась, от неё явственно попахивало алкоголем. Она ещё и пьяная за рулем ездит! Вот это номер.
Ужасно захотелось прямо сейчас позвонить куда следует и сообщить, что эта дамочка нарушает ПДД! Хотя вот парадокс: я даже не знаю её фамилии. Что полиции скажу? Мажорка Максим катается пьяная? А ещё она любовница моего отца? Да, глупее не придумаешь. И вообще. Я на подлости не способен. Вот если бы Максим была за рулем машины, и они вместе с папой поехали куда-то, я бы высказал ей всё, что думаю. Но она на мотоцикле одна, поэтому пусть сама решает, когда шею себе свернуть. Господи, только бы не убилась…
Ну вот. Опять думаю о ней с нежностью. Да почему?! Я вижу её всего пять минут в живую, а когда на фото смотрел, то не было у меня никаких к ней чувств! Волшебство прямо какое-то. Нелогичное. Ничего не понимаю.
Максим тем временем выкурила сигарету, окурок щелчком пальца отправила прямо в большую кадку с цветком, хотя в шаге стояла урна. Видимо, ей так нравится – демонстративно нарушать правила. Показушница!
– Ладно, пойду, что ли, переоденусь. Буду, как эти павлины, – усмехнулась она.
У меня рот распахнулся от удивления.
– Ты что, поверил, что я в кожаном прикиде в ресторан пойду? – мажорка опять меня высмеяла. Вот… слова нет такого, чтобы выразить мой гнев!
Она удалилась, вихляя круглой попкой. Я вернулся на своё место. Вот и познакомились. Вот и поговорили, как мёду напились. Аж противно. Аж горько во рту и… на сердце так удивительно спокойно. Вроде как оно всю жизнь искало что-то и тут совершенно неожиданно нашло. Наверное, так чувствовали себя золотоискатели, когда бродили по просторам, отыскивая следы желтого металла. А потом, обнаружив крупный самородок, садились и, ласково потирая его грязными пальцами, чувствовали себя счастливыми.
Вот только этот самородок на самом деле та ещё зараза. Саркастичная, колкая, словно ёжик, постоянно стебётся надо мной и над остальными. Как папа с ней уживается? Не понимаю. Я бы с такой, наверное, ругался по десять раз на дню. Не нравятся мне подобные люди, которые всё высмеивают. Или это у них такая защита психологическая? Держат оборону ото всего мира, скрывая свою мягкую, теплую сущность. Боятся, что если пустить кого-нибудь внутрь, тот истопчет всё грязными ногами, сделает больно и свалит в закат.
Ничего, я ещё узнаю, какую тайну скрывает это сердце! Эта мажорка, пропади она пропадом! Так было хорошо до её появления. А теперь сижу, словно на иголках! Хуже того: кручу головой в разные стороны, пытаясь её отыскать. Но нигде нет.
Праздник между тем шел своим чередом. Всё, как обычно на таких мероприятиях. Выступления артистов, в основном певцов и танцоров, нелепые и натянутые, а заодно истертые до дыр шутки ведущих: теперь их стало двое, к бородатому пухлому мужчине присоединилась миниатюрная брюнетка. Я заметил про себя, что она – очаровательная татарочка. Веселая, очень улыбчивая.
Почему татарочка? Сам не знаю. По имени определил, наверное, да по внешности – она назвалась Гелой. Прямо как у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Только у той было два «л» на конце. И ходила она обнаженной, в одном только переднике, насколько я помню. Интересно было бы на эту, сегодняшнюю Гелу посмотреть в таком наряде. У неё такие красивые бёдра… О чем это я? Ах, со мной снова, кажется, всё в порядке. Интересуюсь другими девушками, как и прежде. Значит, прошло наваждение. И стоило мне так подумать, как на плечо легла чья-то рука.
