– Машину поставь под навес.
Еще я понял, что он ко всем обращается на «ты». Меня это не покоробило, но вообще-то это выдает некую душевную глухоту, которую лучше встречать пореже, к сожалению, к ней очень легко привыкаешь. А может, все дело в том, что это мне напоминает лагерь.
Лет ему было за шестьдесят, но на вид едва перевалило за полста. Он прямо держал спину, чем выдавал гиревика или штангиста.
Аркадия продержала нас в центре зала пару минут, что показалось мне странным, пока я не разобрал, что она говорит по очень сложному телефону, который надевается на голову, как наушники. «Плохая привычка, – подумал я, – кто угодно может подкрасться, а ты и не заметишь».
Потом в комнату вошла женщина. Она была кряжистой, под стать Воеводину, так что не стоило труда угадать, кто она тут такая. К тому же она катила перед собой столик, на котором в немецком, кажется, серебряном кофейнике был приготовлен настоящий, а не гранулированный какой-нибудь кофе.
Воеводина подошла к хозяйке, положила ей руку на плечо. Хозяйка подняла голову, увидела нас, смущенно улыбнулась, что-то почти бесшумно прошелестела в свой микрофон и сняла свою экзотическую приспособу с головы. Повернула кресло на колесиках резким, привычным движением тренированных рук и сделала плавный жест, одновременно поправляя волосы, которые и так лежали идеально.
– Прошу извинить, у меня в последнее время бывает что-то вроде чрезмерной концентрации внимания при работе с диктофоном.
Значит, это был не телефон, а всего лишь новое приспособление для письма, что-то вроде усовершенствованного гусиного пера. Все-таки третье тысячелетие на подходе. Хотя перьями работали люди не глупее нас, и над этим тоже стоило задуматься.
Шеф улыбнулся, протянул руку, подошел и поцеловал Аркадию Ветлинскую, нашу странную клиентку в лоб. Они были знакомы давно и, пожалуй, теперь по всем статьям безуспешно.
– Снова пишешь что-то?
– Новую книгу. Получается не очень, но мне интересно.
– Это главное. – Шеф повернулся. – Позволь тебе представить – Илья Русов, наш Терминатор. Будет заниматься делом Веточки. Твоим наездом тоже. Аркадия выглядела гораздо моложе своих лет. Вероятно, дело было в том, что она следила за собой, за своей кожей, за своим видом. Лишь очень высокий лоб и очень пристальный взгляд выдавал в ней интеллектуалку и «селф-мейд» миллионершу. Пожалуй, она была красива, если бы не одна странность. У нее был тот тип несколько нервической красоты, который требует подвижного лица, а она выработала в себе такую неподвижность, надмирность и неколебимость, что даже волосы ее от диктофонных наушников не разлохмачивались.
– Мне кажется, вы мне что-то хотите сказать? – спросила она, дружелюбно протягивая руку.
Я взял ее руку и ощутил теплое, очень сильное рукопожатие. Это подкупало. И вся эта красивая, уверенная, спокойная женщина, создавшая собственный мир своим талантом и умом, тоже подкупала.
– Не обращай внимания, он на всех так смотрит. А может, он уже в роли.
– В какой?
– По нашей легенде ты наняла Терминатора для расправы с этими обормотами, и я тебя об этом инструктировал.
– Борь-Борь сказал мне, вы собираетесь жить у меня.
Я посмотрел на Шефа. Раньше об этом следовало говорить, а не в машине, если с этим и вопросов практически не возникло, но он, вероятно, хотел, чтобы решение все-таки осталось за хозяйкой. И как выяснилось, зря. Он понял значение моего взгляда.
– Да, только мы не захватили вещи, которые ему потребуются.
– Если речь идет о купальном халате, полотенце…
– Речь идет об оружии и спецтехнических средствах, – пояснил я как можно мягче.
Я еще не придумал, как держаться с этой женщиной. С одной стороны – она мне нравилась. С другой – у нее должны быть очень серьезные возможности влиять на действительность, если она заставила Основного и едва ли не самый секретный сейчас отдел Конторы заняться ее проблемой. А это уже настораживало, как бы она ни выглядела. Что ни говори – восемь «лимонов» слишком слабый аргумент для этого.
Конечно, была еще вероятность, что не она нас, а мы ее используем, но пока на это ничто не указывало. Впрочем, я надеялся со временем в этом разобраться.
– Ага. – Она посмотрела на Шефа. – Когда вы приметесь за дело?
– Мы уже в деле, Аркаша.
Ох, не люблю я, когда женщинам дают мужские прозвища, или наоборот. Наверное, опять сказывается лагерное прошлое, где с этим очень строго. Ну да ладно, призовем на помощь Фрейда и назовем это боязнью гомосексуальной привязанности – а что еще остается?
– Может быть, выпьем кофе?
– Я бы лучше осмотрел дом, – предложил я.
– Конечно. Петр Анатольевич вас проводит. – Она позвонила в колокольчик и повернулась к Шефу. – Ну а ты выпьешь кофе?
Петр Анатольевич возник как привидение. Только дверь, которая открылась и закрылась за ним, указывала, что он – живое существо, а не дух из фильмов о кошмарных тайнах средневековых замков.
Мы обошли дом, и я удостоверился, что все тут сделано гораздо лучше, чем можно было предположить.
Дом состоял из трех этажей и подвала. Подвал был огорожен глухой, очень прочной – на бетоне – стеной, и у нас к нему не было доступа, равно как и к первому этажу, в котором разместилась какая-то коммерческая контора, ни сном ни духом не подозревающая о существовании Аркадии или кого-либо еще по эту сторону стены. Так сказал Анатолич, и мне показалось, он знает, о чем говорит.
Второй этаж не имел выходов на проезжую часть, а два окна давно превратились в муляжи. А окна третьего этажа были снабжены таким устройством против взлома, что Анатолич не открывал тут даже форточек – при неполном закрывании ночная постановка сигнализации была попросту невозможна. Вот он и решил оставить эти окна нетронутыми.
Между рамами была устроена решетка, с таким расчетом, что даже взрыв на подоконнике не дал бы стеклу разлететься осколками внутрь и поранить кого-нибудь. Кроме того, они были тонированы, и понять, что происходило внутри, можно было только при использовании хорошей инфраоптики.
Две стороны двора составляли шестиэтажные, старой постройки глухие торцевые стены домов, которые не выводили в этот двор даже вентиляционных отверстий. А вот по третьей стороне, которую составляла крыша внутреннего крыла дома, была установлена такая мощная система сигнализации, что я просто не смог придумать, как ее незаметно форсировать. Тут были и проволочки, и фотоэлементы, и даже объемники. Объемные элементы сигнализации меня особенно тронули.
– Слушай, Анатолич, – я решил, что фамильярность, в некоторой степени, должна быть обоюдонаправленной, – ведь кошки, наверное, не дают спать по ночам?
Объемные датчики могли срабатывать на появление в зоне проверки не то что кошки, но даже мышки. И если сигналы выведены на какой-то пульт, но он должен был голосить чуть не круглые сутки.
– Что поделаешь, – спокойно ответил Анатолич, – зато хозяйке спать спокойно.
И такая, не побоюсь сказать, отеческая забота, которая происходила из настоящей, а не служебной любви, не показалась мне наигранной. Этот старый солдат, кряжистый и немного наивный, как почти все, кто посвятил свою жизнь кому-то еще, а не себе, умел стоять только на верности и на неукоснительном исполнении заведенного порядка.
Да, все здесь было в порядке. Проникнуть в этот дворик, где едва помещалось три машины, считая и Шефову, которую вскоре сменит моя «Волга» с форсированным двигателем, непрошеным гостям можно было только с вертолета. Но он шумит, так что я был на этот счет спокоен. По привычке я предложил:
– Посмотрим пульт сигнализации, чтобы я знал, где он и как?
– К пульту подходить должен только я, – Анатолич насторожился. – Иначе как я могу докладывать хозяйке, что граница на замке?
Вот так у них налажено. Что же, и это правильно.
– Ты, конечно, только ты. И впредь граница останется на замке, как заведено. Только теперь у тебя есть еще один союзник. Так что все-таки покажи.
