Он показал. Граница в самом деле была на замке.
Глава 3
На обратном пути домой Шеф потребовал изложить первые впечатления. Естественно, я сделал упор на том, что след уже остыл, что два года по нынешним временам – геологическая эпоха, и что нет никаких гарантий, что мне что-то удастся сделать. Я вообще не понимал, почему сейчас это засвербило, и по-прежнему не понимал, почему мы должны этим заниматься.
Я поймал себя на том, что говорю, как трусливый солдат перед боем, не останавливаясь. Шеф посмотрел на меня искоса, не через свое дурацкое зеркальце.
– М-да, – озвучил он наконец свои размышления, – не думал, что у тебя это тоже бывает.
– Что?
– Нервы.
Даже и не подумаешь, что это выговор, а ведь выговор. Все-таки он интеллигент, приятно работать.
– Меня раздражает непонятность обстановки, – пояснил я.
– А я и не рассчитывал, что будет понятно.
С тем мы и доехали до моей очередной оперативной квартиры.
С квартирами у меня все обстояло очень непросто. Квартиру мне полагалось менять примерно раз в три месяца. Но последнее время Основной начал нервничать и меня перевозили с хаты на хату каждые два. Это могло значить, что за мной охотятся или меня готовят для чего-то очень крупного в ближайшем будущем. Извещать, конечно, никто не удосуживается, думай, что хочешь. От неправильных мыслей, как говорит мой инструктор по рукопашному бою, солдат только крепчает, потому что ничего другого ему не остается.
По моему глубокому мнению, он не прав. От неправильных мыслей только в спортзале получаешь удар и крепчаешь автоматически, а в деле из-за неправильных мыслей приходится кого-нибудь хоронить. И о ком-то начинают говорить в прошедшем времени. Интересно, о скольких таких вот дурачках, как я, Основной вспоминает в прошедшем времени? Убежден, их число составляет несколько десятков. А может, перевалило за сотню.
Конечно, квартиру снимает для меня каждый раз кто-то еще, чтобы меня не видели в лицо, и на каждой новой квартире стоит мобильная, совершенно невидимая глазу сигнализация, которая помогает определить, что происходит в помещении, своего рода «черный ящик». Разумеется, она будет эффективна только тогда, когда все для меня уже произойдет. Как каждый черный ящик.
Сначала, когда я не привык, а ситуация с Галей была и вовсе ненадежной, я не мог водить к себе подружек. Как представишь, что на пленке остаются охи, ахи, вопли и пожелания, произнесенные задыхающимся девичьим голоском, так с души воротит, чуть не насильником себя ощущаешь. А теперь ничего – привык. Впрочем, теперь мне и думать об этом хочется все реже, и все реже этим заниматься.
Как говорит психолог, опасность сказывается на оперативнике двояко – или он бросается во все тяжкие и не может пропустить юбку, чтобы ее не задрать, по крайней мере, чтобы не попробовать ее задрать, или у него как ножом отрезает. У меня, похоже, второе, чему я не рад, но – тут уж я могу свидетельствовать – синдромы не выбирают.
Пока я укладывал оружие в сумку, Шеф вообще-то мог уже и уезжать, но он сидел в кресле, делал вид, что вертит большой стеклянный кубок, который я обычно держу на столе, потому что он – первоклассное оружие, хотя это незаметно даже опытному глазу. Он следил за тем, как я хожу, не поворачивая головы, почти незаметно.
Я, должно быть, действительно разнервничался, потому что поймал себя на том, что укладываю в сумку второй бронежилет подряд. Потом опомнился, выбросил большой, оставил только маленький, но положил новую пластину, я ее даже не использовал ни разу, потом немного запасного белья, обязательно «узи» с подмышечной кобурой, любимый «ягуар» и кучу патронов. Еще всякие причиндалы, маску, две тоньфы, кучу ножиков и «астру». Хотя ее я взял уже и с некоторым сомнением.
«Ягуар» я люблю по двум причинам. Во-первых, ручка этого револьвера очень удобна для меня и очень неудобна почти для каждого другого стрелка. А кроме того, итальянцы выпустили довольно большую партию этих игрушек в исполнении для газового патрона. Встречались они и у нас. А это значило, что никто определенно не мог сказать – то ли у меня настоящий девятимиллиметровик, то ли пугало для не очень решительной шпаны.
Я чувствовал, что стрелять придется не понарошку.
– Паршивое дело, Шеф. Не знаю, почему, не понимаю ничего, но чувствую, что паршивое. – Он не дрогнул. – Ты бы хоть что-нибудь еще добавил о нем.
– Илюх, не могу. – Если ласкательные пошли вперед, значит, нужно думать о втором «узи». – Основной потребовал, чтобы ты работал абсолютно самостоятельно.
– Ну что-то сказать всегда можно.
Шеф посмотрел в окошко, поставил кубок на место.
– Вообще-то, я знаю ее уже скоро лет тридцать. Она жила в соседнем дворе, на Костомаровской набережной, в одном из маленьких таких дощатых домиков. Там даже второй этаж располагался так низко, что домушники могли без труда забираться, впрочем, тогда и домушников почти не было… Мы вместе ходили в Дом культуры Метростроя – богатое по тем временам заведение. В танцевальный кружок, как тогда говорили. Она была моей партнершей.
– И ты, конечно, в нее влюбился.
– Конечно. Очень. Иногда мне кажется, это до сих пор не прошло. Все-таки первая моя настоящая знакомая девчонка.
– А наш псих что говорит?
– Что я испытал гормональный и эмоциональный подъем, ощутив близость девичьего тела. Ты не особенно уважай всех этих экспертов. Они мир видят каким-то искаженным.
– Ну, не знаю, наш эксперт по оружию – толковый парень. Например, разрывные пули делает совсем неплохо.
Шеф хмыкнул:
– Этот эксперт никогда не танцевал всерьез. Там не то что близости не чувствуешь, там ненавидеть это тело начинаешь, потому что так его таскаешь, что потом ложку ко рту поднести не можешь.
– А мне показалось, сейчас ты ее уже простил.
Шеф подумал, снова посмотрел в окошко. Теперь я за ним наблюдал, а он это позволял. Нет, паршивое дело мне предстояло.
– Простил, и она это знает. Только теперь у нее не будет возможности ничего мне доказать. Как и у меня – что-то доказать ей.
Я в последний момент вспомнил про костюм, хоть один да мог пригодиться, поэтому я упаковал его в специальный кейсик, проверил газ, воду и сделал вид, что готов. Потом вспомнил, бросился к столу и быстро выволок катушку липкой ленты. Этой лентой следовало укреплять пушки в самых неожиданных местах, например, под сиденьем стула, на котором сидишь, или клеить пленных.
– Шеф, мне очень понравилось все, что ты рассказал, но я все равно не понимаю, как она взнуздала наш отдел, да еще так круто, что мы похожи скорее на пожарных, чем на особистов?
Он прошел к выходной двери, поставил квартиру на сигнализацию. Знал, как это делается, не хуже меня. Я решил на этот раз так легко не отставать.
– Шеф, что ты знаешь такого, что заставляет меня подсознательно всего сегодня бояться?
Он посмотрел на меня своими большими, зелеными, как бутылочное стекло, глазами. За такие глаза в Голливуде ему предложили бы ангажемент без знания актерского ремесла и даже без языка. И я уверен, для него специально писали бы роли – как он смотрит на героиню, а остальное она сама делает.
– Шеф, что в этом деле не так?
Он очень хотел что-то сказать, я прямо читал в его миллионодолларовых глазах волнение и почти дружеское участие. Но это длилось недолго, всего-то пару секунд. Он захлопнулся, как устрица, усмехнулся своей впечатлительности и открыл дверь. Момент был упущен.
– Работай самостоятельно. Я – только на подхвате.
Глава 4
Я проснулся в незнакомой постели, и сначала мне это очень понравилось – мягко, уютно, удобно. Потом мной почему-то овладела паника. Я сунул руку под соседнюю подушку, «пушки» там не было, тогда я все равно скатился с кровати, вдруг успею закрыться…
Потом я все вспомнил. Все мои «пушки», и «узи» тоже, висели на спинке очень красивого стула с резной дубовой спинкой. Еще на столе были разложены причиндалы для смазки и чуть не полста коробок разных патронов.
