Она не будет думать о дублинском парке Сент-Стивенс-Грин, где дождь когда-то смывал с нее человеческое достоинство. Она вообще не будет думать о Дублине. Всеми силами постарается помочь Эдварду. Больше двадцати лет она по крупице стирала прошлое из памяти, и возврат к нему невозможен. Либо она устроит сегодняшний ужин с присущим ей мастерством, на которое полагается Эдвард, либо ей придется рассказать ему правду о себе. А правды она никому открывать не намерена.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Клэр внимательно просмотрела список гостей, чтобы выяснить, нет ли у кого-нибудь пищевой аллергии, религиозных ограничений или специальной диеты, и, не найдя ничего подобного, положила список на кухонный стол. За окном легкий весенний ветерок чуть шевелил зеленовато-желтые соцветия липы; Клэр отодвинула щеколду, открыла окно и высунулась наружу, вдыхая сладкий запах. После долгих недель серой дождливой погоды над Парижем сияло солнце. Утренний свет заливал мощеный дворик внизу. Между камнями робко пробивались тонкие зеленые травинки, слишком слабенькие, чтобы стать добычей ножниц консьержки. За ночь распустились глицинии, выбросив вдоль стены язык пурпурного пламени, — словно багряная полоса, в которую превращается солнечный свет, если крепко зажмурить глаза.
— Вы так простуду схватите.
Клэр обернулась:
— Доброе утро, Матильда.
— Уф! — Матильда, наполовину швейцарка, наполовину шотландка, всегда готовая к внезапному снегопаду или проливному дождю, стянула с себя толстое шерстяное пальто и повесила его в шкаф у служебного входа. — Меню для меня готово?
— Готово.
Меню для ужина у посла составили заранее, но так называемая Синяя комната, Salon Bleu, столовая в его официальной резиденции, — это богато убранный просторный зал: высокий сводчатый потолок, золоченая лепнина на стенах, обивка из синего атласа на креслах, мелодичное позвякивание хрустальных подвесок на люстрах, а на полу богатый ковер размером с маленькое море… По сравнению с этой роскошью столовая в резиденции советника посла, с ее темно-зелеными крашеными стенами и мебелью красного дерева, кажется скромной, хотя она по-своему красива и достаточно вместительна — вполне можно накрыть стол на двадцать персон. Иными словами, то, что соответствовало великолепию Salon Bleu и стилю Людовика Четырнадцатого, не годилось для более камерной резиденции советника. К тому же Клэр хотелось, чтобы ужин дал Матильде возможность продемонстрировать свои кулинарные таланты и ненавязчиво напоминал об Ирландии. Если уж помогать Эдварду, то делать это как следует.
Она принялась перечислять блюда, внося уточнения по ходу дела:
— Для начала — ранняя эльзасская спаржа, завернутая в jambon de bayonne[4]. На горячее ваш знаменитый чилийский сибас в панировке из миндаля под соусом с луком-пореем и лимоном. Салат, конечно. Сыры я куплю сама, когда пойду за цветами. Десерт — на ваш выбор, они у вас все замечательные. Только придумайте что-нибудь весеннее, пожалуйста.
— Чилийский сибас нельзя. Вызовет ненужные мысли.
— Что, незаконный лов?
— Незаконный. — Матильда пожала плечами. — Лучше вьетнамскую басу с рыбной фермы. Приготовлю, как чилийского сибаса, и по вкусу они похожи. На гарнир — картофель со свежим песто.
— Прекрасно. — В кабинете зазвонил телефон, потом раздался приглушенный звук шагов домоправительницы, и Клэр на минуту прервалась, чтобы понять, кто звонит.
— Oui[5], подождите, пожалуйста, — донесся голос Амели. — Я позову мадам, Джеймс.
Джеймс? Она не ошиблась?
— Donc[6], спаржа и окорок, баса в луково-лимонном соусе. Вполне весеннее меню, — важно одобрила Матильда, кивнув головой и сложив руки на пышной груди. — Ну ладно, если у вас все, я, пожалуй, начну. Хотя и не дело это — без всякого предупреждения устраивать званый ужин для важных персон.
С тех пор как Джейми прошлой осенью отправили в частную школу-интернат, он звонил каждый день, но утренних звонка было всего два. Первый раз — когда он задержал эссе по истории: «Мам, слушай, напиши им, что это вроде как бы по семейным обстоятельствам». Второй — после вызова к директору за то, что запустил в кого-то булочкой (и попал в учителя). Обычно он звонил ближе к вечеру, когда Клэр наверняка уже была дома, а Эдвард — еще нет. В пятнадцать лет ему не хотелось, чтобы отец знал, как несладко ему вдали от дома и как он нуждается в материнской поддержке.
Она бросила взгляд на часы. Десять минут десятого.
Неужели именно сегодня Джейми опять что-то натворил?
— Мне очень жаль, что пришлось неожиданно вызвать вас, — сказала она Матильде, — особенно после того, как я позволила вам взять выходной. Еще раз огромное спасибо, что пришли. Вам цены нет.
Матильда фыркнула и принялась завязывать фартук.
— Мадам, здесь Джеймс, — произнесла Амели, протягивая ей трубку.
— Вот как! — Она взяла трубку, не забыв улыбнуться домоправительнице. — Приятный сюрприз. Спасибо, Амели. Я поговорю из спальни.
Она вернулась по длинному коридору в спальню, закрыла дверь и присела на краешек кровати, ощущая щекой твердую прохладу трубки. С Джейми все так непросто. Что-то у него определенно не складывается в этой школе. При этом непрошеное вмешательство родителей его страшно раздражает.
— Джейми?
— Меня зовут Джеймс, — раздалось в трубке после недолгого молчания.
— Ну хорошо, Джеймс. Все в порядке?
«Только бы все кости были целы, — подумала она. — И школьное имущество тоже».
— Еще как, мам. Сегодня утром в Ираке погибло двести тысяч. Зато в Лондоне на этой неделе выпало всего семь сантиметров осадков.
Она переложила трубку в другую руку и нахмурилась:
— Двести тысяч? Ты не преувеличиваешь?
— Ну ладно, две. Какая разница?
— Думаю, для остальных ста девяноста восьми тысяч разница есть. Но я тебя понимаю. Даже один — это непозволительно много. Значит, вот в чем дело? Опять кошмары мучат?
Его голос так близко, словно он звонит с улицы рядом с домом.
— Ну, ма-ам, — тяжело вздохнул он, — перестань. Лучше б я тебе не говорил.
— Не волнуйся, Джейми, я никому не скажу.
— А папе сказала?
— Нет. Так ты поэтому звонишь? — В другом конце квартиры раздался звонок в дверь. Доставка; опять голос Амели, потом незнакомый мужской голос. Она взглянула на часы. Должно быть, вино привезли.
Она не расслышала ответа Джейми.
— Слушай, кто-нибудь звонил? — продолжал он.
— Откуда?
— Ну не знаю… откуда-нибудь.
— Ох, Джейми. У нас тут сегодня трудный день. Так что лучше скажи сразу: ты опять что-то натворил?
Молчание в трубке.
— Джейми?
— Забудь.
Она вдруг испугалась:
— Прости, я не хотела. Что у тебя случилось?
— Я же тебе сказал.
Она настороженно выпрямилась. Несколько дней назад Джейми попросил у нее разрешения написать директору от ее имени, чтобы его после занятий пускали в химическую лабораторию. Они с приятелем Робби должны были выполнить какое-то домашнее задание. «Я сама напишу в школу», — пообещала она, но он запротестовал: «Ma, это же такая мелочь. Просто скажи мне пароль для входа в ваш с папой аккаунт. А то мне придется сообщать тебе, когда и сколько раз мы туда ходим и все такое». Потом она долго не могла отделаться от подозрения: с каких это пор Джейми так серьезно относится к домашним заданиям?
— Так повтори.
Ее сын так раскричался, что ей пришлось чуть отодвинуть трубку от уха.
— Слушай, — клокотал он, — я просто хотел сказать: что бы они тебе ни наговорили, нельзя во всем винить одного человека! Это неправильно!
Она намотала на палец прядь волос, потянула книзу:
— Послушай, сынок…
— Мне пора, мам. Я просто хотел, чтобы ты узнала от меня. Лучше, чем от них. — Голос Джейми дрогнул. — Я хотел сказать, меня… Мне придется уехать домой.
«Боже мой, — подумала она, — так вот в чем дело. Его отстранили от занятий».
— Джейми…
— Все, мне пора, пока. — И он повесил трубку.
Она не сразу нажала кнопку отбоя, словно в трубке осталась частичка ее младшего сына, который чего-то недоговорил. Она не без колебаний согласилась отправить Джейми в интернат. Их старший сын Питер уже два года учился в Шотландии, в Витас-колледже, который в свое время окончил Эдвард, и уверял, что ему там нравится, но Джейми за спиной отца называл Витас «Вритасом».
— Я знаю, тебе было хорошо в Витасе, — заметила она, когда Эдвард в первый раз предложил Витас прошлой зимой, — и Питер тоже доволен. Но Джейми — не Питер. В Эдинбурге зимой световой день всего семь часов, а в Витасе еще эти пиджаки в малиновую полоску. И волынки…
Эдвард сжал перед собой руки — знак того, что готов уступить. Заметив его жест, Клэр с трудом сдержала улыбку и на мгновение обрадовалась: Джейми останется в Международной школе в Париже и еще год проведет дома.
