Мадам Жан, сегодня вечером мы с большим удовольствием примем отца и сына Луриаков и мадам де Луриак и невесту г-на де Луриака-сына.
Закончив письмо, нажала кнопку «отправить» и дописала к своему списку: «Заказать еще порций окорока и басы». Потом добавила: «Пересмотреть порядок рассадки за столом» и «попросить посольство прислать еще приборов с гербом». Луриаки владели поместьем в Аквитании с пятнадцатого века. Старший Луриак был партнером помощника министра по теннису, когда тот служил в Париже. Они дружат, насколько это возможно в дипломатическом мире. Кроме того, Луриак стоит во главе огромного французского аэроконцерна «Балло», в котором именно сейчас так заинтересовано британское правительство. Все это Эдвард вкратце объяснил ей вчера, когда они возвращались с приема. О подробностях она не расспрашивала. Значит, теперь ужин будет на четырнадцать персон.
Девять сорок. Пора еще раз позвонить в Барроу.
Она протянула руку за трубкой, и тут в окно кабинета ворвался солнечный луч и осветил ее руки на поверхности стола, прозрачные в ярком свете руки женщины средних лет. Неужели это и правда ее руки? На правой появились возрастные пятнышки, а кожа такая тонкая, что сквозь нее проступают все жилки. Вокруг суставов на пальцах морщины как горные складки.
Неужели кто-то когда-то целовал каждый палец, уверяя, что видит их все во сне, когда ее нет рядом? А она сидела вместе с ним за кухонным столом, смотрела, как он пьет коку, и заметила вихор на макушке. Потом он со звоном поставил бутылку на пол и просунул свои ладони под ее.
— До чего красивые у тебя руки, Клэр! — сказал он.
От синевы его глаз ей показалось, будто она слишком долго глядела в небеса. Она отвела взгляд и ничего не ответила.
Она была тогда высокой, светловолосой, миленькой, но не красавицей, и многие мальчики с удовольствием приглашали ее в кино, на прогулки, на вечеринки. Она представляла себе, как они между собой говорят: «Позови Клэр. Она ничего себе». Однако она никогда не принадлежала к золотому кругу самых популярных девушек, и мальчики в пригородах Хартфорда, чем баловать ее своим вниманием, предпочитали играть в лакросс[11]. Ни один из них ни разу не сказал, что у нее красивые глаза, или ноги, или руки. Они просто о ней не думали.
Она развернула пальцы, словно веер, — специально для него.
Клэр убрала руки с телефона, спрятала их за спину, потом потерла о джемпер. А что, если бы она не пошла тогда за ним в кухню в доме своей тетушки? И он не взял бы ее за руку, а она не взглянула бы ему в глаза? Согласилась бы она помочь ему? И оказалась бы теперь в столь затруднительном положении?
Она еще раз набрала номер Барроу. Не нужно думать о Найле, тем более сейчас. На этот раз она ответила оператору, что подождет, и, ожидая, отправила сообщения в рыбный магазин и мяснику, заказав дополнительные порции. Она — Клэр Мурхаус, жена советника британского посольства в Париже, сдержанная, собранная, образец самообладания. Все еще ожидая ответа, она написала в буфетную резиденции посла с просьбой прислать еще два прибора и попросила секретаршу посла уточнить, нет ли у двух новых гостей каких-либо кулинарных предпочтений. Сделала пометки в гостевом списке и в списке дел.
Наконец ее соединили с кабинетом директора.
— Миссис Мурхаус. Разумеется, помню, — сказала его секретарша. Клэр представила себе, как она, постукивая жемчужинами, перебирает ожерелье, которое всегда носит на шее. — Мистер Хеннесси только что вышел. Он позвонит вам и вашему мужу, как только вернется. Сразу, как разберется с… со всем этим.
— Миссис Томас, у меня сегодня трудный день. Днем меня почти не будет дома. А с мужем вообще не удастся связаться. Быть может, мы с вами могли бы поговорить сейчас? — Почувствовав нерешительность в голосе секретарши, Клэр продолжала предельно четко, не допускающим возражений тоном. Это лучшая тактика с Барроу. — Я только что говорила с Джеймсом, он глубоко огорчен. Он действительно старался. Конечно, время от времени он делает ошибки, но без злого умысла.
Секретарша прокашлялась. Стукнули жемчужины — на этот раз Клэр отчетливо услышала звук. Должно быть, бусины ударились о трубку.
— В самом деле? — сухо отозвалась миссис Томас.
— Миссис Томас, уверяю вас, мы очень серьезно относимся к тому, что происходит с Джеймсом в Барроу. Я глубоко обеспокоена. — Помолчав, она добавила: — И советник тоже. Я с ним только что говорила.
Секретарша ответила не сразу:
— Вам было бы лучше поговорить с директором. Могу лишь сказать, что Барроу не будет настаивать на удалении Джеймса. Придется принять какие-то дисциплинарные меры, например временно отстранить его от занятий, но мы не будем настаивать на исключении. И все же вам бы следовало поговорить с мистером Хеннесси.
— Миссис Томас… — Клэр тянула время, пытаясь правильно сформулировать вопрос, чтобы не показаться чрезмерно, по-американски прямолинейной, иначе ее сочли бы дурно воспитанной, и это еще сильнее настроило бы их против Джейми. Ей не хотелось говорить, что она не сумела выяснить у Джейми, что же произошло, и тем более сообщать, что дома с ним тоже далеко не просто.
Из кухни в библиотеку донесся грохот. Матильда! Наверное, рыбник или мясник позвонили прямо ей, чтобы подтвердить получение писем Клэр, и Матильда обиделась, что Клэр сама не сообщила ей о двух новых гостях. Это может плохо кончиться. Выйдя из себя, Матильда вполне способна в отместку сжечь рыбу или сделать еще что-то в этом роде. Вспышки ее гнева не менее эффектны, чем ее кулинарные способности.
— Миссис Томас, — сказала Клэр и услышала мягкие шаги. Должно быть, это Амели вышла из кладовой. — Пожалуйста, передайте мистеру Хеннесси, что отец Джеймса и я сами попытаемся связаться с ним днем. Ему не следует утруждать себя.
Она положила трубку и достала блокнот. «Еще раз позвонить директору Барроу», — подписала она в самом низу списка дел, сразу после записей о виски и британском бренди. Лучше не пытаться выудить информацию из секретарши. Только навредишь.
Надо было разобраться с тем звонком насчет лаборатории. В первом семестре Джейми попался на списывании во время теста по естественным наукам и с тех пор был на испытательном сроке. Ей хотелось поддержать его, потому она и позволила написать в школу от ее имени. С самого начала Джейми не ладил с учителем-естественником, мистером Роучем. Еще осенью тот на неделю запретил Джейми доступ в лабораторию из-за того, что он разлил какие-то химикаты. «Он опасен, — заявил тогда мистер Роуч. — Совсем не задумывается о том, что делает, и это может иметь серьезные последствия». С тех пор он не давал Джейми спуску, — может, отчасти из-за этого Джейми списывал во время теста. В Международной школе он такого ни разу не делал — а здесь просто знал, что мистер Роуч под любым предлогом старается его завалить. И в Барроу никто не станет на сторону Джейми.
Клэр со вздохом поднялась. Хорошо еще, что на этот раз жив и здоров.
— Ну и утро! — сказала она Амели по пути в кухню, готовясь к тому, что ее там ждет.
Придется на время забыть о делах Джейми; если Матильде покажется, что с ней недостаточно предупредительны, она придет в ярость и сполна поквитается. Месяца через два после того, как Клэр наняла Матильду, та в отместку за что-то вместо баранины приготовила для представителей королевской семьи Кувейта настоящий хаггис[12]. Как потом выяснилось, ей не понравилось, что Клэр оставила ей записку с меню, а не поговорила с ней об этом лично.
— Вы же сами написали «баранина», n’est-ce pas![13] — ответила Матильда, большими пальцами растягивая покрышку из теста для картофельной запеканки с мясом, когда на следующее утро Клэр выговаривала ей за то, что венценосным гостям были поданы кишки, фаршированные овсянкой. Вокруг Матильды стояло облако из муки, почему-то напомнившее Клэр атомный гриб. — Вы написали «что-нибудь традиционное», так или нет? И как прикажете угадать, чего вам нужно, если у вас недостает времени, чтобы со мной поговорить? — И добавила: — Между прочим, не так-то просто в Париже приготовить настоящий хаггис.
«Ну, это уж передергивание», — подумала Клэр и некоторое время размышляла, не сменить ли кухарку. Но к тому времени таланты Матильды уже сделались предметом зависти всех, кому приходилось давать званые обеды, а в Париже это дорогого стоит. К тому же стряпня Матильды нравилась Эдварду. Возможно, благодаря своему необычному происхождению Матильде каким-то невероятным образом удавалось превратить незамысловатые блюда почти без приправ, которым Эдвард всегда отдавал предпочтение, в кулинарные шедевры.
И Клэр стала приспосабливаться к Матильде, научившись почаще наведываться в кухню, но делала это с оглядкой, чтобы не показаться недоверчивой или назойливой. Главное — всегда учитывать присущее Матильде чувство собственной значимости. И не обращать внимания на все остальное: взрывы негодования, недовольное хмыканье и презрительное фырканье. Без Матильды ей было бы не обойтись. Особенно сегодня.
