— Извиняюсь, вас, конечно, в столице причесывали?
— Нет… — наивно ответила гимнастка, счастливо и растерянно глядя по сторонам, — дома… в Казани…
— А-а-х! — картинно удивился Гусь. — Надо же, плиз пардон, уже и туда докатилось?!
Гусь презирал всякую беготню за автографами. «Подумаешь, — говорил он себе. — Сегодня ты, а завтра я. Не обязательно в спорте, подумаешь!» И, глядя вслед юной гимнастке, представлял такую картину.
Она проходит к нему в парикмахерскую, с умильным лицом проталкивается через толпу истомившихся клиенток и говорит: «Юрий Михайлович! Я умоляю… я знаю, что только вы… мне через три часа улетать!» — «Какие могут быть разговоры! — воскликнет он. — Гусев никогда не сорвет такое мероприятие. Плиз пардон, мисс!»
Он в белом халате, у него длинные пальцы — пальцы Паганини, как говорит дядя Женя, — и этими пальцами он сделает чудо женственности из этой маленькой вихрастой головы! Вот это автограф!
— Здравствуй, Гусев, ты заснул, что ли?
Гусь очнулся от мечтаний. Перед ним стояла Надя.
— Ах, это ты? Олимпийцев пришла провожать! Как же! Они тут извелись… Где Надя? Где Надя?
— Где Надя? — спросили звонко, и из-за тумбы с афишами выбежала Лена Гуляева, красная, запыхавшаяся. — А я тебя совсем потеряла!
— Что я говорил? — сказал Гусь. — Срываешь! — сказал и, шмыгнув носом, гордо удалился.
— Шестовики Идут! — взволнованно сказала Лена. — Вон там, где щит с плакатами!
Она потащила Надю сквозь толпу.
— Ой, что я тебе скажу, что скажу, Ленка… Я что придумала!.. Безумная идея! Совершенно безумная! В духе Нильса Бора.
— Погоди… — Она посмотрела в ту сторону, где Гена Ларионов брал автограф.
— Это Бузынин, — сказала Лена. — Узнаешь? — а сама не сводила глаз с Ларионова.
У Гены было спокойное, ясное лицо. Такое же, как у Бузынина.
«С ума можно было сойти, до чего все складно получалось! Можно начать…» — подумала Надя.
— Простите… — сказала она, становясь рядом с Геной. — Это не просто школьник, товарищ Бузынин. Это ваша смена, растущая.
— Красота, — шепнула ей Лена. — Ленька Толкалин снимает!
Надя увидела — из-за щита с плакатами Леня Толкалин высунул свой киноаппарат. Он снимал тот самый момент, когда знаменитый шестовик говорил пока еще не знаменитому:
— Честное слово? Прыгаешь?
— И знаете, как прыгает! — вскричала Надя. — Выше всех во дворе, выше всех в школе, четыре метра пятьдесят сантиметров!
— Молодец! — восхитился олимпиец, высокий и прекрасный, как олимпийский бог. — Молодец! Только тебе с шестом еще рано.
— Да я не с шестом, — сказал Гена, — я с палкой, с бамбуковой…
Ларионов покраснел, как девчонка. А Надя тараторила:
— У него такая техника прыжка… такая… Талант!
— Сначала через планку прыгай, — посоветовал чемпион.
Сквозь толпу протиснулся репортер. В клетчатой рубашке, в панаме, похожей на детскую. Ослепил вспышкой, схватил рукой Ларионова, который хотел, жаждал исчезнуть немедленно! Репортер сказал:
— Постойте, молодой человек, вы кто?
— Наша растущая смена, — ответил олимпиец охотно, — наше ближайшее будущее!
— Чемпион двора, — подсказала Надя.
— Да я… — сказал было Ларионов, смущаясь.
— Прекрасно! — воскликнул репортер. — Великолепно! Чемпион союза и чемпион двора! Эстафета поколений!
Он это молниеносно записал, все так же держа Гену за рукав той рукой, в которой был блокнот. Ему было неудобно, но репортер боялся, что Гена убежит — такой у него был вид.
— Ваша фамилия, юноша…
— Да я… — опять начал недовольно Ларионов.
— Ларионов, Ларионов Геннадий… — четко подсказала Надя и строго посмотрела в блокнот репортеру — правильно ли записал. — Прекрасный прыгун!
Леня Толкалин работал — киноаппарат трещал упоенно. Вот олимпиец подает руку Гене… Какой сюжет! От «а» до «я»! Какие у них лица! И тут в объектив вплыла цветущая весельем физиономия Юрки Гуся.
— Привет! — сказал Юрка. — Ну, как вписываюсь?
— Что ты натворил! — завопил Леня плачущим голосом. — Теперь у меня нет концовки! Ты испортил исторический кадр!
К— ак знать… — многозначительно сказал Гусь. — Как знать… Может быть, украсил!
Леня только и услышал, как олимпиец сказал, уходя:
— Счастливо оставаться, коллега чемпион! А Ларионов закричал вслед:
— Высокого вам шеста!
Гусь отошел. Снимать уже было нечего. Леня Толкалин расстроенно прислонился к щиту. Такие кадры погибли! Через несколько лет им цены бы не было! Законченный сюжет…
«Какой удачный день!» — подумала Надя с ликованием.
3
В ту минуту, когда Лена Гуляева безрезультатно звонила в квартиру Толкалиных, Надя выбежала из подъезда с криком:
— Форум на кворум!
За дверями надрывался звонок и больше ничего не было слышно. Лена решила, что Леонид проявляет пленку, а когда он это делает, можно разбиться у его порога в мелкие дребезги — он не выйдет. Надин крик «форум на кворум» еще никому не был понятен кроме Антона Филимонова, Вениамина Капитончика и самой Лены. Даже Леня еще не знал о том, что Надя задумала, да и мальчишки знали только наполовину. Но этот ее крик уже смешался с другими голосами, среди которых Лена узнала ленивый голос Филимонова, недоверчиво относящегося ко всем Надиным затеям, и смешливый голос Ванюши, у которого была внешность восточного мальчика, такого восточного, что он мог бы играть Оцеолу в одноименном фильме. Он был самбистом и таким болельщиком Гены, что его никак нельзя было в кворум включать. «Нет, — сказала Надя на улице. — Ты, Ванюша, с нами не ходи, это все пока секрет». — «Ха-ха! — сказал Ванюша. — Секрет на весь свет!» Это означало, что он обиделся и теперь его силой в кворум не затащишь, даже если понадобится, а подслушивать он и вовсе не станет. Стало быть, все собрались, кого Надя звала, не хватало только Лени. А для кворума он был нужен позарез. Лена нажала на кнопку звонка и не отпускала, ее, пока дверь вдруг не распахнулась с грохотом. На пороге стояла глухая Ленина бабушка в розовом стеганом халате, сама розовая, как младенец.
— Ах, как нехорошо! — сказала она. — Вы меня почти вытащили из ванны.
— Но куда делся Леня? — спросила Лена, забыв извиниться.
— Ах, как нехорошо! — повторила сурово бабушка и захлопнула дверь.
— Он же сорвет… — сказала Лена почтовому ящику в орденах — он был сплошь заклеен заголовками газет с орденами. — Он все сорвет… — И Лена помчалась вниз, на улицу, к беседке, где между цветущих ипомей уже торчала клетчатая спина Антона Филимонова и белесая голова Веки Капитончика.
Лена влетела в беседку, когда Надя раскладывала на столе свои папки.
— Его нет!
— А я его предупреждала! — удивилась Надя. — Это ему отразится!
— Он где-нибудь висит, карабинчик заело, — снисходительно сказал Антон. — Он теперь висит и что-нибудь снимает… а может, уже снял, и теперь надо снимать его…
Леня занимался альпинизмом, потому что мечтал когда-нибудь сделать потрясающий фильм об альпинистах, и уже дважды висел — на водосточной трубе собственного дома и на дереве возле центрального универмага, когда снимал его открытие. Это Антон и имел в виду.
— Он не имеет права снимать что-нибудь не такое сейчас, — холодно сказала Надя, — и тем более висеть… когда у нас первое заседание с двумя вопросами. Тут ему не Альпы. Он нужен нам. Веня, фиксируй… то есть веди протокол, раз так.
Надя подтолкнула по столу карандаш и тетрадь Капитончику. Тот вздохнул и взял — он не умел отказываться. Капитончик был худ и длинен и очень неуклюж. Он никогда и нигде не мог толком разместиться, он мешал себе сам и всем другим рядом. Но он был добрым мальчишкой, и это терпели. Надя мягко сказала ему:
— Ты только не толкайся, а то у меня папка из-за тебя падает… На повестке дня два вопроса… — Надя встала, сдувая со лба давно не стриженный чубчик.
— Толкалин идет… — спокойно сказал Филимонов, — со скрипочкой. Полюбуйтесь!
Леня шагал через двор рядом с Виолеттой Левской. Он шагал, что-то такое ей рассказывая, — у него очки сползли на самый кончик носа, а он не замечал. Виолетта смеялась, и два локончика прыгали над ушами, как пружинки. Виолетта походила на смуглого чертика.
— Леонид! — ужасным голосом сказала Надя. — Мы же тебя ждем!
Леня и не подумал остановиться.
— Толкалин, ты что — глухой?
— Сейчас… — сказал Леня облаку в небе и поправил очки. — Я только помогу Вите донести скрипку.
Надя чуть не вывалилась из беседки.
— Это что еще за телячьи нежности? Сама не донесет?
— Я всегда помогаю ей нести скрипку, — вежливо сказал Леня, — у нее пальцы…
— Ах, пальцы! — изумилась Надя. — А мы и не знали! Толкалин, ты кворум срываешь! А ты, Вита, не строй, пожалуйста, из себя лауреата международного конкурса!
