Гильотину во Франции отменили только в 1978 году, а до этого в самой демократической и либеральной стране Европы все головы секли!..
Мне только что отсекли голову, хотя нынче уже не 1978 год. Что делать? Как жить без головы?..
Она еще походила по комнате, выжидая и смутно надеясь на то, что он сейчас скажет, что все это программа «Розыгрыш», хоум-видео, и сосед Сашка выпрыгнет откуда-нибудь с камерой, а муж подхватит ее под коленки, покружит и сообщит, что она дурочка последняя, раз во все это поверила, но ничего такого не произошло.
Он просто сидел и смотрел на нее. Ждал, когда она уйдет.
— В понедельник окно привезут, — вдруг сказал он. — В спальню. Ты не забыла?
Надежда сначала кивнула, а потом отрицательно помотала головой. Она понятия не имела ни про какое окно. Всеми такими делами в их семье занимался ее муж.
— Значит, забыла, — констатировал он.
— Да я и не знала.
— Как не знала! Я же тебе говорил!..
Она тяжело посмотрела на него.
— Ладно, — пробормотал он. — Я тогда заеду в понедельник, посмотрю, чтобы они его хорошо поставили. Ты в понедельник работаешь или нет?
У Надежды была сменная работа, как у шахтера или милиционера. Она быстро прикинула, работает или нет, — если не работает, значит, в понедельник у нее есть шанс его увидеть! Впрочем, если работает, всегда можно отпроситься у Лидочки. Лидочка умная и добрая, она все поймет и непременно ее отпустит!
— Я… Кажется, я на работе, но смогу…
— Вот и отлично, — продолжал он энергично. — Я приду, все сделаю, а когда ты вернешься, меня уже не будет. Тогда ключи Сашке я оставлю в Понедельник, договорились?
— Да, — согласилась Надежда. — А может, ты до понедельника уже поймешь, что твоя жизнь без меня пуста и однообразна…
— Я не пойму, — отрезал муж. — Ты шутишь, что ли?..
— Шучу, — мрачно подтвердила Надежда.
Она подцепила со стола ключи от своей машины и задумчиво покрутила их на пальце.
Я же его люблю. Я же его очень сильно люблю, а он принял решение — давно! — и ни слова мне не сказал, все обдумал и теперь прощается со мной навсегда?! И завтрашнее утро будет первым утром без него, и все последующие утра до самого конца тоже будут без него?!
— Ну, пока, — сказала она и сунула ключи в карман. — Я к Лидочке поеду, но завтра мне на работу, поэтому утром я приеду переодеваться. Ты еще здесь будешь?
Он покачал головой, как ей показалось, с облегчением.
— Нет, я, наверное, тоже уеду.
И она не спросила — куда. В прошлой жизни, которая кончилась десять минут назад, непременно бы спросила, а сейчас нет. Нельзя.
У порога — он пошел ее провожать — они обнялись и постояли некоторое время, тесно прижавшись друг к другу.
— Ты хорошо пахнешь, — сказала она — Это ты мне подарила одеколон, — ответил он.
— Я желаю тебе удачи, — сказала она.
Еще секунда, и все кончится, и больше ничего не будет, ни тепла, ни одеколона, ни запаха, ни его самого.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Все будет хорошо.
— Я надеюсь, — ответила она.
И вышла за дверь, и стала спускаться вниз по широкой лестнице залитого весенним солнцем парадного. У нее за спиной привычно повернулся в замке ключ — тоже в последний раз.
Она спускалась, держась за нагретые перила, и то место, где положено быть голове, болезненно пульсировало, и, кажется, там надувались и лопались кровавые пузыри.
Она вышла из подъезда и некоторое время стояла, не в силах сообразить, что должна сейчас делать. Кажется, сесть в машину и поехать к Лидочке, но где ее машина? И как на ней ехать? И где живет Лидочка?
Она сообразила, конечно, и двинулась в сторону автомобиля, вяло придумывая, что именно скажет Лидочке.
Да, да, это самое лучшее, что можно сделать, — немедленно поехать к Лидочке! Гильотинированная голова на миг приросла обратно. Надежда села в машину, завела ее и стала выруливать со двора.
Двое в пыльных «Жигулях» переглянулись.
— Ну, посмотрел? — спросил тот, что был за рулем. — Она и есть. Надежда Звонарева, начальник службы портье.
Второй зашелестел бумажками у себя на коленях, нашел нужную и прочитал короткую справку. Ничего не сказал и кивнул.
— Тебе о ней много знать не нужно, — продолжал первый. — Вы с ней виделись только один раз, на курсах в Лондоне. Ваш шеф, сэр Майкл Фьорини, приглашал на стажировку сотрудников из всех своих офисов. Ты тогда работал в Женеве.
— Да я помню! — возразил второй с досадой. — Почему у сэра такая странная фамилия? Итальянец?
— Итальянец. Титул купил. Все отели над ним смеются, но уважают. Он славный старикан.
— Почему мне о нем не говорили?
Первый усмехнулся, повернул в зажигании ключ и несколько секунд послушал, как надсадно, словно из последних сил, стучит мотор.
— Успеется, — сказал он наконец. — Поехали. У нас еще несколько точек.
Когда Надежда, переждав на перекрестке «красный», поворачивала налево, «жигуль» вырулил из подворотни, помигал какому-то не в меру резвому джигиту, чтобы пропустил его, и покатил в другую сторону.
* * *
— Поэтому я от тебя и ухожу! — прокричала жена и очень громко стукнула по столу белой чашкой с красным сердцем и надписью «Я люблю Калифорнию».
У Дэна болела голова. Так сильно, как будто лопнули височные кости, и все, что было внутри и называлось его мозгами, вывалилось наружу. И теперь оно жарится на бешеном калифорнийском солнце, и скоро изжарится совсем.
— Зачем мы тогда сюда приехали? — спросил он. — Ты же так хотела в Калифорнию! И у нас отпуск…
— Затем, что я не хотела говорить об этом дома, где так много того, что мне дорого, — отчеканила жена.
Потом она подумала и достала из объемистой сумки книжицу, сверкнувшую глянцевой обложкой прямо ему в глаза. Он чуть не застонал.
— Вот тут написано, что расставаться следует быстро и ни о чем не сожалеть. — Она ловко и привычно пролистала тонкие страницы, нашла нужную и провозгласила:
— «Расставайтесь легко и по первой необходимости! Расставайтесь дома и на работе! Расставайтесь в офисах и на вечеринках! Но если ваша связь была слишком долгой, лучше расставаться на нейтральной территории. Там у покинутого вами человека меньше шансов закатить скандал и окончательно испортить ваш день!»
Дэн Уолш вытаращил глаза. Даже голова перестала болеть.
— Ты бросаешь меня.., по инструкции?!
— А что?! — спросила жена воинственно. — Это очень хорошая инструкция, и без нее я бы, может, и не решилась! И превратила бы свою жизнь в ад.
Он подумал немного.
— А мою?
Жена уже читала свою книгу в глянцевой обложке — всерьез читала, даже с упоением, и подняла на него глаза не сразу.
— Прости, не поняла?
— Мою жизнь ты не превратила в ад?
Она бережно закрыла томик, заложив палец на нужной странице. Черт бы ее подрал с ее психологическими книгами! Должно быть, в муниципальной школе города Топеки, где она училась, Библию читали с меньшим усердием!
— Дэн, — сказала она с чувством. — Твоя жизнь и так ад. Я просто не хочу в этом участвовать, вот и все! Мне тридцать семь лет, я делаю карьеру и планомерно иду к цели. У меня впереди долгая интересная дорога! А ты? Кто ты? Ты просто неудачник!
— Я?!
— Именно ты, Дэн, — произнесла она с сожалением и остановила проходящую мимо официантку:
— Кофе без кофеина, сахару не нужно, молоко и горячую воду отдельно, пожалуйста. Кофе налейте в большую кружку, но только до половины, я не пью слишком крепкий. Я сама разбавлю его водой до нужной консистенции.
Официантка кивала, улыбалась, потом отошла на безопасное расстояние и сделала неприличный жест, с таким расчетом, чтобы Дэн видел, а его жена нет. На официантской груди фартучек стоял колом, распираемый силиконом.
Должно быть, мексиканка. Они все, перебравшись в Штаты, первым делом вставляют себе дешевые имплантаты.
— Ты постоянно в разъездах, Дэн Уолш! Госслужба не принесла тебе никаких дивидендов, кроме расстроенной психики и рухнувшей личной жизни.
— Я полковник федеральной службы безопасности, и мне всего тридцать девять.
— О'кей. Я знаю. Лет через десять ты станешь генералом и поведешь ни в чем не повинных американцев убивать ни в чем не повинных сербов в Ираке!
— Сербы в Сербии, — поправил ее Дэн Уолш неизвестно зачем. — В Ираке иракцы. Ни в чем не повинные американцы здесь, дома.
— О'кей. — Она подняла правую руку, словно собиралась на чем-нибудь поклясться. — В этих вопросах ты разбираешься лучше, чем я. Признаю.
— В каких вопросах?!
— В своих профессиональных, Дэнни, в профессиональных! Это единственное, в чем ты вообще разбираешься! Единственное, что привлекает тебя в жизни, — это Иран, Саддам, Фидель и несчастные сербы, против которых ополчился весь мир. Это очень благородно, Дэнни, но великая Америка строится не только на внешней политике. Великая Америка — это великие ценности.
