— Кажется, этот прииск, судя по тому, что пишет мне губернатор Клондайка, до сих пор не дал всего того, чего ожидал от него господин Жозиас Лакост. Во всяком случае, он, по-видимому, не истощен. Быть может, ващ дядюшка — не умри он преждевременно — извлек бы в конце концов из этого прииска те выгоды, на которые надеялся.
— Значит, дядюшка умер не от нужды? — спросил Сумми Ским.
— Нет, — ответил нотариус, — письмо об этом ничего не говорит. Он умер от тифа, который губителен в том климате и уносит много жизней. Захворав, господин Лакост немедленно оставил прииск. Скончался он в Доусоне. Так как известно было, что он уроженец Монреаля, то губернатор и написал мне, чтобы я отыскал родственников и сообщил им об этой смерти. Бен Раддль и вы, господин Ским, слишком хорошо известны в Монреале и пользуетесь такой прекрасной репутацией, что я не мог колебаться. Поэтому немедленно пригласил вас обоих в мою контору ознакомиться с завещанием покойного в вашу пользу.
— Завещание в нашу пользу!
Сумми Ским иронически улыбнулся. Он подумал о том, как печально должна была протекать жизнь Жозиаса Лакоста в тяжелой обстановке трудного ремесла золотоискателя… Не вложил ли он в это дело все свои оставшиеся средства, купив прииск, быть может, по чрезмерной цене, как часто случается с золотоискателями?.. Не умер ли он даже с долгами?..
После таких размышлений Сумми Ским сказал нотариусу:
— Господин Снуббин, весьма возможно, что наш дядюшка оставил после себя запутанные дела… В таком случае мы — я отвечаю также за моего кузена Раддля — не оставим запятнанным его имя. Если нужны жертвы, то мы готовы их понести, не задумываясь. Поэтому нужно будет как можно скорее узнать, в каком положении находятся дела дядюшки…
— Позвольте вас прервать, мой дорогой, — сказал нотариус. — Зная вас, я не удивляюсь вашим чувствам. Но я не думаю, чтобы пришлось прибегать к тем жертвам, о которых вы говорили. Хотя и возможно, что ваш дядюшка умер, не оставив состояния, но не надо забывать, что он был собственником прииска на Форти-Майльс-Крик, который имеет достаточную ценность, чтобы покрыть все денежные обязательства покойного, если они вообще имеются. Теперь это владение стало нераздельной собственностью вашего кузена Бена Раддля и вас как ближайших наследников Жозиаса Лакоста.
Нотариус прибавил, что надо, однако, действовать с известной осторожностью. Следовало бы принять это наследство только в случае его выгодности. Наследники, прежде чем решаться на это, должны были, по его мнению, выяснить актив и пассив наследства.
— Я займусь немедленно этим делом, господин Ским, — закончил он, — и наведу самые точные справки… Во всяком случае, кто знает?.. Прииск всегда прииск, даже если он ничего не дал до сих пор… Достаточно счастливого удара лопаты, чтобы наполнить карман, как говорят золотоискатели…
— Так, значит, решено, гостюдин Снуббин, — ответил Сумми Ским. — Если прииск нашего дядюшки имеет какую-нибудь ценность, то мы постараемся отделаться от него при наивыгоднейших условиях.
— Конечно, — подтвердил нотариус, — и я надеюсь, что вы окажетесь в этом вопросе солидарным с вашим кузеном.
— Я тоже очень на это надеюсь, — заметил Сумми Ским, — я не думаю, чтобы Бену Раддлю пришла в голову мысль самому эксплуатировать…
— Кто знает, господин Ским? Господин Бен Раддль — инженер. Он человек предприимчивый и решительный. Он может соблазниться! И если бы он, например, знал, что прииск вашего дядюшки расположен на хорошей земле…
— Я ручаюсь вам, господин Снуббин, что он не поедет его смотреть. Он сам должен вернуться через два или три дня, мы посоветуемся с ним на этот счет и попросим вас принять все нужные меры или для продажи прииска тому, кто больше всего даст за него, или же — что кажется мне самым вероятным — для того, чтобы расплатиться с долгами дядюшки Жозиаса Лакоста.
С таким пессимистическим заключением Сумми Ским оставил контору нотариуса. Он обещал зайти через два или три дня и вернулся домой на улицу Жака Картье, где жил вместе со своим кузеном.
Сумми Ским был сыном англосаксонца, а его мать была француженка из Канады. Его род восходит к 1759 году. Обосновавшись в Нижней Канаде, в Монреале, их семья завладела обширными лесами, землями и лугами, которые и составляли главную часть их состояния.
Ему было тридцать два года; роста он был выше среднего; имел приятное лицо и крепкое сложение человека, привыкшего жить в деревне; глаза темно-синие; бороду белокурую. Вообще Сумми Ским представлял собой тип довольно симпатичного француза-канадца. Беззаботный и чуждый честолюбия, он жил доходами со своих поместий — жизнью землевладельца-фермера лучшей части Канады. Его состояние, не будучи громадным, все же позволяло ему удовлетворять все свои сравнительно скромные желания, и он никогда не чувствовал потребности сделать попытку увеличить его. Большой любитель рыбной ловли, он имел в своем распоряжении всю сеть притоков и маленьких речек бассейна реки Св. Лаврентия, не говоря о многочисленных в этой части Америки озерах. Любя также охоту, он мог с полной свободой предаваться ей среди обширных равнин и изобилующих дичью лесов, которые занимают большую часть этой области Канады.
Принадлежащий обоим кузенам дом не отличался роскошью, но имел все нужное для комфорта и находился в одном из таких кварталов Монреаля, в стороне от промышленного и коммерческого центра города. Здесь они оба проводили, в нетерпеливом ожидании лета, канадские зимы, достаточно суровые, хотя эта часть Нового Света и расположена на параллели Центральной Европы. Страшные ветры, которые не задерживаются в этих местах горами, и метели, несущиеся из северных областей, разражаются здесь с необыкновенной силой.
В Монреале, правительственной резиденции с 1843 года, Сумми Ским мог бы найти случай принять участие в общественных делах. Но, имея независимый характер, он пренебрегал официальным миром, принимал мало участия в жизни высшего общества и местных дельцов и ненавидел политику. К тому же он охотно подчинялся владычеству Великобритании в Канаде и никогда не принимал участия в борьбе партий, которая разделяла жителей Канады на враждебные лагери. Одним словом, это был «философ», любящий удовольствия жизни и чуждый всякого честолюбия.
С его точки зрения, всякая перемена в жизни являлась лишь увеличением забот и нарушением покоя. Понятно, что этот «философ» никогда не думал о браке. Не помышлял он о нем и теперь, хотя ему перевалило за тридцать лет. Если бы мать его не умерла — известно, как женщины любят внучат, — может быть, он и сделал бы усилие, нужное для того, чтобы жениться и подарить своей матери невестку. В этом случае, само собой разумеется, жена Сумми Скима разделяла бы все его вкусы. Среди многочисленных семейств Канады, где часто насчитывается до двух дюжин детей и больше, он нашел бы и в городе, и в деревне простую, здоровую девушку, которая оказалась бы подходящей для него женой. Но г-жа Ским умерла уже пять лет назад, тремя годами позже своего мужа, и с тех пор можно было без риска держать пари, что никогда мысль о браке не смутит ее сына.
