поясняю:
– Это моя сестра-близнец.
– Сожалею, мэм, – говорит официант с ослепительной улыбкой, и в его голосе не звучит ни капли сожаления.
Постоянные улыбки и вечное «мэм» меня выматывают, прямо-таки приводят в бешенство. Вот уж по чему я не буду скучать, покинув Америку! При мысли об этом мне становится только хуже. Вспоминаю свою квартирку на Пасифик-авеню с окнами на шумную веселую набережную и Пляж мускулов. Жаркие ночи в клубах, где пот буквально струится по стенам. Бирюзовая прохлада океана, который я просто обожаю…
Отпиваю большой глоток вина, снова надеваю наушники, включаю видео. Фото Эл сменяется изображением девушки-репортера: молодая и серьезная, лет двадцати с небольшим, волосы яростно треплет ветер.
– Утром третьего апреля жительница Лейта Эллис Маколи, тридцати одного года, вышла на яхте из Грантона, что в заливе Ферт-оф-Форт, и больше ее не видели.
Камера отъезжает от яхт-клуба, чтобы показать на западе железнодорожный и автомобильный мост в Куинсферри, затем поворачивается на восток к скалам возле Эрлсферри и Норт-Берика. Между ними – серый залив, на противоположном берегу – пологие холмы Кингхорна и Бернтайленд. И снова гавань: на волнах качаются круглые буи, длинные плавучие причалы, белые парусные яхты с дребезжащими мачтами. Я вздрагиваю, увидев пологий каменистый спуск к воде. Другой кран, старого склада уже нет.
Это же та самая гавань! За пару десятков лет она почти не изменилась. По спине пробегает холодок. Страх не отпускает меня с тех самых пор, как на телефон хлынул поток голосовых сообщений. Я снова тянусь к бокалу и с облегчением вижу, что камера переключается с гавани на записи со спасательных судов и вертолетов.
– Тревогу подняли, когда Эллис Маколи не вернулась в яхт-клуб «Роял Форт» и стало ясно, что она не добралась до места назначения в Анструтере. К поискам привлекли береговую охрану и Национальное королевское общество спасения на воде, но их работу значительно затруднили плохие погодные условия.
В камеру пристально смотрит мужчина – щекастый, почти лысый и серьезный, как и репортер, с нездоровым блеском в глазах. Руки сложены на груди над огромным животом, внизу экрана надпись: «Джеймс Патон, руководитель поисково-спасательной операции береговой охраны Ее Величества, Абердин».
– Мы знаем, что Эллис Маколи была опытным яхтсменом…
Да неужели? Первый раз слышу!
– Однако, учитывая скорость ветра в заливе утром третьего числа, мы предполагаем, что женщина пропала часов за шесть до того, как подняли тревогу. – Руководитель операции умолкает, и, хотя его снимают выше пояса, видно, что он меняет положение ног, становясь в позу ковбоя, и пожимает плечами. – За последние семьдесят два часа температура в заливе не превышала семи градусов Цельсия. В таких условиях человек вряд ли продержится на воде дольше трех часов.
«Вот урод», – думаю я. В голове звучит голос Эл.
Камера возвращается к девушке-репортеру, делающей вид, что ее ничуть не заботит испорченная прическа.
– Итак, учитывая ухудшившиеся погодные условия, в конце второго дня поисков надежда на благополучное возвращение Эллис Маколи стремительно тает.
Экран заполняет фото Эл с Россом на отдыхе – оба загорелые, сверкают белозубыми улыбками; он обнимает ее за плечи, она запрокидывает голову, готовая рассмеяться. Понимаю, почему репортаж такой подробный. Красивая пара. Они смотрят друг на друга так, словно очень голодны и одновременно довольны. От их близости мне становится не по себе, от вина появляется изжога.
Беру телефон, открываю погоду. Для меня Эдинбург по-прежнему на втором месте после Венис-Бич. Никогда не задумывалась, почему всегда смотрю его метеосводку. Шесть градусов и сильный дождь. Всматриваюсь в темноту за окном, вдали маячат белые линии взлетно-посадочных огней.
В Великобритании всего шесть утра, но уже есть новое видео: «День третий, пятое апреля». Не буду смотреть! Я и так знаю, что ничего не изменилось. Эл не нашли, да этого никто и не ждет. Внизу еще одна заметка, опубликовали меньше двух часов назад. «Муж-доктор пропавшей женщины из Лейта теряет надежду». При виде фотографии у меня перехватывает дыхание. На Росса больно смотреть. Он сидит на корточках у невысокой стены, прижав колени к подбородку. Рядом с ним стоит мужчина в длинной куртке с капюшоном и что-то говорит, но Росс явно не обращает на него внимания. Он смотрит на залив, рот полуоткрыт, зубы стиснуты в стоне отчаяния и невыносимого горя.
Со стуком захлопываю ноутбук и залпом допиваю вино. На меня оборачиваются. Руки дрожат, в глазах печет. Перелет из Нью-Йорка в Эдинбург долгий, но недостаточно. Я отдала бы все что угодно, лишь бы не возвращаться никогда!
Встаю, беру ноутбук, бросаю на стол двадцатку и иду в другой бар – больше не вынесу непрестанных «мэм» официанта. На ногах я держусь нетвердо; наверное, стоило съесть тот чизбургер… Неважно. Уже ничего не важно. На меня все еще оборачиваются, и я гадаю, не сказала ли это вслух. Потом понимаю, что иду и трясу головой. Я должна верить, что ничего не изменилось, что мой страх и гнетущая паника ничего не значат. Вспоминаю Эдинбург, Лейт, серый каменный дом с решетчатыми переплетами окон на Уэстерик-роуд. Вспоминаю дедушку с щербатой улыбкой – и немного успокаиваюсь. «Вся эта чепуха и яйца выеденного не стоит, цыпа».
Когда сестра умерла, меня не было в Эдинбурге. Я не ждала рейса в аэропорту Лос-Анджелеса или Нью-Йорка. Я не сидела на кованом балконе съемной калифорнийской квартирки с видом на Тихий океан, потягивая цинфандель так, словно тут мне самое место.
Когда сестра умерла, меня не было нигде, потому что она вовсе не мертва!
Глава 2
Я стою на тротуаре, пока автобус не исчезает из виду. То ли погодное приложение на айфоне слетело, то ли погода наладилась: день холодный и солнечный, на небе ни облачка. Пронизывающий ветерок со стороны города доносит запахи дыма, омнибусов, пивоварен, горящего угля. Странное чувство: вроде все знакомое и в то же время другое. Дома и дорога все те же, супермаркет «Колкохун» тоже на своем месте – в цокольном этаже жилого здания. Налетает ледяной бриз, ерошит мне волосы. Стараюсь не вспоминать слова напыщенного спасателя с замашками ковбоя. Наверное, в море гораздо холоднее, чем здесь…
Дом тридцать шесть на Уэстерик-роуд ничуть не изменился. Железная ограда с калиткой, ровная лужайка, обсаженная живой изгородью, посередине дорожка. Мрачный симметричный фасад, облицованный серыми кирпичами, и высокие, узкие решетчатые окна. Две боковые каменные стены, белые глиняные балясины и красная деревянная дверь.
Оступаюсь и резко оглядываюсь. Никого. Сердце колотится как бешеное. Через дорогу – ряд жилых домов из красного песчаника, которые мы с Эл прозвали Пряничный курятник. Узкие стандартные коттеджи с белыми дверными и оконными рамами, на подоконниках стоят ящики с анютиными глазками и петуньями. Какой резкий контраст по сравнению с мрачным серым домом напротив… Ощущение, что за мной наблюдают, усиливается, волосы на
