Едва уловимое движение отвлекло правителя от раздумий: в нескольких шагах от себя он увидел тусклый отблеск. В траве лежал оброненный кем-то нож. Машинально разглядывая лезвие, Кнутсон заметил на неровной мерцающей поверхности непонятное движение. Казалось, кто-то подглядывает оттуда, словно из щели между плохо положенными бревнами.
Из близкого, но неосязаемого мира ему улыбалась светловолосая женщина. Кнутсон повертел клинок, стараясь поймать им солнечные блики, и наконец ясно различил большие зеленые глаза, лицо с широковатыми скулами – слишком нежное, чтобы быть реальным в суровой действительности, и слишком родное, чтобы оказаться игрой воображения. Что-то неясное, похожее на отцовские чувства, шевельнулось в его душе. «Кто ты?» – спросил он.
«Во мне твоя кровь. Я иду за тобой, но никогда тебя не догоню, – ответила женщина. – Я знаю: скоро ты разрушишь поселок, возле которого стоишь, и прикажешь заложить на его месте город… В котором я живу!»
Вскоре Кнутсон возвел на острове мощный замок, и новгородцам не удалось его отвоевать. Вокруг разросся шведский город, обнесенный каменной стеной, земляным валом и рвом.
Нож правитель унёс собой.
Тайна
Попав в раннем детстве в Карелию4, где родные снимали дачу, Олеся ощутила себя частью новой Вселенной, казавшейся простой и понятной. Эта земля вошла в ее сердце как двуликий, наполненный волшебством мир. Еще долго никакие впечатления не могли перекрыть своей силой отголосок эмоций, испытанных наедине со скалами, соснами, белыми мхами и озёрной гладью.
В то же время на другом краю Земли пухленький темноволосый школьник сгорбился у подножия высокой зеленой сопки. Он убежал от одноклассников и теперь сидел, опираясь руками о прибрежный песок. Крупные русые кудри спадали на лоб, шейные вены были вздуты. Заложенность и сдавленность в груди переходила в удушье. Тяжелее всего давался выдох. Из груди шел громкий скрипучий хрип.
Сильный морской ветер ненадолго облегчал дыхание, но потом снова глаза застилала пелена. Это продолжалось второй час.
Мальчик считал свою жизнь бесконечной и видел удушье колючим красным драконом, мучившим его с двух лет.
«Уйди, надоел», – шептал Илюша, теряя сознание.
Обычно кашель усиливался по ночам или ранним утром, мешая спать. Однако приступы случались и в другое время. Мальчик громко, часто дышал и судорожно хватал воздух ртом. Время от времени ему вызывали «скорую».
Из-за снежных буранов, землетрясений и прочих ЧП дальневосточный островной городок часто оставался без электричества и отопления. Печи в домах не предусматривались, и газовая плита была подчас единственным средством обогрева квартиры. Врачи говорили, что это могло спровоцировать болезнь: дыхательные пути мальчиков имеют маленький просвет, и повышенная концентрация азота в воздухе приводит к появлению спазмов.
Дракон не отступал, давил железными когтями на грудь. Обессилев, Илюша закрыл глаза. Исчезли берега Сахалина16 с выброшенными морем листьями ламинарии. Вместо песка и больших сиреневых ракушек мальчик увидел перед собой землянику и мягкий белый мох. В нескольких шагах журчал ручей и маленькая светловолосая девчонка рассматривала ежа. Тот с опаской косился на нее, высунув мордочку из-под серых игл. Вокруг росли еще не виданные Ильей травы и маленькие цветы, разноцветные и пахучие.
Олеся обнаружила, что деда нет рядом. Она потерялась, но в душе царила беззаботная веселость. Было радостно остаться одной в огромном и ярком мире, где каждая травинка пела свой особенный мотив. И никто не звал обедать, не подгонял, заставляя быстрее идти вперед, никто не мешал слушать лес.
Она не хотела гулять с дедушкой, который не замечал ни ягод, ни пестроты цветов, словно искал в лесу нечто другое.
Светило солнце. Комары исчезли. Олеся с улыбкой смотрела вокруг и была счастлива неповторимым, ничем не омраченным счастьем, какое возможно лишь в раннем детстве. Она строила на поляне домики из грибов и следила за течением ручья.
Неподалеку резвился лисенок: хватал лапками синие шапки васильков и пригибал их к земле. Потом прыгал с разбегу в гущу «часиков», расправляя в полете длинный пушистый хвост, похожий на толстую вытянутую грушу. Зверек напоминал веселого котенка, но фыркал, как щенок. Он живо интересовался травами и обнюхивал фиалки, багульник, подорожник, даже жгучую крапиву. Откусывал кусочки и жевал, смешно высовывая язык. Олеся вспомнила: дедушка говорил, будто животные лечатся растениями вместо таблеток и уколов.
Потом пришла ночь. Девочка не боялась темноты, но окружающий мир стал различаться с трудом. Лишь зеленые глазки лисенка светились задорными огоньками.
Она отправилась искать дорогу домой. Пышный мох, осыпанный неспелыми ягодами, уходил вниз под давлением ее ножек, корни деревьев обнажались и мешали идти. Олеся запиналась и падала. Лисенок подбегал и совал ей в лицо свою острую мордочку, словно проверяя, все ли в порядке. Девочка чувствовала носом звериное дыхание. Она смеялась и пыталась поймать пушистое тельце, но зверек всякий раз уворачивался. «Ах ты, лесной пушок!» – восторженно хлопала в ладоши Олеся.
Взрослые люди пугаются темного лесного безлюдья. Если нога проваливается во влажную глубину и застревает среди коряг, любого путника сковывает ужас. Кажется, будто леший тащит его в свою берлогу, а за спиной кривляются черти.
Взрослый забился бы под ель и там дожидался утра, но Олеся наперегонки с лисенком семенила через болото. Ее воображению представлялись бородатые охотники, с луками и копьями, в длинных, с красной вышивкой рубахах, и девушки в красно-белых платьях. Возле их широких узорчатых поясов висели ножи.
«Не найдется в мире целомЗверя с быстрыми ногами,Чтоб ушел от молодогоЛемминкайнена на лыжах…»
– напевал плечистый белокурый парень. Далеко разносилась его песня. Левой ногой двинул и, как змея по болоту, скользнула левая лыжа. Правой двинул – и, будто ладья по реке, понеслась правая лыжа. Тууликки – молчаливая лесная царевна – вышла из своего жилища, чтобы помочь охотнику изловить волшебного лося.
Пушистый спутник отбежал в сторону от Олеси и внезапно замер, наткнувшись на не видимую ей странную сценку. Бусинки светящихся глаз, похожие на небесные звездочки, удивленно блестели, подзывая девочку ближе.
Олеся добралась до края болота. Ее ножки запутались в стеблях клюквы, покрывавших нитяной сетью мох. Девочка снова упала, и руками наткнулась на камень. Подняв голову, она увидела перед собой замшелую скалу. Вершина освещалась рассеянным лунным светом, пробивавшимся сквозь ветви деревьев. Из глубоких трещин вытекала влага и собиралась в крупные блестящие капли. Казалось, что скала, подобно человеку, плачет от непоправимого горя. В душе девочки шевельнулась жалость. Олеся обняла камень, погладила ладошками шершавую влажную поверхность, тёплую, словно живое существо. Сердечко гулко стучало, и, казалось, это у скалы билось сердце. Она прислонилась к камню щекой и затихла, всматриваясь в пространство. Лисенок улегся рядом, по-кошачьи обвив себя хвостом.
Медленно поднималась луна. Вскоре Олеся различила белый снег.
Снег лежал на земле. Снег окутывал, словно пушистой ватой, ветви елей и сосен. Снег падал с неба крупными хлопьями, но от него не веяло холодом. В лесу было тепло. Стоял погожий июль.
Олеся еще не повзрослела настолько, чтобы удивиться происходившему. В четырехлетием возрасте человека одинаково удивляет и радует любое новое. Ребенок искренне открыт миру, а значит – всем мирам, и безоговорочно принимает каждую данность.
Вскоре она услышала шаги: по лесу шел отряд. Впереди двигались на лыжах молодой бородатый мужчина и маленькая женщина в круглой меховой шапке.
«Нина, выживет мой друг? Скажи честно», – услышала притихшая Олеся. «Ему осталось не больше суток», – ответила женщина. Ее спутник опустил голову.
Девочка, прижимаясь к мокрой скале, в оцепенении внимала. Высокая фигура бородача казалась знакомой. Олесе хотелось закричать: «Дедушка!» Но она словно онемела. Куда делись его старческие морщины, вялость движений, отстранённость взгляда? Алексей был совсем молод.
Он молча ждал, когда мимо пройдет весь отряд. Люди шли к озеру, неся на себе обессиленных соратников.
Возле скалы остались высокий финн Паюла, дедушка, которого товарищи называли Ежом, и старик, завернутый в плащ-палатку.
«Иди, – тихо сказал раненый другу. – Плохое скоро забудется, хорошее – останется». Ёж со вздохом взял его руку. Олеся видела бессильную улыбку старика. Она хотела подбежать к ним, но не могла двинуться с места.
«Иваныч, – тихо проговорил Ёж, – возьми мой клинок. Он в древности принадлежал викингу. Хочу, чтобы он помог тебе!» Раненый замер в нерешительности. Приятно было, что друг верит в его выздоровление.
