что знает Господь, не дано знать простым смертным, а мы перед с Ним – лишь самовлюбленные писаки.
Прежде чем взяться за роман, я прочел до сотни сочинений, потому пусть не заблуждаются те, которые встретят в моем романе сходные или знакомые выражения и обороты. Я не стал, как водится в сказках, переправляться через реки верхом на мухе, черпать окрошку вилами, перепрыгивать через хребты, забросив аркан, – я предпринял взаправду длиннющее, грандиозное путешествие от Исфагана до испанского Вальядолида, тем самым воздав дань памяти достославного пращура моего Ордуж-бея. Кто же был он, персиянин (азербайджанец) Орудж-бей, которого испанцы окрестили дон Хуаном? Не спешите разузнать, как не спешил и я в поисках ответа, терпеливо следуя по путям-дорогам его судьбы, прослеживая вехи его жизни. Тому назад четыреста лет сей господин в качестве солидного сотрудника (первого секретаря) посольства Сефевидского государства пребывал в Испании, позднее следы его затерялись; остались песни и сонеты, сложенные в его честь.
Я стал изучать нити, связующие моего героя с герцогом Лерма, его женой герцогиней Луизой, с королевой Маргаритой Австрийской. Действительно ли Орудж-бей был убит на дуэли, или же стал жертвой посмертной мести окаменевшего Командора?.. Или стал жертвой судилища инквизиции, инспирированного кардиналом? Может, продал он душу дьяволу, или пытался перехитрить последнего, и пал жертвой дьявольских козней? Почему, с какой стати родовитый, именитый дворянин Орудж-бей, начальник гвардии шаха, говоря современным языком, командующий дивизией вдруг ни с того ни с сего отвратился от шахского двора, от своего кума Шаха Аббаса Первого, и остался в европейской истории геройством, проявленным при штурме крепости Остенде, а не атакой на тебризскую цитадель?
К нему ли относится слово «un рersiano»[2] в деле Дона Гаспара Эспелаты? О чем размышлял Орудж-бей в своей резиденции в Вальядолиде – центре Кастилии, восседая на тебризских коврах? О своей супруге-аравитянке Фатиме, оставленной на родине? Или о вдове Командора прекрасной Анне? Или о царедворцах, провозгласивших идею – единая нация, единая вера и единая власть, изгонявших из страны «морисков» – мусульман, обратившихся в христианство? Или о Карле Пятом, любителе часов или о Филиппе Втором, отравившем престолонаследника дона Карлоса и обрекшего его на медленную смерть? Может быть, об Адиль-Гирее, закрутившем любовные шашни с шахиней и поплатившимся за это жизнью? Ведь судьба Орудж-бея имела много сходного с судьбами этих персон.
Мысли обо всем этом занимали меня на протяжении всего странствия в дороге, в метро, автобусе, в самолете, и даже во сне; мне снились и зловещее видение каменного Командора, и голубые глазки доньи Анны.
И, наконец, дошло до той стадии, когда я написал повествование о небывалом Доне Жуане, и уже сейчас завидую будущим читателям. Их ждет дьявольская история, полная отваги и интриг, любовных приключений…
Чтобы написать роман, надлежало увидеть воочию места, где бывал, обретался, ходил, оступался, падал и вставал, печалился и плакал, любил и страдал мой герой. Поэтому я сперва отправился в Иран, именуемый европейцами Персией – преемницу давнишней Сефевидской державы, страны «кызылбашей». И, едва перейдя границу в Астаре, я увидел, что очутился в совершенно другой стране. Кто-то из мудрецов изрек: мир – это пространство, где есть все. Здесь, наряду со «старым миром», который искал восьмидесятилетний Юнг, существует и мир новый, полный запретов и табу, и потомки Орудж-бея, на каждом шагу норовящих нарушить эти запреты.
По непонятным причинам я изменил их имена. Имя – условный знак, служащий для различения людей (материальных субстанций) друг от друга. А суть неизменна. Нам ведь нужна суть, не так ли, друзья?
Тогда последуем дальше.
I
Человек под шифром 111999
Твой шифр – 111999, – сказал мне друг, привезший меня из Ленкорани на таможню Астары.
– Что это значит? – удивился я.
– А то, что отныне ты взят под наблюдение.
– Это номер моего паспорта, но одна цифра ошибочна.
– Они это делают нарочно, чтобы сбить с панталыку.
Друг мой был отставной полковник контрразведки. Хорошо знал порядки по ту сторону Аракса, и знал цель моего вояжа. Потому загодя, в ресторане «Алмалык» он надавал мне уйму советов.
– Будь осторожен, – прежде чем завести старый «Газ-24», показал на число на счетчика: 111999.
Я рассмеялся.
– Ты вот смеешься, а я верю в такие совпадения.
– Да и я.
Он не поверил.
– Я – серьезно.
– Я тоже, – повторил я и снова рассмеялся. Он присоединился ко мне.
Примерно за сотню метров до таможни сказал:
– Теперь можешь топать, они знают мою машину. Увидев тебя со мной в компании, решат, что ты – по особому заданию.
Может, он был и прав. Не хотел разделить со мной мою темную участь.
Едва сошли с машины, как грянул дождь. Благо, что до отъезда я смог получить служебный паспорт, и таким образом избавился от стояния под дождем в очереди за получением визы.
В этой толчее я смахивал на «белую ворону». У меня при себе не было ничего, кроме ноутбука и саквояжа.
Один из этой толпы, желавший «протолкнуть» груз через КПП, умасливший таможенников, обратился ко мне:
– Гардаш[3], пронеси эту вещь по ту сторону, получи оплату.
Я отказался. «Только этого не хватало! Кто знает, что в этой упаковке?» А мой случайный попутчик не отставал. Потому пришлось сказать пожестче:
– Нельзя любому человеку предлагать такое. Откуда тебе знать, кто я такой?
Похоже, мои слова возымели действие. Он, с тем же наглым выражением на лице, стал искать другого посредника.
* * *
Едва я прошел в иранскую Астару, как меня обступили таксисты. Вот так всегда: чужаку всегда называют цену потолочную, а уж после понемногу убавляют. Бородатый парень в темных очках, разгребая всех, приблизился ко мне, назвал сносную цену. Я дал согласие. Остальные шоферюги явно остались им недовольны. Потому что водитель «пежо» обставил их. Вероятно, ему повезло и на лирическом фронте, так как всю дорогу он напевал песни о любви. А когда уставал, включал магнитофон. Один бок у «пежо» претерпел «травму», вмятина была выровнена, но не закрашена. Это свидетельствовало либо о скудных финансах, либо о безалаберности автовладельца. Ну, бедность можно было простить, но его безалаберность в моем случае меня не устраивала. Как только машина тронулась с места, я попросил ехать помедленнее. И он, чтоб успокоить, заверил меня.
– Чего боишься, друг, иншаллах, довезу тебя в Ардебиль целым-невредимым.
На том наш первый диалог был исчерпан. Я долгое время хранил молчание, крепко держась за поручень, пока машина неслась по гладкому, как стекло, шоссе. Немного освоившись, я
