Из этого сравнительного изучения станет понятно, насколько справедливы жалобы Фрейда на «непопулярность» его психоанализа и мое собственное ощущение, что я нахожусь в изоляции. Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что представления современной медицинской психологии имеют еще слишком мало доступа в академическую науку. Новые прогрессивные идеи, если они не достаточно привлекательны, утверждаются, как правило, на протяжении жизни одного поколения. Психологические новшества, возможно, требуют еще большего времени, так как в этой области, как ни в какой другой, практически каждый считает себя авторитетом.
Кюснахт – Цюрих, апрель 1942 г. C. G. J.
I. Психоанализ
Если врач, прежде всего «специалист по нервным заболеваниям», или невропатолог, хочет помочь своему пациенту, он нуждается в психологическом знании, так как нервные расстройства и все то, что называют «нервозностью», истерией и т. д., имеют психическое происхождение и соответственно требуют психотерапевтического лечения. Холодная вода, свет, воздух, электричество и т. д. в лучшем случае оказываются средствами, преходящими по своему исцеляющему воздействию, а порой и вовсе неэффективными. То, что заставляет больного страдать, – это его разум, и притом в сложнейших и высших функциях, которые теперь уже едва ли можно причислить к сфере медицины. Здесь врач должен быть психологом, а это означает, что он должен обладать знанием о человеческой психике.
В прошлом, пятьдесят лет назад, психологическая подготовка врача оставляла желать лучшего. Психиатрические учебники всецело ограничивались клиническими описаниями и систематизацией умственных расстройств, а преподаваемая в университетах психология была либо философией, либо так называемой «экспериментальной психологией», начало которой было положено Вильгельмом Вундтом[6]. Первые шаги в сторону развития психотерапии неврозов были предприняты школой Шарко в клинике Сальпетриер в Париже; Пьер Жане[7] начал свои эпохальные исследования психологии невротических состояний, а Бернгейм[8] в Нанси с большим успехом снова возродил старую и основательно подзабытую идею Льебо[9] о лечении неврозов внушением. Книга Бернгейма, которую Зигмунд Фрейд перевел, вдохновила его на создание учения о психологии неврозов. В то время психологии неврозов и психозов еще не было, и именно Фрейду принадлежит великая заслуга ее основания. Он исходил из практического опыта лечения неврозов, т. е. из практики применения метода, который он назвал психоанализом.
Перед тем как перейти к более подробному изложению, следует кое-что сказать об отношении психоанализа к тогдашней науке. Здесь мы сталкиваемся с любопытной картиной, еще раз подтверждающей замечание Анатоля Франса: «Les savants ne sont pas cuneux» («Ученые нелюбопытны»). Первая серьезная работа[10] по этой теме вызвала едва заметный отклик, хотя и дала совершенно новое представление о неврозах. Немногочисленные авторы высказались о ней в одобрительном тоне, что не помешало им же на следующей странице продолжить рассмотрение случаев истерии по-старому. Они вели себя примерно так же, как люди, признавшие идею того, что Земля имеет шаровидную форму, спокойно и продолжающие при этом представлять Землю в виде плоскости. Следующие публикации Фрейда вообще остались незамеченными, хотя они, в частности, содержали наблюдения, имевшие для психиатрии неоценимое значение. Когда в 1900 г. Фрейд впервые выпустил труд по психологии сновидений[11] (до этого в данной области царил полный мрак), это вызвало смех, а когда в 1905 г. он опубликовал книгу по психологии сексуальности[12]смех перешел в оскорбительное негодование. И не в последнюю очередь именно этот взрыв возмущения научной общественности способствовал «нежелательной» известности теории Фрейда, вышедшей далеко за пределы научных интересов.
Соответственно и мы должны более внимательно взглянуть на эту новую психологию. Уже во времена Шарко было известно, что невротический симптом имеет «психогенный» характер, т. е. берет свое начало в психическом. Благодаря работам школы Нанси было известно также, что любой истерический симптом может быть вызван путем суггестии. А исследования Жане вскрыли психомеханические условия такого нарушения функций истерического характера, как анестезия, парез, паралич и амнезия. Однако не было известно, каким образом истерический симптом проистекает из психического; психические каузальные связи были совершенно неизвестны. В начале 80-х годов д-р Брейер, венский врач старой школы, сделал открытие, ставшее, собственно говоря, началом новой психологии. У него была одна пациентка – молодая, очень интеллигентная женщина, которая страдала истерией, проявлявшейся, помимо других, в следующих симптомах: спастическом (сковывающем) параличе правой руки, возникающем время от времени «помрачении», или сумеречном состоянии разума; она также утратила способность к речи настолько, что уже не могла изъясняться на своем родном языке, но была еще способна говорить по-английски (систематическая афазия). В то время существовали попытки выдвинуть анатомические теории подобных расстройств, хотя мозговой (кортикальный) центр, обеспечивающий функцию руки, не показывал каких-либо нарушений и соответствовал деятельности нормального человека – симптоматология истерии полна анатомических несоответствий. Одна дама, полностью потерявшая слух в результате истерического аффекта, имела обыкновение довольно часто петь. Однажды во время такого пения ее врач незаметно сел за фортепиано и стал ей тихо аккомпанировать. При переходе от одного куплета к другому он внезапно изменил тональность, в ответ пациентка, сама не замечая этого, стала петь дальше в измененной тональности. Выходило, что она слышит и… не слышит. Различные формы систематической слепоты имеют сходные проявления: мужчина, страдавший от полной истерической слепоты, снова обрел способность видеть в процессе лечения, но вначале лишь частичную и на довольно длительный период. Это выражалось в том, что он видел все, за исключением человеческих голов. Всех окружающих людей он видел без голов. Получалось, что он видел и… не видел. Благодаря большому числу подобного рода наблюдений было установлено, что лишь сознательный разум пациента не видит и не слышит, тогда как в остальном функция зрения находится в полном порядке. Эти факты прямо противоречат природе органического расстройства, которое всегда влечет за собой действительное нарушение функции.
После такого отступления вернемся к случаю, приведенному Брейером. Органические причины нарушения отсутствовали; случай поэтому следовало понимать как истерический, т. е. психогенный. Брейер заметил, что когда он заставлял пациентку во время ее сумеречных состояний (искусственно вызванных или спонтанных) рассказывать о своих навязчивых воспоминаниях и фантазиях, то ее последующее состояние в каждом случае на несколько часов облегчалось. Это наблюдение он систематически использовал при дальнейшем лечении. Пациентка придумала для этого удачное название «talking cure»[13] или в шутку также «chimney sweeping»[14].
Пациентка заболела, когда ухаживала за смертельно больным отцом. Естественно, что ее фантазии были целиком связаны с переживаниями этих драматических дней. В сумеречных состояниях реминисценции того времени снова проступали с фотографической точностью; они были чрезвычайно живыми, вплоть до мельчайших деталей, к такой детализации вряд ли способна бодрствующая память. (Это не так уж редко встречающееся обострение способности воспоминания в состояниях сужения сознания называют «гипермнезией».) И здесь обнаружились удивительные вещи. Одну из множества произошедших с ней историй можно изложить так.
Однажды ночью она находилась рядом с больным, которого сильно лихорадило, в тревоге и напряженном ожидании, так как из Вены должен был приехать хирург, чтобы сделать операцию. Мать на некоторое время ушла, и Анна (пациентка) находилась у постели больного, положив правую руку на спинку стула. Она стала грезить наяву и увидела, как от стены к больному приближается черная змея, чтобы укусить его. (Весьма вероятно, что на лугу позади дома действительно встречались змеи, которых девушка пугалась и которые теперь давали материал для галлюцинаций.) Она хотела отогнать это существо, но почувствовала, что парализована; правая рука, свисавшая со спинки стула, словно онемела, лишилась чувствительности и способности двигаться, и, когда она смотрела на нее, пальцы превращались в маленьких змей с мертвыми головами. Вероятно, она пыталась прогнать змею парализованной правой рукой, в связи с чем потеря чувствительности и двигательной способности руки оказались в ассоциативной связи с галлюцинацией со змеями. Когда змея исчезла, девушка так испугалась, что пыталась молиться, но язык не шевелился, она не могла произнести ни слова до тех пор, пока наконец не вспомнила один английский детский стишок, после чего смогла продолжать думать и молиться по-английски.
