– Жуб, жуб у меня болит – силы нет терпеть, – сказала Максимовна воя, словно волк в морозную стужу! —Ты бы мне, яго фыдрала! Жамучил ён меня, окаянный – спасу нет! – прошепелявила старуха, снимая свою повязку.
Фельдшерица, с видом профессора стоматологии, усадила бабку в гинекологическое кресло (которое стояло здесь с до перестроечных времен) и заглянула старухе в рот. Увиденное, сразило её наповал. Не удержавшись, она грохнулась на пол вместе со стулом. Там, в глубине ротовой полости старой партизанки, словно у ребенка прорезались молодые белые жемчужины зубов. Отойдя от шока «Пипетка», схватила телефон, и, не смотря на торчащие в разные стороны ноги старухи, бросилась звонить в районную больницу.
– Алло Валентина Аркадьевна, приезжайте скорее в Горемыкино. Ко мне на ФАП только что пришла бабушка. Ей восемьдесят шесть лет. У неё новые зубы растут, – сказала Светка, и, накапав сорок капель валерьянки, запила их рюмкой чистого медицинского спирта.
– Что ты там дочка, уфидела?! – спросила старуха, глядя, как фельдшерица закусывая соленым огурцом заходила по фельдшерскому пункту, ожидая районной комиссии.—Ты меня Шветка, будешь лечить, али будешь шпирт жрать? —спросила Максимовна. —Что ты там увидала?! Нявошь у меня там, какей рак?
– Да, не переживайте вы Мария Максимовна, нет у вас никакого рака. У вас зубы все новые, – сказала «Светка —пипетка». – Зубы у вас Максимовна, словно грибы в бору после дождя новые растут!
– Меньше пить надо – дурочка, – обиделась Балалайкина. —Ти совсем ты, умом тронулась? Мне уже шкоро девяносто годков стукнет. Какие на хрен, могут быть в моем роте жубы?! – прошипела старуха.– Я думала, ты дохтур, а ты так себе – коновал! Табе Светка, только собак да котов лечить, а к людям и подпускать нельзя, – сказала Максимовна. Обидевшись, она вышла из фельдшерского пункта и поковыляла в сторону «Сельпо» опираясь на свою трость.
Не доходя до магазина пару сотен метров, она швырнула свою палку со злостью за забор столяру деду Мирону. Звуки разбитого стекла, заставили Максимовну включить «пятую передачу», и она в тот же миг исчезла в облаке поднятой пыли.
– «Черт бы побрал, этого „коня“, – сказала Балалайкина про свою трость, которая верой и правдой отслужила ей больше пятнадцати лет.– Неловок стал, спасу нет! Наверное, кто подменил окаянного, пока „пипетка“ мне в рот смотрела», – сказала сама себе Максимовна, продолжая движение.
В тот миг Мария Балалайкина еще не осознавала, что в её организме начали протекать какие—то странные и необратимые процессы. Все её тело чесалось, а мышцы наливались какой—то приятной упругостью и силой. С каждым часом её поступь становилась все тверже и уверенней, а боль, которая раньше изводила старуху, куда—то стала исчезать. Ноги уже не заплетались. Они шли по земле, словно у молодухи, и бабка удивляясь своей прыти, почти летела.
Деревенские старухи стояли в магазине в очереди за хлебом (это так называлось). Каждый день они собирались в магазине с самого открытия. Только здесь можно было узнать все последние новости, которые произошли в деревне Горемыкино, за последние сутки. Это был деревенский «информационный центр». Здесь можно было узнать все: кто с кем гуляет, кто кому изменяет, и сколько было выпито самогона и съедено огурцов на поминках у конюха Семена.
Максимовна уверенной поступью ввалилась в магазин.
– Здрасте вам девочки! Ну что старые клячи, вам дома не сидится, – сказала Балалайкина, подзадоривая старух.– Хлебца свеженького захотелось, али по сто грамм?!
– Здоров «балалайка», – сказала Канониха. – А ты уже куда ходила, старая перхоть?!
– Да яс утра к Пипетке наведывалась.
– Ти, давление у тебя?! – опираясь на палку, спросила баба Клава, по кличке «Телескоп».
– Нет у меня никакого давления. Зубы болели спасу нет! Не видишь, мне все рыло на бок стянуло! – сказала Максимовна.
– За мной становись, – сказала ей Канониха, слегка потеснив очередь.
– А «коня» своего куда ты задевала —клизма старая? – спросила баба Таня, интересуясь где трость.
– Ты знаешь Тань, как —то стал неловок спасу нет! Я с самого утра к Пипетке пришкандыбала, да и говорю ей: «Света, у меня жуб страшно болит! Ты мне его быстрее тяни!» Светка меня на «вертолет усадила. Ноги мне как молодухе растопырила, а в рот глядит.
«Какой баба Маша, вам зуб тянуть?! Тут их столько – мама не горюй»! Вы впрямь как акула! Мне показалась, что фельдшерица умом тронулась. Девка, на мужиках совсем мозги потеряла! – сказала Максимовна.
Немного постояв, она стянула с головы натянутый под челюсть платок и, свернув его, положила в карман своей кротовой тужурки.
– Глянуть дай, – сказала ей Канониха, заглядывая ей в рот.
– А што рублей тебе на горелку не дать? Че зеньки свои зря пялить?! Не видишь горе у меня, а ты – глянуть дай!!!.
– Што рублей оставь себе. Водку чай уже по две шотенных давно продаю, – сказала Канониха, хвастаясь своими доходами.– Кто хочет пить, тот будет и по двести рублей её родимую куплять! Моя водка, чай не казенная— слеза ангела. Я её не с опилок делаю, как в нашей державе, а на ржаном солоде, собственного приготовления. И очищаю я свою горелку от сивухи не электролизом, а народным способом. Мою водку коли пьешь, то голова, светла, как лампочка Ильича. Не болит, и не требует опохмеления, – сказала Канониха, гордясь своим подпольным производством.
– Ой, бабы! У мене в роте опять что—то шевелится, – заверещала Максимовна, и, открыв рот, засунула туда палец.– Будто черваки меня грызут!!!
Баба Клава, по кличке «Телескоп», подошла к своей подруге и любопытства ради, заглянула сквозь линзы прямо старухе в рот. Любопытство было такое, что она возжелала лично удостовериться в наличии новых зубов.
– Ты, Максимовна, мялицу то свою шире разуй, да скажи мне «А», – сказал «Телескоп». —Глянуть хочу, может, брешешь ты нам, что у тебя новые зубы ёсь!
Максимовна, удовлетворив просьбу подруги, открыла рот, да как заорет на весь магазин:
– А—а—а—а—а—а—а—а—а!
Клавка почти вплотную навела свои очки, с фантастическими диоптриями. С умным видом, наполненным любопытством и состраданием, она заглянула Максимовне в рот. Увиденное настолько потрясло её сознание, что она не удержалась на ногах и упала на пол, завалив стопку оцинкованных ведер, которые стояли на витрине. Ведра загремели. Бабы, хватаясь, кто за валидол, кто за прилавок отпрянули от Клавки, посчитав, что у неё случился удар.
– Скончалась, – завопила Канониха. – Не уверовав в чудо, тут же представилась!
Клавка «Телескоп» промычала, приходя в себя.
Максимовна склонилась над телом старухи, и, приложив ухо к груди, послушала сердечные ритмы. После недолгой паузы выдала:
– Сердце ёйное стучить! Сердечные ритмы вроде бы в норме. Давление я так предполагаю сто тридцать на девяносто.
– Батюшки господние, что это такое делается, – запричитала Клава, приходя в себя?!
– Все из—за тебя, старая клизма! Что не могла рот свой не открывать. Клавке же нельзя волноваться, – сказала Канониха, накинувшись на Максимовну. – Караул, тащите «пипетку», пущай укол старухе делает, не ровен час – помрет.
Тут бабы загудели, словно шмели над цветочной лужайкой. Вытянув из карманов мобильные телефоны стали всем скопом набирать номер скорой помощи. Кто кричал, что надо набирать ноль один. Кто орал, что ноль три. Все попытки связаться с дежурным доктором приводили к полному фиаско и как результат, к полному ступору всей сотовой связи.
Тут виновница приключившегося конфуза Балалайкина Машка, вырвалась в лидеры. Плюнув на телефоны, она открыла двери, и дунула в сторону фельдшерского пункта, словно спринтер на короткую дистанцию. Бабы, увидев удаляющуюся спину Максимовны, оторопели от невиданной прыти.
– Гля, гля бабы, балалайка поперла! Во – дает старая!!! Максимовна реактивная! Нам за ней до смерти не угнаться, – сказала Семеновна, глубоко вздыхая.
– Ты, Клавдия Германовна, какого черта в обморок падала? Народ в округе весь переполошила. Максимовна глянь, как дунула, будто не пенсионерка, а пуля!
Клавка, достав из кармана таблетку валидола, положила её под язык, а баночку завязала в носовой платочек и сунула в карман своей «душегрейки». Слегка отдышавшись, она осмотрела переполошившихся старух и сказала:
– Видно не время мне еще помирать, погожу малость. Хочу глянуть, как Машка своими новыми зубами будет морковку грызть. Во же старая перхоть, наверное, себе протезы вставила, а нам тут на уши лапшу вешает, что будто у неё новые зубы выросли.
– Ты Клавочка дурочка, – сказала Канониха.– Какие в её годы могут расти зубы?
– Молочные, – кто—то крикнул из очереди, и старухи звонко засмеялись.
– Зубы я у балалайки лично видела, – сказала Клавочка, – вот только я не поняла, вставные они или и правда сами собой растут.
