– Ну, если это он одобрил строительство павильона в Брайтоне, он, должно быть, безумец! – воскликнула Софи. – Вчера кто-то назвал этот павильон индусским кошмаром!
– Хорошо сказано! Но я вижу, лорд Ротвин намерен с вами познакомиться.
Действительно, лорд Ротвин в сопровождении общего знакомого направлялся к Софи.
– Мисс Стадли, – произнес этот знакомый, – могу ли я представить вам лорда Ротвина? Несомненно, два столь выдающихся украшения общества должны познакомиться.
Лорд Ротвин поклонился с элегантностью, которой она от него не ожидала, Софи в ответ изящно присела, не отрывая от него взгляда ярко-синих глаз.
– Я был далеко от Лондона, мисс Стадли, – тихо проговорил лорд Ротвин, – и, вернувшись, был поражен: внезапно все изменилось, словно освещенное неземным светом.
Это было начало ухаживания, настолько мощного и страстного, что Софи не могла не заинтересоваться.
Цветы, письма, подарки. Отдельный экипаж. Приглашения в Оперу. Прием в ее честь в Ротвин-Хаусе.
– Там присутствовал его королевское высочество! – ликующим тоном рассказывала Софи. – Он поздравлял меня с моей помолвкой, но, несомненно, понял, что лорд Ротвин тоже у моих ног! Он меня обожает! Если бы он попросил моей руки раньше, чем Джулиус, я приняла бы его предложение! Теперь, конечно, придется пожертвовать пышной свадьбой. Я даже не смогу надеть мое красивое свадебное платье, – задумчиво продолжала Софи, – но его светлость обещал мне блестящий прием после возвращения из свадебного путешествия.
– Но все будут потрясены твоей… жестокостью по отношению к господину Вертону, – нерешительно проговорила Лалита.
– Это не помешает им принять приглашение в Ротвин-Хаус. Все знают, что Джулиус, пока не станет герцогом, не сможет давать больших приемов.
– И все же ты должна сдержать слово, – тихо произнесла Лалита.
– Ну, я, к счастью, не столь щепетильна. Но я заставлю его светлость считать, что принесла жертву ради него.
– Он думает, ты любишь его?
– Конечно! Я ведь сказала ему, что соглашаюсь на побег только потому, что не могу жить без него! – Софи рассмеялась недобрым, жестким смехом.
– Я могла бы сказать то же самое любому богачу вроде этого Ротвина, хотя земляничные листья в герцогской короне очень пошли бы к моим волосам. – Слегка вздохнув, она добавила: – Что ж, возможно, его светлость долго не проживет. Тогда я останусь богатой вдовой и смогу выйти замуж за Джулиуса, когда он станет наконец герцогом Йелвертоном! В конце концов, Элизабет Ганнинг не красивее меня, а она дважды выходила замуж за герцогов.
Лалита промолчала, поняв, что разубеждать Софи бесполезно.
– Не уверена, что это платье подходит для побега, – заметила Софи. – Ночью еще холодно. Я накину мой синий бархатный плащ, подбитый горностаем.
– Его светлость пришлет за тобой?
– Конечно, нет! Он уверен, что мама не знает о наших планах.
– Где же вы встречаетесь?
– У церкви Святого Алфея, что к северу от Гросвенор-сквер. Это маленькая и довольно убогая церквушка, но его светлость находит, что она словно создана для тайного венчания.
Софи презрительно улыбнулась и добавила:
– К тому же тамошнего священника можно деньгами заставить держать рот на замке.
– А куда вы поедете после того, как поженитесь?
– Какое это имеет значение, если я уже буду леди Ротвин, – пожала плечами Софи.
– А как же… господин Вертон? – нерешительно спросила Лалита.
– Я написала ему записку. Грум доставит ее непосредственно перед моим появлением в церкви. Мы решили, что это будет выглядеть достойнее: сообщить ему прежде, чем церемония фактически состоится. – Софи улыбнулась. – На самом деле Джулиус со своей бабушкой в Уимблдоне. Мое письмо он получит, когда я уже выйду замуж. По крайней мере, я буду чиста в его глазах. А приезжать, чтобы вызвать его светлость на поединок, будет поздно!
– Мне жаль господина Вертона, – тихо сказала Лалита. – Он так влюблен в тебя, Софи.
– Так и должно быть! Но, откровенно говоря, мне он всегда казался нудным!
Лалита знала, что Джулиус никогда не интересовал Софи. Его страстные письма оставались нераспечатанными. Цветы оставляли Софи равнодушной, и она неизменно жаловалась, что его подарки недостаточно хороши.
– Который час? – спросила Софи из-за туалетного столика.
– Половина восьмого.
– Почему ты до сих пор не принесла мне поесть? Мне нужно подкрепиться перед событиями сегодняшнего вечера.
– Во сколько вы встречаетесь с его светлостью?
– Он будет в церкви в половине десятого, но я намереваюсь заставить его ждать. Пусть помучается, думая, что в последний момент я могу отказаться.
Не успела Лалита выйти из комнаты, Софи распорядилась:
– И пошли моему жениху записку. Она на моем столе.
Адрес на записке был нацарапан обычным неряшливым почерком Софи. Лалита на мгновение остановилась, держа письмо в руках, с чувством, что Софи совершает нечто такое, о чем потом, возможно, будет горько сожалеть. Но, сказав себе, что это не ее дело, Лалита спустилась по темной узкой лестнице вниз.
Слуг в доме не хватало. Каждый пенни своих скудных средств леди Стадли тратила на арендную плату за дом и на наряды Софи.
Страдала от этого только Лалита. В Лондоне она работала с утра до поздней ночи и была одновременно и поварихой, и горничной, и компаньонкой, и посыльной.
Мачеха ненавидела ее и после смерти отца перестала скрывать свою ненависть, особенно здесь, в Лондоне, где не было слуг, которые знали Лалиту еще ребенком. Теперь девушка выполняла самую грязную работу, и ее жестоко наказывали, если она осмеливалась возражать.
Иногда Лалита думала, что мачеха желает ее смерти, и это было не так уж далеко от истины. Только она знала правду; знала тайны, на которых леди Стадли строила новую жизнь для себя и для своей дочери.
Когда Лалита заболела, леди Стадли запретила слугам ухаживать за ней. Пока она лежала у себя в спальне, ее даже не кормили. Чтобы не умереть от голода, Лалита вынуждена была спуститься вниз.
– Если ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы есть, значит, ты можешь работать! – сказала ей мачеха, и Лалита снова впряглась в домашнюю работу, которую никто и не собирался делать, пока она болела.
Сейчас, направляясь по холодному каменному полу в кухню, Лалита видела, что кругом царят грязь и беспорядок. Но кроме нее, не было никого, кому можно было бы приказать все вычистить. Оставалось лишь надеяться, что мачеха не обратит на это внимания.
Кухня была унылая и полутемная. Слабый свет едва проникал через окно, которое находилось ниже уровня тротуара. Грум сидел за столом и пил пиво. Неряшливая женщина с седыми волосами, которые выбивались из-под поварского колпака, что-то готовила на плите. Это была иммигрантка из Ирландии. Наняли ее три дня назад. Готовить она не умела, но никто не соглашался работать за такое скудное жалованье, которое предлагала леди Стадли.
– Не могли бы вы передать это письмо вдовствующей герцогине Йелвертон? – спросила Лалита. – Это где-то на окраине Уимблдона.
– Пойду, когда допью свое пиво, – ответил грум, не сделав ни малейшего усилия, чтобы встать. Слуги быстро поняли, что она в доме – последний человек, и не особо старались исполнять ее распоряжения.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Лалита и обратилась к поварихе: – Мисс Стадли хотела бы поесть.
– Пока ничего нет. Жаркое еще не готово.
– Наверное, есть яйца, можно приготовить омлет.
– Я не могу отрываться от готовки.
Ничего другого Лалита и не ждала. Она нашла сковородку, вычистила ее и сама занялась приготовлением омлета с грибами для Софи. Потом положила на тарелку тосты, поставила на поднос масленку и кофейник с горячим кофе.
Грум неохотно встал, ворча, что уже слишком поздно тащиться в Уимблдон.
– Разве это не может подождать до завтрашнего утра? – недовольно спросил он.
– Вы знаете ответ на ваш вопрос! – проговорила Лалита и пошла наверх, размышляя, что сказала бы ее мать, если бы услышала, как разговаривают слуги в ее присутствии.
