– Вы не имели никакого права продавать их, – заявила мачехе Лалита. Это собственность семьи. Поскольку у папы не было сына, я хотела бы, чтобы они достались моему сыну.
– Вы и впрямь уверены, что у вас будет сын? – глумливо проговорила леди Стадли. – Вы воображаете, что на вас кто-нибудь женится? Или я смогу обходиться без служанки? – И действительно: Лалита к этому времени стала бесплатной прислугой в доме, когда-то бывшем ее родным домом.
Прошлым летом Софи исполнилось восемнадцать, и Лалита была удивлена, что леди Стадли не стремится вывезти ее в Лондон. Софи превратилась в очень красивую девушку, и Лалита искренне полагала, что на свете нет никого прекраснее ее «сводной сестры».
После Рождества она поняла, чем вызвано это промедление. В январе леди Стадли сказала:
– Софи – семнадцать с половиной. – Лалита посмотрела на нее с удивлением, но к этому времени она уже научилась не прекословить. – Она родилась, – продолжала леди Стадли, – третьего мая.
– Но это мой день рождения! – воскликнула Лалита. – Третьего мая мне будет восемнадцать.
– Вы ошибаетесь, – ответила леди Стадли. – Вам исполнилось восемнадцать десятого июля прошлого года.
– Это же был день рождения Софи! – проговорила в замешательстве Лалита.
– Вы, кажется, намерены со мной спорить? – спросила мачеха с таким выражением на лице, что Лалита в ужасе отпрянула от нее.
– Нет… не намерена, – запинаясь, проговорила она.
– Софи – ребенок мой и вашего отца, – спокойно продолжала леди Стадли. – Она родилась через десять месяцев после нашей свадьбы, и я легко могу это доказать. Вы же, к сожалению, были рождены до брака!
– Что вы говорите? Я… не понимаю! – закричала Лалита.
И леди Стадли весьма грубо растолковала ей, что они с Софи должны поменяться местами. Отныне отцом Софи должен был считаться не безымянный армейский офицер, а сэр Джон.
– Вы полагаете, что в Лондоне кто-либо усомнится в моих словах? – спросила леди Стадли.
Лалита промолчала. У нее не было в Лондоне ни друзей, ни знакомых. Что могло значить ее слово против слова леди Стадли?
Она была побеждена: она ничего не могла поделать, ей нечего было возразить. Эта наглая выскочка заняла место ее матери, но Лалите некому было даже рассказать свою печальную историю.
Забитая и запуганная леди Стадли, она вообще не смела выходить из дома. Ей самой казалось, что она больше похожа не на леди, а на незаконнорожденного ребенка, которого держат в доме, как уверяла леди Стадли, исключительно из милосердия. К тому же мачеха требовала, чтобы Лалита называла ее «мамой». Если же девушка забывала об этом, леди Стадли избивала ее. Прошло время, и Лалита почувствовала, что у нее не хватает сил бороться даже за память матери.
Прибыв в Лондон, леди Стадли действовала очень продуманно. Денег, которые она выжала из поместья, не могло хватить надолго, поэтому леди Стадли делала ставку исключительно на скорое и выгодное замужество Софи.
На Лалиту не тратилось ни пенни. Она не сомневалась, что, как только леди Стадли обеспечит будущее дочери, от той, чье имя было украдено столь беззастенчиво, поспешат избавиться.
Пока же она работала на них как прислуга. Иногда Лалита возвращалась к мысли написать дяде, но ее удерживал страх наказания. А через три недели после их приезда в Лондон леди Стадли с грубым смехом бросила ей газету.
– Твой дядя умер! Можешь прочесть сама.
– Умер! – горестно вскрикнула Лалита.
– Тебе некогда оплакивать его! Ступай работать!
Исчезла ее последняя надежда на спасение. Теперь она выполняла бесчисленные поручения своих мучителей, а потом, измученная, забывалась тяжелым сном. Голод и побои притупили ее ум. Ей стало трудно не только запоминать то, что ей говорили, но время от времени даже понимать, что говорят люди.
И вот она пыталась вспомнить, что ей было велено передать лорду Ротвину, но, казалось, голова ее пуста и она не в состоянии думать ни о чем, кроме боли, которую ей причиняла кровоточащая спина.
Лалита чувствовала, как ткань платья прилипала к открытым ранам. Она осмелилась расстегнуть платье сзади под темным плащом.
– Если бы только разговор с его светлостью уже состоялся, – бормотала про себя Лалита.
У нее даже возникла безумная мысль – бежать, но куда? У нее не было ни знакомых, ни денег, ни пристанища, а если бы она возвратилась, не встретившись с лордом Ротвином, ее наверняка избили бы до полусмерти.
Карета подъезжала к церкви Святого Алфея. Уже были видны шпиль, церковная ограда и кладбище за ней. Леди Стадли приказала кучеру ждать девушку. Это была некая уступка. Мачеха могла бы предоставить ей добираться домой пешком.
Лошади остановились, и Лалита еще раз отчаянно попыталась вспомнить, что должна сказать.
Она надвинула поглубже капюшон старого плаща, чтобы скрыть лицо. Вся дрожа, девушка уверяла себя, что это не от холода, а от страха.
«Но мне нечего бояться, – мысленно повторяла Лалита, – меня это не касается. Я должна лишь… передать… слова Софи».
Фонарь, висевший над входом в церковь, почти не рассеивал темноту. Церковь вырисовывалась перед ней темным зловещим силуэтом.
Внезапно послышались быстрые шаги, и девушка, еще никого не видя, почувствовала, как ее нежно обняли чьи-то сильные руки.
– Моя дорогая, вы пришли! Я знал, что вы придете!
Губы мужчины нашли ее губы. Она не могла пошевелиться. Эти настойчивые, страстные, требовательные губы не давали ей вымолвить ни слова. Она и не подозревала, что поцелуй может быть таким. С усилием высвободившись, Лалита прошептала:
– …Пожалуйста… пожалуйста. – Она запнулась. – Я… не… Софи!
– Что я слышу!
Девушка решилась взглянуть на него, и лорд показался ей еще выше, чем она ожидала. Он излучал темную мощную силу, а ниспадавший с плеч плащ делал Ротвина похожим на огромную летучую мышь.
– Кто вы? – резко спросил он.
– Я… я… сестра Софи, – запинаясь, пролепетала Лалита.
Она все еще ощущала его губы на своих губах, его руки на своих плечах.
– Сестра?! Я и не знал, что у нее есть сестра. Где Софи? – Его тон казался угрожающим.
– Я… я… пришла… сообщить вам… милорд, что она… не сможет… прийти.
– Почему?
Лалита пыталась точно припомнить, что она должна ему сказать, но его резкость пугала ее.
– Она чувствует, милорд, что… должна… совершить… благородный поступок… и не может пренебречь… обещанием, которое дала мистеру Вертону.
– Что за бред? Просто вашей сестре сообщили, что герцог Йелвертон умирает. Это так?
– Нет… я… не!.. Нет! – невольно произнесла Лалита.
– Вы лжете! – зарычал Ротвин. – Лжете, как ваша сестра лгала мне. Я верил ей, когда она говорила, что любит меня. Какого же я свалял дурака!
В его голосе было столько презрения, что Лалита сделала отчаянную попытку спасти Софи от падения в глазах этого человека:
– Я… это было… не так… это, – девушка запнулась, – …она должна была… сдержать свое… обещание, которое дала… прежде, чем встретила вас.
– Не громоздите ложь на ложь. Ваша сестра выставила меня дураком, но какая женщина могла бы устоять перед искушением стать герцогиней? – Его голос, казалось, разносился по всему кладбищу. – Возвращайтесь и скажите вашей сестре, что ее урок я никогда не забуду. Я проклинаю ее, а еще больше самого себя за то, что поверил ей!
– Нет… не говорите… так! Это… к несчастью.
– Какое еще несчастье? Ваша сестра бросила меня перед венчанием, и к тому же это стоило мне десять тысяч гиней!
Лалита не смогла сдержать любопытства:
– Как же это?
– Я держал пари на эту сумму. Я верил, что она действительно любит меня, что титул и богатство значат для нее меньше, чем искренняя привязанность. Но она такая же, как все женщины.
– Но… не все… женщины… такие, – сказала Лалита, прежде чем смогла сдержать себя.
Лорд Ротвин язвительно рассмеялся.
– Если есть другие, я должен был бы давно уже отыскать хоть одну из них!
