– Так вот ты где, Петрович, – с укором произнес Президент, явно намекая на какие-то грехи кремлевского работника.
– Владимир Владимирович, завтра все сделаю, – оправдывался сантехник. – Вы не думайте, я помню: кран в душе и сливной бачок.
– Шах и мат, – сказал Петровичу Ленин, и добавил, глядя на Российского Лидера: – Володь, ты не обессудь, завтра он у меня трубу латать будет. Три месяца уже течет.
Порывшись в гробу, Ильич нашел бутылку «Белуги» и отдал сантехнику со словами: «Иди, Петрович, нам с Володей поговорить нужно». Не заставляя себя ждать, работник сунул взятку в карман и удалился.
– Уезжаю на три дня, – сказал Президент, когда остался с Лениным наедине. – На хозяйстве Вольфович за главного, но он парень эмоциональный. Приглядел бы ты за ним.
– Все будет тип-топ, – сказал Ленин. – Только сделай одолжение. Задолбали меня эти кадеты: бегают сюда с Котельников, в вентиляцию какую-то гадость суют, то елочку с ароматом клубники, то конфетти. Аллергия у меня на эту дрянь.
– Заметано, – ответил Российский Лидер. Пожал руку вождю и снова спустился в подземные коммуникации. Под Кремлем был хаб Hyperloop. Он сел в капсулу и через полчаса вышел в Норильске в подвале Горсовета. Еще через пятнадцать минут он лег спать. Завтра предстоял сложный день.
Тем временем лидер ЛДПР в прекрасном настроении вприпрыжку бежал по Тверской. Он улыбался во весь рот и задорно размахивал ядерным чемоданчиком. Впервые его оставляли за Главного. «Целых три дня!» – смаковал в мыслях Владимир Вольфович. «Напьюсь», – решил он и повернул на Кузнецкий Мост в сторону пивбара «Камчатка».
Заведение было заполнено членами ЛДПР до отказа. Оркестр играл попеременно «Катюшу» и «Гром победы, раздавайся!», – так сорили деньгами астраханцы из регионального отделения. Вольфович довольно быстро захмелел и почувствовал неконтролируемый позыв к публичному выступлению. Он встал на стол. Во взгляде у него было что-то возвышенное и смертоносное. Снаружи он был вполне благопристоен и умудрялся сохранять равновесие, но внутри он был весь начинен сюрпризами и экспромтами.
– Товарищи, – сказал он, – знаете, что я такое? Я живой вулканический кратер. Я огнедышащий кратер. Из меня так и пышет пламя, а внутри клокочут слова и комбинации слов, которые требуют выхода. Миллионы синонимов и частей речи так и прут из меня на простор, и я не успокоюсь, пока не произнесу какую-нибудь речь!
Когда Вольфович пил, его всегда влекло к ораторскому искусству. С самого раннего детства алкоголь возбуждал в нем позывы к декламации.
– Мне нужна публика, – сказал он. – Я должен утихомирить свой ораторский зуд, иначе он пойдет внутрь, и я буду чувствовать себя ходячим собранием сочинений Льва Николаевича Толстого в роскошном переплете. Могу говорить о русской иммиграции, или о поэзии Маршака, или о водосточных трубах, и будьте уверены: мои слушатели будут попеременно то плакать, то хныкать, то рыдать, то обливаться слезами.
Он слез со стола и вышел на улицу, остановил каких-то прохожих и вступил с ними в разговор. Не прошло и десяти минут, как вокруг него возникла кучка людей, а вскоре он уже стоял на парапете и махал руками, а перед ним уже собралась порядочная толпа. Потом он повернулся и пошел, а толпа за ним, а он все говорил. И он повел их в сторону Бульварного кольца, и по дороге к ним приставали еще и еще прохожие. Это напоминало старый фокус, как один дудочник все играл на дудке и до того доигрался, что увел с собой всех детей, какие только были в городе.
За много лет пребывания в гробу Владимир Ильич научился слушать город, чувствовать его нерв. И сейчас понимал, что в столице неспокойно и что-то нехорошее может случиться. Придется сходить проверить, – решил Ленин, надел неприметный плащ, большие черные очки и вышел через боковую дверь Мавзолея. Его опасения полностью оправдались. Несмотря на вечер пятницы, на улицах города не оказалось прохожих. В кафе и ресторанах не было ни клиентов, ни персонала. Везде стояли брошенные автомобили с открытыми дверями. Ветер гонял по асфальту пластиковые стаканы и упаковку из-под картошки-фри. Где-то далеко натужно выла сирена. Ильич внутренним зрением окинул город, почувствовал сильные вибрации где-то в районе Чистых прудов и направился туда по Мясницкой. Чем ближе подходил он к бульвару, тем отчетливей становился слышен странный лающий звук, напоминающий немецкую речь.
За километр от пруда Ленин заметил людей. Они стояли везде – на тротуаре, на дороге, на крышах автомобилей – и завороженно слушали. Ильичу пришлось продираться сквозь толпу. Горожане были в глубоком трансе и совершенно не сопротивлялись, когда он протискивался между ними. В эпицентре митинга на деревянной трибуне, приготовленной властями ко Дню города, стоял Владимир Вольфович. Он говорил уже четвертый час. К этому времени его связки уже были не способны к членораздельной речи, но он довольно энергично выкрикивал отдельные слоги, что и придавало голосу лидера ЛДПР сходство с голосом организатора «Пивного путча» в Баварии. Всеобщий транс был максимально глубок. Заворожить публику Вольфович умел. Вдруг Ильич заметил, как со дна пруда на поверхность стало подниматься нечто жуткое. Заметив надвигающуюся черную массу, Ленин похолодел.
…75 лет назад темной майской ночью бесшумно, на бреющем полете к центру Москвы подлетел мессершмитт и сбросил двух парашютистов. Пользуясь маскировочными куполами, они незаметно приземлились в сквере у Чистопрудного бульвара. Это были Лили Шнайдер и Ганс Гутенберг – диверсанты, подготовленные Гестапо для ведения подрывной деятельности в тылу врага. В секретных лабораториях Вермахта была разработана сыворотка, мизерная доля которой лишала людей человеческого облика и превращала их в отвратительных существ с осьминожьими щупальцами. Подчинялись мутанты только одному человеку на земле – фюреру. Лили и Ганс готовились сломить сопротивление Москвы с помощью этой адской жижи. Возле Чистых прудов находился коллектор, снабжающий водой весь центр столицы, включая здание Генштаба и Кремль. Скинув парашюты, Лили и Ганс пошли мимо пруда, и здесь их ждал неприятный сюрприз. Все произошло так быстро, что они не успели опомниться. Со скамейки поднялась широкоплечая небритая фигура в кепке, ввалила им два мощных удара и села обратно на скамейку со словами: «Пидор*сы, бл*дь! Ненавижу». Так бывает у нас в центре. Фашисты рухнули в воду. Их пробирки, спрятанные в карманах, разбились. Концентрация сыворотки в организмах диверсантов оказалась настолько сильной, что Лили и Ганс мгновенно превратились в мутантов и на сушу уже не вылезали. Несколько десятилетий они только и делали, что прятались и размножались, прятались и размножались. В общем, жили неплохо. За 75 лет их колония возросла до нескольких тысяч экземпляров. Они вырыли глубокие норы на дне пруда, и единственный голос, который мог их выманить наружу, принадлежал фюреру. Когда крик Вольфовича стал неотличим от озвучки хроники Третьего Рейха, мутанты показались на поверхности…
Ильич похолодел. Он единственный из всей толпы видел чудовищ, в огромном количестве появляющихся из пруда. А люди под воздействием харизмы лидера ЛДПР пребывали в полном блаженстве. Ленин в отчаянии набрал полные легкие, чтобы заорать, но понял, что создаст панику и многие будут растоптаны. Вождь принял решение оттянуть людей на себя и увести их от опасности. Он знал, как это делается.
Он встал на мусорный бак, снял кепку, зажал ее в ладони и, протянув руку вперед, начал:
– Матросы! Товарищи! Приветствуя вас, я еще не знаю, верите ли вы всем посулам Временного правительства, но я твердо знаю, что, когда вам говорят сладкие речи, когда вам многое обещают, вас обманывают, как обманывают и весь русский народ. Народу нужен мир, народу нужен хлеб, народу нужна земля. А вам дают войну, голод, бесхлебье, на земле оставляют помещика… Нам нужно бороться за социальную революцию, бороться до конца, до полной победы пролетариата!
Ильич старался изо всех сил. Он вспомнил свою пламенную речь на броневике у Финляндского вокзала, выступление перед рабочими Путиловского завода и вдохновенное слово для служащих Наркомпроса. Публика начала переходить на его сторону. Ленин почувствовал успех и продолжил.
– Грабительская империалистическая война есть начало войны гражданской во всей Европе. Недалек тот час, когда по призыву нашего товарища Карла Либкнехта народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов. Заря всемирной революции уже занялась. В Германии все кипит. Не нынче – завтра, каждый день – может разразиться крах высшего европейского империализма. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Люди медленно, но верно сгруппировались вокруг Ильича. Мутанты остались слушать Вольфовича. Голос главного либерал-демократа к тому времени осип практически окончательно, но внутренняя сила, бередившая его, не ослабевала, и он решил, как Форест Гамп, пустить свой кураж в тело, в мышцы. Спрыгнув со сцены, он широкими шагами двинулся по Бульварному кольцу в сторону Пушкинской. Мутанты, перебирая щупальцами по деревьям, оградам и фасадам зданий, последовали за ним.
