Ломов вздохнул и потер лоб. Он предвидел, что вечер у Базиля будет напрасной тратой времени, но раз тетушка хотела туда идти… В конечном счете, ни о чем особенном она племянника не просит. Для него это значит лишь несколько часов в чужом обществе, возможно, не самом приятном, но по службе Сергею Васильевичу приходилось сталкиваться с такими людьми, что по сравнению с ними даже расчетливый прохвост Базиль показался бы ангелом, даром что без крыльев.
– Тетушка, – пробурчал Сергей Васильевич, – я уже сказал, что вовсе не против составить вам компанию… В чем дело?
Вопрос был обращен к денщику, который только что появился в гостиной. Не проронив ни слова, тот подал Ломову маленький запечатанный конверт. Сергей Васильевич вскрыл его и пробежал глазами текст записки, подписанной просто «АК».
– Хорошо, – сказал Сергей Васильевич денщику. – Ответа не будет.
Во время этой маленькой интермедии тетушка с преувеличенным вниманием разглядывала ничем не примечательный узор ковра на полу, противоположную стену, украшенную скучными темно-желтыми обоями, и ножки стола – тоже так себе ножки, по правде говоря.
– Сережа, – нерешительно промолвила Евдокия Петровна, когда денщик удалился, – надеюсь, я не отрываю тебя ни от каких важных дел?
Ее племянник усмехнулся.
– Полно вам, тетушка… Ну какие такие дела могут быть у скучного отставника вроде меня? Так, живем помаленьку, коптим небо…
Тетушка пытливо посмотрела на него и неожиданно даже для себя самой выпалила:
– Это дама?
– Что? – изумился Сергей Васильевич.
– Записка от дамы?
– Тетушка, – проворчал Ломов, – не знаю, с чего вы решили…
– Мне показалось, что от записки пахнет духами, – промолвила Евдокия Петровна, храбрясь, хоть и немножечко жалела, что вообще завела этот разговор.
Сергей Васильевич сердито засопел. Тетушка сидела в кресле, от которого до его стула было примерно семь-восемь шагов, и отставной вояка не мог постигнуть, как на таком расстоянии можно уловить, чем пахнет крошечная записка.
– И потом, – с увлечением продолжала тетушка, – мужчины редко посылают письма на маленьком листочке в маленьком конверте. Даже если им надо черкнуть три строки, они займут целый лист и конверт возьмут побольше…
Тут Сергей Васильевич понял, что его поймали с поличным и вывернули наизнанку, что отрицать происходящее бессмысленно, а отступать некуда, и решил пойти ва-банк.
– Тетушка, это действительно письмо от одной дамы, которую я знаю… Но могу поклясться вам чем угодно, что… гм… мы с ней просто хорошие знакомые.
– А, – как-то очень неопределенно молвила тетушка и поглядела на племянника таким взглядом, словно хотела прочесть все его мысли, даже те, которые он сам предпочитал не додумывать до конца. – Сережа, ты никогда не рассказывал мне о своих знакомых дамах!
– Да тут и рассказывать нечего, – отозвался Ломов, пожимая плечами. Обычно люди после слов «нечего рассказывать» нагромождают сто этажей хаотических подробностей, но не таков был Сергей Васильевич: его интонация показывала, что увесистая точка в конце фразы бесповоротна и обжалованию не подлежит.
– Жаль, жаль, – промолвила тетушка, качая седой головой и отвечая скорее своим собственным мыслям, чем собеседнику. – Значит, ты заедешь за мной? В котором часу?
Глава 2
Гости
Любой человек, которому посчастливилось бы попасть в гости к действительному статскому советнику Истрину, перво-наперво решил бы, что богатство – очень, очень хорошая вещь. Вазы, картины, зеркала, бронза… а мраморная лестница! А резная мебель! А…
Однако тут, пожалуй, гость неминуемо закручинился бы, что все это великолепие принадлежит не ему самому, и не исключено, что черная змея зависти обвила бы его сердце. Принужденно улыбаясь, он бродил бы по комнатам старинного особняка, досадовал на судьбу, которая осыпает своими дарами кого угодно, только не его, и в конце концов, не сдержавшись, мысленно пожелал бы хозяевам дома рухнуть с колеса фортуны как можно ниже – чтобы они разом лишились всего, чем так хотелось обладать ему самому.
Но не таков был Сергей Васильевич Ломов. Отправляясь на вечер, он решил, что воспользуется случаем для того, чтобы лишний раз попрактиковаться в кое-каких рабочих навыках. По долгу службы Ломову приходилось среди прочего заниматься ядами, стрельбой, а также всеми видами фехтования, но в данной ситуации речь шла лишь о невинном психологическом упражнении. Суть его заключалась в том, что по первым фразам тех, кого он увидит, их манерам и внешним признакам Сергей Васильевич должен будет вычислить их характер, привычки, социальное положение и вообще все, что только можно.
«Вероятно, – размышлял Сергей Васильевич, вместе с тетушкой поднимаясь по лестнице истринского особняка, – Базиль сделает вид, что не сразу меня заметил, потом подойдет, будто бы спохватившись, наговорит кучу любезностей, воткнув в них, как иглы в подушечку, несколько колкостей, объявит тетушке, как он счастлив ее видеть, предложит показать нам особняк, чтобы дать нам сполна прочувствовать его величие…» И он усмехнулся.
Все вышло почти так, как он и предвидел. Базиль действительно выдержал паузу перед тем, как подойти к гостям, зато Ломов был вынужден признать, что погорячился, предположив ранее, что хозяин дома обязательно окажется стар, лыс и скучен. Перед Евдокией Петровной и ее племянником предстал прекрасно одетый господин лет 50 с высоким выпуклым лбом и остроконечной темной бородкой, в которой пробивалась седина. Конечно, Базиль был уже немолод, но уж точно не имел проблем с шевелюрой, а что касается скуки, то человек, живущий в собственном особняке, может себе позволить быть каким угодно. И хотя Ломов недолюбливал Базиля и не сомневался, что тот относится к нему точно так же, Сергей Васильевич не мог не отметить, что хозяин дома выглядит на редкость импозантно.
«Непохоже, чтобы здоровье доставляло ему неудобства, – спрогнозировал Ломов, внимательно оглядев Базиля. – Судя по небольшому брюшку, любит хорошо поесть. Возможно, содержит любовницу – слишком уж тщательно следит за собой. Морда сытая и самодовольная, человек явно считает, что его жизнь удалась. Хотя нет, не совсем, – поправил себя Сергей Васильевич, – в глазах на самом дне таится что-то вроде тревоги, правда, глубоко затаенной. Интересно, какие проблемы могут быть у этого прохвоста? Денег у него точно куры не клюют».
– А ты постарел, – вздохнул Базиль после того, как обмен приветствиями был закончен. – Я слышал, ты пошел по военной части? Никогда не понимал, что хорошего может быть в армии. Правительство распоряжается тобой как своей собственностью, и посылает куда ему вздумается… я уж не говорю о том, что, если начнется война, тебя могут убить или покалечить…
– Убить может и карета, если наедет на тебя в мирное время средь бела дня, – ответил Сергей Васильевич хладнокровно.
Базиль приподнял правый уголок рта в знак того, что оценил шутку Ломова. Тот сразу же вспомнил эту манеру Истрина снисходительно улыбаться, которая с детства не изменилась, и внезапно понял, что хозяин дома стал ему еще больше антипатичен, чем когда бы то ни было. «Хладнокровнее, – приказал себе Сергей Васильевич, чтобы сохранить спокойствие, – еще хладнокровнее». Меж тем Базиль подозвал свою жену и представил ее Ломову и Евдокии Петровне.
«Костлявая блондинка, холодная и неприятная, – помыслил Сергей Васильевич, оглядев ее. – Абсолютно петербургский тип. Глаза кислые, маленькие… так смотрит женщина, которая не слишком-то счастлива в личной жизни. Нет, у Базиля точно есть любовница. Вероятно, жена ему спуску не дает…»
– Рада, что мы с вами наконец познакомились, Варвара Дмитриевна, – сказала тетушка. – Какое прекрасное платье! – добавила она, кивая на наряд хозяйки из темно-синей тафты.
Все с тем же кислым видом Варвара Дмитриевна процедила сквозь зубы несколько загадочных фраз, смысл которых ускользнул от Сергея Васильевича; однако по восторженным ахам и охам тетушки он понял, что речь шла об очень дорогой портнихе. Но, к счастью, тут явились дети Базиля, и беседа приняла другой оборот.
– Mon fils [4], – объявил Базиль, улыбаясь уже не наполовину, а вполне искренне, отчего разом помолодел на несколько лет. – Арсений, поручик Виленского 52-го пехотного полка. И моя дочь Машенька, – добавил он, указывая на девушку в платье нежно-кораллового шелка.
Однако Ломов обратил внимание вовсе не на платье, а на блестящие карие глаза, вздернутый носик, вьющиеся темные волосы и решил, что Машенька хоть и не производит впечатления красавицы, но смотреть на нее приятно. Круглое лицо и большие уши, как у ее отца, немного портили дело, но Сергей Васильевич отлично сознавал, что он пристрастен, и был готов проявить великодушие.
«Милое создание, – думал Ломов, – должно быть, пачками поглощает книги о любви, обожает чувствительные романсы – Чигринского [5], например, – держит уйму домашних питомцев и порхает как птичка. Такие, как эта барышня, хороши только в чудесную пору беззаботной юности. Выйдет замуж и превратится в скучную, скорее всего, разочарованную женщину… и выражение лица у нее станет как у матери – уксусное».
