велел? — удивился Саша.
— Инженер. Майор Широкин. Еще он просил передать, что сегодня весь день придется провести в разъездах, — сказал Прокопенко.
— Про разъезды я и без того осведомлен, а вот за глаженную форму спасибо, — проговорил Александр.
— Это не меня благодарите, а инженера. Он приказал мне позаботиться, и комнату эту приготовить для вас, хотя и не положено, наверное, жить в кладовке. Но, все жилые помещения при штабе уже заняты, а инженер нашел, все-таки, вам местечко, — краснофлотец оказался говорливым пареньком. А еще исполнительным и весьма наблюдательным.
Приказ о том, что Лебедеву присвоено внеочередное звание капитана-лейтенанта из штаба уже вчера вечером подтвердили. Но то, что майор Широкин позаботился прислать ему вестового и выделить помещение для проживания прямо при штабе, конечно, вызывало некоторое удивление. «Что это? Жест, призванный подчеркнуть расположение майора к нему? Или майору приказали сверху? Наверное, дядя Игорь ему позвонил», — решил Александр.
Приведя себя в порядок и позавтракав в столовой комсостава, Лебедев вышел во двор замка-штаба. В ожидании майора-инженера он прогуливался возле плаца, сверкая начищенными пуговицами на новеньком белом летнем кителе и рассматривая у себя на рукаве две толстенькие золотые полосочки и одну тоненькую над ними. Если лейтенант и даже старший лейтенант являлись командирами среднего звена, то звание капитан-лейтенант принадлежало уже к старшему комсоставу. Потому Александру было, чем гордиться. Отличную он сделал карьеру меньше чем за пару месяцев, продвигаясь наверх по служебной лестнице гораздо быстрее, по сравнению с прошлым разом. Можно сказать, даже стремительно продвинулся.
Но, в своей прошлой жизни он и не рисковал так никогда. И даже подумать о себе Александр не мог, что способен на настоящие подвиги. А то, что ему удалось провести торпедные катера к Хельсинки, обеспечив высадку боевых водолазов на вражеские укрепленные острова, несмотря на яростное противодействие неприятеля, разумеется, считалось по всем критериям самым настоящим подвигом. Но, истинный подвиг совершили те, кто не вернулся из боя. Он же смог преодолеть вражеский огонь только полностью лишившись страха смерти. После смерти в будущем и воскрешения в собственной молодости, страх смерти лично для него более не существовал. Он по-прежнему боялся боли, как и все обычные люди, но сама смерть потеряла для него свое страшное значение.
Этот важнейший психологический барьер страха смерти у Лебедева теперь отсутствовал, в отличие от тех сослуживцев, которые не хотели умирать, но пошли на смерть ради победы над врагами. Потому именно они и были настоящими героями, а не он. И, как умный и опытный человек, проживший уже целую жизнь и живущий теперь во второй раз, Александр Евгеньевич прекрасно осознавал этот факт. Но, молодость все же брала в нем верх, и потому ему так хотелось полюбоваться на новые знаки, нашитые на рукавах своего белого кителя, хотя это и было чистой воды мальчишество.
День четвертого июля выдался солнечным и почти безоблачным. Лето чувствовалось во всем, словно никакой войны и не было. Даже немецкая авиация ничего не бомбила. Лишь легкий ветерок иногда доносил с юго-запада к островам отдаленные звуки канонады. Там, на материке, продолжалась битва за Ригу. Немцы развивали успех на левом берегу Западной Двины-Даугавы, заставляя остатки морской пехоты и сухопутных частей РККА, отошедших для обороны подступов к Риге из-под Либавы, отступать в направлении мыса Колка, откуда действовала эвакуационная переправа на Моонзунд.
Долго ждать, любуясь башнями и стенами старинной епископской резиденции, Лебедеву не пришлось. Вскоре появился майор инженерных войск Тимофей Григорьевич Широкин вместе со своим водителем. Поздоровавшись, Широкин поинтересовался, как спалось инспектору, затем улыбнулся и отметил, что глаженная форма отлично сидит на капитане-лейтенанте. Александр, разумеется, поблагодарил за заботу. И они сразу направились к машине. Обычная черная «эмка» отвезла их на пирс, где уже ожидал быстроходный катер.
Весь этот день и весь следующий Саша разъезжал по островам на быстроходном катере по воде и на машине по суше в сопровождении майора-инженера. Из этой поездки Лебедев узнал об обороне островов много нового, потому что ветеран береговой службы рассказывал множество интересных подробностей о каждом объекте. А эрудиция военного инженера далеко превосходила знания любого экскурсовода, потому что Тимофей Григорьевич сам принимал непосредственное участие как в ремонте старых, так и в возведении новых оборонительных сооружений.
Задачами всей береговой обороны Моонзунда являлись не только защита самого архипелага и прилегающей акватории, но и недопущение неприятельских кораблей в проливы между островами и через них в Рижский залив. Для решения этой непростой задачи делалось за предвоенные годы много чего. Но, как говорится, лучше самому все увидеть, чем услышать десять докладов и отчетов. Руководствуясь этим принципом, Лебедев осматривал оборонительные сооружения архипелага. Для начала на катере направились к батареям, охраняющим Ирбенский пролив и поднялись на высокое здание маяка мыса Церель, высотой с десятиэтажный дом, сверху которого отлично просматривалось как побережье, так и пролив. Ветер в этот июльский день почти не чувствовался даже на высоте. И ничто не мешало любоваться морем, небом и берегами с маячной площадки.
— Необходимость защиты этого пролива от европейского неприятеля всегда существовала, но первые береговые батареи наши тут начали строить лишь в конце шестнадцатого года, — рассказывал Саше Тимофей Георгиевич. Он передал Лебедеву большой морской бинокль, заботливо поднесенный нагрянувшему начальству смотрителем маяка, и продолжал:
— Вот, смотри внимательно, капитан-лейтенант. Тут, на полуострове Сворбе, расположены три береговые батареи, а прикрывают их четыре зенитные. Оборону берега от десанта обеспечивают три роты морских пехотинцев, двенадцать пулеметных ДОТов и две линии инженерных заграждений с минными полями. Те батареи, которые устанавливались здесь во времена Империалистической, восстановлены в полном объеме. Вон там, слева от нас, где находится причал Мынту, на открытой стационарной позиции расположена батарея из четырех стотридцатимиллиметровых пушек Б-7 Обуховского завода, образца тринадцатого года. Они способны бить почти на девятнадцать километров и должны оборонять восточную сторону полуострова, включая якорные стоянки и фарватер. Для обслуживания каждого из этих орудий выделено по десять человек. В царское время одна такая батарея была, а сейчас их тут три. Вот эта, про которую говорю, под номером сорок один. А направо от нас у рыбацкой деревеньки Таммуна находится сороковая батарея. Она раньше оснащалась слабыми пушками, а сейчас там тоже четыре Б-7 установлены. Да и тут, возле маяка, где была царская сорок третья тяжелая батарея, теперь стоят точно такие же четыре орудия. Так что оконечность полуострова на береговой линии прикрывают двенадцать пушек Б-7.
— А где же те тяжелые орудия, которые вы вчера показывали мне на карте? Да и шестидюймовок, о которых вы говорили, тоже не вижу, где
