Тулум поднял голову:
– Понимаешь, чем это плохо?
– Чем же?
– Всем! Скопище беженцев, угроза голода, болезней, недовольство властями… А еще мой человек пишет, что среди беженцев ходят самые дикие слухи. И конечно, нашлись те, кто нарочно смущает людей.
– Даже так? – удивился Аюр. – Но кто, зачем? Киран мертв…
– Мертв.
– Но тогда кто?
Тулум скривился:
– Надеюсь, не тот, о ком я думаю. И это был обычный выплеск негодования оголодавших, потерявших дома людей. Однако, по моим сведениям, проклятый гусляр отправился из вендских земель как раз на север…
– А, тот смутьян-гусляр, который так тебя беспокоил зимой? Его ведь так и не поймали?
– Он намного больше, чем просто гусляр… А теперь – прежде чем читать до конца – покажу тебе второе письмо. Вернее, записку. Найдена в дупле, устроенном нарочно для тайной жреческой переписки на бьярском тракте…
Тулум развернул полоску бересты и протянул Аюру.
– Ничего не понимаю, – фыркнул тот, изучая записку. – Какие-то каракули! И подписи нет…
– Подписи не нужно, – сказал верховный жрец. – Я отлично знаю руку Хасты.
Аюр аж подскочил на месте.
– Хаста?! Он же пропал!
– Так и есть.
– Ты говорил, что отправил его к Светочу с посланием… Так он нашелся?
– Нет. Нашлось лишь это письмо.
Тулум скользнул глазами по неровным строчкам:
– Судя по всему, Хаста очень торопился…
Аюр снова схватил полоску бересты и, не без усилия разбирая кривобокие буквы, прочитал:
«Арьев режут, чтобы остановить море. Северный храм исчез. Мы с Анилом уходим искать небесную лодку. Берегитесь Зарни Зьена!»
– И он еще нацарапал вот этот рисунок, – указал Тулум.
– Рисунок? – пробормотал государь в изумлении, глядя на пририсованный внизу письма проломленный череп, из которого рос цветок. – Что за ахинея? «Берегитесь Зарни Зьена?» Но Зарни Зьен – это я!
– Гм… Боюсь, уже не ты.
– Прикажи Хасте вернуться и объяснить эту чепуху!
– Это письмо пролежало в дупле ползимы. Хаста пропал, и с ним Анил…
– А что значит – «Северный храм исчез»?
Тулум устремил задумчивый взгляд в пространство.
– С твоего позволения, я вернусь к докладу моего осведомителя. Он многое объясняет. Но не все.
Верховный жрец вновь развернул первый свиток.
– Итак, кто-то распустил отвратительный слух, что потоп колдовством устроили арьи. И теперь нарочно морят бьяров голодом. Люди поверили, начался бунт. Толпа разграбила богатые кварталы, попыталась прорваться в храм. Началась резня… Часть храмовой стражи перешла на сторону восставших… Мой осведомитель был среди приближенных Светоча, а потому успел скрыться за стенами храма… Мятежники устремились на приступ и сумели прорваться за первую стену… А вот концовку письма я тебе, пожалуй, зачитаю:
«…хвала Солнцу, что я не успел вбежать во внутренний храм! Когда, прячась от обезумевших бьяров, я укрылся под большой корзиной на хозяйственном дворе, то еще не понял, какую великую милость оказал мне Исварха! Ибо началось потом нечто, чего не вмещает рассудок. Белая башня дрогнула, и поднялся вокруг превеликий гром. Мятежники, решив, что идет новая большая волна, кинулись вон… Башня же в единый миг окуталась золотым сиянием, нестерпимым для взора. Затем Северный храм распахнул два лебединых крыла, воспарил и скрылся в небесных высях…»
– В смысле, Северный храм… воспарил?
Аюр взглянул на Тулума, неуверенно усмехнулся…
Но верховный жрец не улыбнулся в ответ.
Часть 1
Пропавшая башня
Глава 1
Зарни очищает мир
Три лесных бьяра стояли на перекрестке, там, где каменная главная улица переходила в настеленную по густой грязи гать, и глазели на Белазору.
Рослый детина-охотник, с мрачным лицом, в меховом плаще и низко надвинутой на глаза шапке, с копьем и огромным луком за спиной. Мальчик-подросток, опирающийся на посох. И щуплая остроносая женщина средних лет, с рыжими косами и быстрыми светлыми глазами.
Рослый охотник оказался в Белазоре впервые и теперь озирался в глубочайшем изумлении. Рыжекосой приходилось бывать тут прежде. А мальчик и вовсе тут вырос. Но и он не мог узнать знакомый город.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Все тут переменилось с осени. Вода после большой волны так и не ушла – низина при гавани осталась затоплена, из мутной воды поднимались стены и крыши. Впрочем, здешний народ не унывал и насиженное место явно бросать не собирался. На высоких берегах, по склонам окрестных сопок уже торчали острые крыши изб. На каменных подклетах, оставшихся от богатых домов, ставились новые – бревенчатые, крытые еловой дранкой и проконопаченные сухими водорослями. Повсюду истоптанный снег, грязища…
И жители новой Белазоры мало напоминали прежних. Сколько ни высматривай – не увидишь в толпе бьяров ни единой золотой головы. А ведь раньше здесь, у моря, жили сплошь арьи – вон до сих пор торчат из соленой трясины башенки и галереи их нарядных особняков…
– Исварха Всесветлый, что же тут случилось? – пробормотал детина, осеняя себя священным знаком. – Сам Змей Бездны на берег вылезал? Святое Солнце! Клянусь, не видал ничего подобного…
– Не Святое Солнце, а ясный Сол! – негромко перебила рыжая женщина, тревожно оглянувшись. – Сол! Или хотя бы Хул!
– Да хоть сам Храваш!
– Даже не могу сказать, что хуже: впустую поминать божество или призывать князя дивов составить тебе компанию в твоем изумлении! Прошу, потише, любезный Анил. Кого бы ты ни призывал, Исварху или Сола, по твоему столичному выговору сразу слыхать знатного ария. А ваших тут, похоже, совсем не жалуют…
– Что бы я делал без твоих придирок, почтенный Хаста? – огрызнулся молодой царедворец, поправив мохнатую шапку.
– Лежал бы мертвый в придорожной канаве, причем еще где-нибудь на подходах к Белазоре. А еще вернее – болтался бы на березе. Вернее, на двух…
– У нас так не казнят, – фыркнул подросток. – Это все ваши арийские штучки.
– А вон там кто висит, друг мой Метта?
Хаста указал на торчащую в конце улицы лебедку. На ней покачивались двое повешенных, заботливо обмазанных смолой для сохранности. Длинные золотистые волосы шевелил ветер. Над мертвецами с резкими криками вились чайки.
– Вот они, арьи! А я уж думал, их в Белазоре вовсе не осталось…
Метта с любопытством уставился на казненных. Хаста заметил: мальчишка даже не вздрогнул. В последнее время Метта видел слишком много мертвецов и привык к ним. «Как ожесточились нравы, – с удивившей его самого печалью подумал Хаста. – То ли еще будет…»
– Мяса уже почти нет, – заявил подросток с видом знатока. – Все начисто склевали. Недели две висят. Представляю, что тут творилось в первые дни после казни. То-то было птичьего крику и драк…
Рослый охотник стиснул челюсти.
– Похоже, слухи о резне в Белазоре были правдивы… Остались ли выжившие? – пробормотал он. – Тут же были целые кварталы наших!
– Боюсь, что нет, – скривился Хаста. – Думаю, нас ждут находки и похуже. В любом случае, Анил, надвинь шапку поглубже на лоб. Если в тебе опознают ария – мы ничего не сможем сделать…
Негромко беседуя, троица продолжала спускаться, держа путь полузатопленной улицей в сторону бывшей гавани. Быстрый взгляд Хасты скользил по преображенной Белазоре. Он наконец понял, что его так смущало. Где главная башня Северного храма? Лишь синева моря мелькает среди развалин… Может, башню закрывают дома? Или вздорные сплетни все же были правдивы?
Внезапно на скулах жреца проступили желваки.
У края дороги на каменном парапете рядком стояло около десятка черепов. Судя по уцелевшим золотистым прядям, они тоже принадлежали ранее казненным ариям. У каждого черепа было проломлено темя. Из каждой дыры тянулся к небу нежный белый первоцвет.
– Это что еще за садовые украшения? – пробормотал Хаста. – Мне это очень не нравится!
Анил расслышал дрожь в голосе жреца и съязвил:
