Анил за все прошедшие дни не объявлялся. Хасту это очень радовало. «Как бы дать знать арию, чтобы тот и дальше сидел в лесу тихо и ждал до поры?»
Какой такой поры? Вот бы знать…
Густое варево – то ли каша, то ли похлебка с мясом и грибами – забулькало, над котелком поплыло облако пара. Метта принюхался, сглотнул:
– Как ты это делаешь? Вроде все то же самое, что я…
– Жизнь научила, – отмахнулся Хаста.
– Если Зарни понравится твоя стряпня, он тебя никогда не отпустит.
– Он и не собирается меня отпускать, – пожал плечами жрец.
Метта склонился над котелком, будто помешивая еду, и вполголоса сказал:
– Я тут все слушаю разговоры слуг, расспрашиваю, выведываю, как ты просил… Бьяры страсть любят сплетничать. А уж от скуки-то чего только не сболтнут! Перед Зарни они, конечно, благоговеют, но сидеть в глухомани без дел уже им поднадоело…
Хаста кивнул. Он и сам это видел. Слуг у гусляра было много, все набраны недавно. Самые обычные лесные охотники. Гусляр им не платил – работали они ради чести служить самому Зарни Зьену.
– Когда гусляр появился в Бьярме, с ним были другие слуги, – продолжал Метта. – Бьяры говорят – из чужого племени, дривы, что ли…
– И где те дривы? Я их тут не видел.
Метта понизил голос до шепота:
– Их всех убили.
– Кто?
– Да эти самые бьяры. Ночью забили насмерть по приказу Зарни.
– Зачем? – удивился Хаста.
– Кто же знает? Зарни приказал – бьяры сделали. Провинностей за дривами никаких не водилось…
– Мм… – промычал Хаста.
Рассказ мальчика смутил его. Зарни казался человеком мудрым, проницательным и сильным духом. Жестокий и бессмысленный приказ никак с этим не вязался.
– А про Варака слыхал? – продолжал Метта.
– Да, гусляр его часто вспоминает. Дескать, далеко мне еще до него!
– Зарни его скормил медведю. Живьем.
Хаста не нашелся что ответить. Он вдруг осознал, что ему неприятно слушать Метту; ему хочется, чтобы мальчик замолчал. А через миг понял причину – и испугался. «Я не хочу знать про Зарни плохое, – понял жрец. – Эге, да он меня исподволь очаровывает… Еще немного, и восхищаться им начну!»
Вслух он небрежно спросил:
– Чем же ему Варак не угодил?
Метта развел руками:
– Понятия не имею!
– Ладно, к делу. Ты выяснил, давно они сидят в Замаровой пади?
– С первого весеннего полнолуния.
– Почти месяц! – покачал головой Хаста. – Получается, после резни в Белазоре Зарни направился прямо сюда… А до того?
– Зарни пришел сюда из Яргары. Тамошний правитель Каргай сперва схватил его как бунтовщика. Точнее, Зарни сам ему сдался. А потом глядь – и Каргай уже всей душой ему предан!
– Ну конечно, – пробормотал рыжий жрец.
Вот, значит, откуда все пошло! Хаста вспомнил, как сам морочил голову правителю Яргары. Даже у него это получилось безо всякого труда – а уж у Зарни! Хитрый, но невежественный и суеверный Каргай оказался для чародея-гусляра легкой добычей. И отличной первой ступенью к власти над Бьярмой…
– Дальше – больше, – продолжал Метта. – К весеннему солнцевороту Каргай на Зарни чуть не молился. Приказал тот всех арьев в озере утопить – так и сталось… Видно, вести дошли до Аршалая, и тот нагрянул в Яргару лично, с изрядным войском. Как раз на праздник очищения и прибыл, когда последних добивали. Народу тьма, песни, пляски, угощение; тут хороводы водят, там арьев топят… И тут Аршалай – да прямо к нашему гусляру. «Ты, говорит, мятежник и колдун, я тебя раскусил. Стража, убейте его на месте!» Каргай не успел и за меч схватиться, как Зарни воскликнул: «Хватайте ящера!» – и на гуслях волшебную песню заиграл. И вот тут пошла потеха! Народ кинулся на Аршалая, его собственное войско против него обернулось! Бьяры говорили – даже не подозревали, что наместник Бьярмы умеет бегать, да еще так быстро…
– Как же он спасся, если вся Яргара его ловила?
– Аршалая телохранитель-накх на себе унес. Из всего войска только на него чары Зарни не подействовали…
«Вот оно как, – подумал Хаста. – Теперь ясно, почему Аршалай где-то спрятался и носа не кажет. Понял, что такое этот Зарни… Любопытно, чем наместник занят сейчас?»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хасте представилось, как темной ночью Замарову падь окружают смуглые парни в черной одежде и воздух наполняется свистом метательных ножей… Хорошо бы… Но это лишь мечты. С тех пор как Аршалай приказал убить Данхара, накхи больше не служат ему. Все они покинули Бьярму – ему ли не знать?
– После этого Зарни поехал в Белазору, – продолжал Метта. – Тогда и началась настоящая резня. В Яргаре-то арьев жило немного, а вот в Белазоре прямо ужас что творилось, вчуже слушать страшно. Зарни туда уже под конец прибыл – и сразу к храму…
Хаста кивал, вспоминая рассказ стражников. Все совпадало.
«Чего он искал в Белазоре? Получил ли то, что хотел?»
Должно быть, нет. Храм-то улетел.
И тогда Зарни отправился в Замарову падь…
– Мм, как пахнет!
Хаста вздрогнул, возвращаясь мыслями во двор. Вокруг кипящего котла, облизываясь, уже похаживали прочие слуги.
– Рыжий, дашь пробу снять?
– Скоро, скоро, – усмехнулся Хаста.
Метта молодец, много вызнал! Теперь Хаста кое-что знал о прошлом гусляра, о том, чем он занимался в Бьярме. Да только это все не главное…
«Зачем он здесь? – вертелось в голове. – Какого Хула торчит в этой пади? И… что с Линтой?»
Старая Линта была второй загадкой, которая не давала Хасте покоя. Прежде бодрую, ехидную бабку было не узнать. При встрече она явно не признала ни его, ни Метту – да и вообще едва ли понимала, кто она и что творится вокруг. Сильно постаревшая, иссохшая Линта бродила то по двору, то вдоль опушки леса, подбирала хворостинки, дребезжащим голосом распевая какие-то бьярские песни. Порой сидела на завалинке, что-то бормотала себе под нос. Хаста давно уже не верил, что она притворяется. Он видал людей, сошедших с ума, и видел, что со старухой очень неладно. И с каждым днем все хуже…
Вместе с Меттой они сняли кипящий котел с очага. Хаста налил миску похлебки, обернул полотенцем и понес к Зарни в избу. В солнечные дни тот обычно сидел во дворе, подставив лицо солнцу. Нынче было ясно, хоть и холодно, однако гусляр почему-то остался в доме.
Проходя мимо прорубленного в бревне оконца, Хаста услышал голос гусляра и застыл на месте, едва не выплеснув обед на землю.
Зарни что-то говорил на высоком наречии арьев.
«Я, верно, сплю! – опешил Хаста. – Или здешнее безумие заразно? Этак скоро я с бабкой Линтой под ручку гулять начну…»
У высших арьев был свой тайный язык, на котором говорили их предки, прибывшие в земли восхода. Всем прочим его учить запрещалось. По сути, этим языком владела лишь царская семья и столичная знать. Читать – но не говорить – на нем учили жрецов. Хаста в юности тайком немного поучил этот язык, но почти все забыл.
«Та… таара… Дальше не понял… Святое Солнце, да Зарни там не один!»
Теперь говорила женщина. Хаста сразу узнал голос. Линта? Они разговаривают?!
Однако, прислушавшись, понял – нет. Говорил лишь Зарни, старуха просто бормотала себе под нос свою обычную бьярскую околесицу.
Зарни тихо, с угрозой в голосе что-то спросил. Потом медленно, с расстановкой повторил вопрос. Хаста почти разобрал:
«Сатта… накшатра?»
– Эй, жрец! – раздался оклик из окна.
Хаста резко выпрямился, горячая похлебка все-таки выплеснулась ему на руки.
– Хватит уши греть, – насмешливо продолжал Зарни. – Хоть ты и затаил дыхание, но аромат похлебки просто с ног сносит. Вернее, снес бы, если бы они были. Иди сюда!
Хаста, обливаясь холодным потом, поспешил в избу.
Однако Зарни вовсе не сердился.
– Что трясешься? Здесь все подслушивают, – произнес он с добродушным презрением. – Я уже привык. Это рабская и жреческая сущность – подслушивать, вынюхивать, сплетничать. Поэтому я время от времени и заменяю всех слуг на новых… Ты понял, жрец?
Хаста кивнул, ставя перед ним миску. Зарни вытащил из тула на поясе ложку, зачерпнул похлебку…
