Его руки были изрезаны морщинами, редкие седые волосы развивались на ветру. Он все шел, никуда не сворачивая, внимательно всматриваясь в каждый кратер, попадавшийся на пути, изучая каждый сантиметр. За множеством воронок, старик увидел длинную извилистую траншею, оплывшую землей и заросшую травой за долгое время. Змейкой траншея уходила куда-то в дальнюю лесополосу, откуда теряла свое продолжение. За лесополосой пролегала асфальтовая дорога на плато Типваль к главному мемориалу.
Он подошел ближе и наконец спустился в саму траншею. По внешнему виду было заметно, что за этим эхом войны ухаживают, время от времени подкапывают, чтобы земля не затянула все окончательно. Там, где раньше располагался блиндаж командира батальона, теперь пролегает асфальтовая дорога к мемориалу. А бетонные бункеры, в которых солдаты пережидали артобстрелы, давно были разобраны и засыпаны землей. В десятках метрах вокруг все поле было изуродовано одинаковыми воронками, которые оставила здесь далекая война. Нынче война, прокатившаяся здесь, отзывалась только приглушенным эхом далеких сражений, звук которых остался лишь в памяти когда-то сражавшихся тут солдат.
Он решительными шагами прошел по траншее, сел на пологий скат и стал смотреть через разрыв густой листвы в сторону Соммы. События, произошедшие здесь шестьдесят два года назад, постепенно возвращались в его память. Где-то за углом поросшего травой поворота послышались приглушенные голоса: «Хей, Карл, как ты думаешь, сегодня англичане пойдут в наступление?», с другого конца слышалось: «Я не хочу умирать, боже, пощадите», третий голос добавил: «У тебя еще вся жизнь впереди, чтобы закопать сделанные тобой воронки», и опять он услышал это слово – «мама». Это была страшная реальность прошлого, которая возвращалась сюда вновь. Он не видел ее много лет, не хотел возвращаться в нее, но постепенно она стала заполнять его сознание. Память возвращалась. Он прошел еще немного по траншее, ведя пальцами по брустверу. Возле небольшого выступа из окопа, где когда-то располагалась позиция для пулемета, старик остановился.
В сотне метрах отсюда трудились рабочие: они сносили какой-то заборчик в близлежащем селении, возле потрепанного серого домика на краю поселка. Домик был огорожен лентой, бригадиры ходили вокруг и махали руками, что-то пытаясь донести до своих подопечных. Старику было знакомо это здание, которое он видел на этом же месте много лет назад. Глядя на строителей, он видел издалека улыбки на их лицах, молодость, радость в глазах. Откуда-то из лесополосы послышалось чирикание птичек. Солнце в это утро светило ярко, озаряя сотни гектаров земли.
– Эх, – вздохнул старик, – никогда бы не подумал, что поля на Сомме способны быть такими красивыми.
Вдруг в поселке заработал отбойный молоток. Он привлек все внимание старика, напоминая ему звук пулеметной очереди. Воображение взыграло в разуме. Стена времени истончалась, и, смотря через бруствер, старик переносился в прошлое, год за годом, и словно ощущал всем телом, как оно молодеет. Морщинистые руки разглаживались и становились вновь молодыми и сильными. Пальцы чувствовали приклад винтовки. Шелковая рубашка стала превращаться в грязную солдатскую форму, швы на которой начинали расползаться. Седая голова обновлялась темными, каштановыми волосами, специально побритыми по уставу. Голову покрыла новенькая каска модели M16, которую неделю назад всему батальону выдали на складе. Он так долго старался не вспоминать увиденное здесь. Где бы он ни был, он старался убежать от своих кошмаров, но эта борьба с самим собой оказалась непосильной. Что-то неизвестное затягивало его в неумолимое, когда-то пережитое им прошлое. Воспоминания приобретали мрачные оттенки и застилали собой всю настоящую и яркую реальность, высвобождая чудовище войны из минувших лет. Словно по чьему-то волшебству, из сумеречного тумана прошлого в окопе стали появляться люди, одетые в одинаковую с ним форму.
1965 1945 1918
Душистая растительная поверхность сменилась грязным месивом, а поросший окоп стал углубляться в землю и принимать свои изначальные формы. Протоптанное туристами дно траншеи покрылось грязными досками, а тишина, живущая здесь уже многие годы, начала нарушаться криками и выстрелами.
1917…
– Приготовиться…
– Примкнуть штыки-и-и…
И вот он, восемнадцатилетний мальчишка, стоит в этом же окопе, ничего еще не ведающий о своем будущем. Шел 1916 год. Небо окончательно сменило свой голубоватый оттенок. Теперь его затмевало громадное черное облако после пожарищ. Свежий аромат скошенной травы 1985 года сменился смрадом от разлагавшихся тел вперемешку с запахом пороха. Он смотрел на вздымающиеся фонтаны земли перед траншеей и пребывал в парализующей все тело и разум прострации. Пробегавший вдоль траншеи офицер задел нашего героя плечом и вернул его в чувство.
Мальчишка пораженческим взглядом оглянулся вокруг. Рота готовилась к атаке. Командир, стоявший перед шеренгой, всем своим видом показывал, что атака начнется через считанные секунды. Каждый солдат косился на старшего по званию, и когда офицер чуть поднялся по лестнице, ведущей на поле боя, бойцов охватил мгновенный приступ паники и страха.
– Ненавижу ждать. Быстрее же. – Раздался чей-то голос.
От первой атаки нашего юного героя отделяли несколько секунд. От томительного и нервного ожидания, таящего неизвестность, кровь стыла в жилах. У одного из бойцов в этот момент слезились от страха глаза. Секунды, когда все эмоции одновременно овладевают человеком. Губы то предельно сжаты, то рот, напротив, открывается для более свободного дыхания. Скулы напряжены. У кого-то из солдат выдох сопровождается протяжным стоном. Взгляд то стеклянный, то бегает из стороны в сторону. Страх повсюду. В душе живет боязнь идти в свою первую атаку, но вместе с тем желание поскорее сдвинуться с места и со всем криком пуститься вперед, лишь бы настал конец этому невыносимому ожиданию.
– Пресвятая дева. – Чей-то истерический крик пронесся по всей траншее.
Никого это воззвание даже не заставило повернуться. Каждый в эти секунды находился наедине с собой. Кто-то вспоминал клумбу пышных роз возле дома, возле которой часто играл с детьми. Другие с мыслями отправлялись в родительский дом, окунаясь в годы своего детства. Были и те, кто, боясь смерти, просил у бога прощения за все грехи, за плевки в близких, за совершенные по отношению к родным и любимым предательства. Одного из солдат со страха вырвало прямо на свои сапоги. Все они понимают, что покинув этот окоп, им придется встретиться лицом к лицу с собственным жизненным опытом. Он скажется в момент рукопашной схватки, когда враги останутся наедине друг с другом, глаза в глаза. Победа будет зависеть от смекалки, скорости и хитрости. Бок о бок они готовы защищать друг друга. Здесь нет ни бедных, ни богатых. На время наш герой закрыл глаза и увидел маму, которая улыбнулась ему, чуть склонив голову вправо, и это видение словно затмило основной фон боевых действий. Звуки разрывных снарядов поблекли в воображаемых глазах матери, и вся окружающая война стала одной большой иллюзией.
– Мама. – Еле слышно произнес мальчишка. Видение было настолько реальным, что ему хотелось протянуть руку, чтобы дотронуться ладонью до ее румяного лица.
Последние мысли о родных нарушил свисток командира, и рота поднялась в атаку – с криками и воплями, озлобленностью и ругательствами в задымленную пустоту. Чем сильнее боязнь овладевала, тем громче становился крик. Один за другим они поднимались по самодельной лесенке, навстречу собственным страхам и смерти. Вся рота пошла вперед; командир, постоянно дуя в свисток, подбодрял солдат. Выбежав на нейтральную территорию, пехотинцы приближались к вражеской линии обороны, где пулеметы уже были готовы открыть огонь. Прошедший ночью дождь затруднял продвижение бойцов, на дне почти каждой ямки скопилась вода. В больших воронках лежали полуразложившиеся тела убитых, из их распухших тел выглядывали испуганные крысы. Бежавшие скользили по вязкой грязи, падали, но снова поднимались и бежали вслед за остальными. До вражеских окопов было около двухсот метров. Двести метров отделяло одних бойцов от других. От этих двухсот метров зависело, сколько матерей не дождутся своих детей, сколько жен останутся вдовами.
Атака в своей зрелищности приближалась к своему апогею! Поравнявшись в единую линию, первые бежавшие пытались стрелять на бегу в сторону вражеских позиций. В бежавшей толпе слышались имена матерей, проклятия и самая отборная матерщина, которую не услышать даже в самом захолустном баре. Внутренний страх ожидания растворился в море адреналина и захлебывался в неизвестно откуда взятой энергии, способной донести человека до небес. Намерение и желание остаться в живых после боя поселяется в душе у всех. Каждый из этих мальчишек надеется, что пуля не попадет в него, каждый… Здесь, на огненной полосе они пытаются утешить себя знаниями, полученными на тренировках, когда пронзали мешки, набитые соломой. Но здесь не учебный лагерь и не теория, это не драка с ребятами из соседнего двора – здесь убивают.
