Двойная фамилия спасла девочку от выдачи энкаведистам. Когда те явились в лагерь отбирать людей для насильственного возвращения «на родину, которая простила», и потребовали, чтобы русскую девочку выдали им для отправки в советский детский дом, им не удалось доказать, что родители Маргариты Переселенцевой-Благовещенской были прежде советскими гражданами именно благодаря двойной фамилии. При американском лагерном начальстве работала переводчицей русская девушка Нина Козубская. «Где это вы встречали у советских подданных двойную фамилию?! — возмутилась она. — Это настоящая дворянская фамилия! Я уверена, что родственники девочки обязательно отыщутся где-нибудь в Париже. Вам нужны неприятности? Вы их получите, я вам это обещаю!» И Маргариту оставили в лагере… А вот Клавдия от выдачи не убереглась и сгинула где-то в Сибири. Да и самой Нине Козубской пришлось бежать в Бразилию с последним транспортом беженцев: службисты НКВД в конце выяснили, что она помогала советским беженцам создавать легенды, спасавшие их от выдачи; мало того, она снабжала их фальшивыми документами и добивалась для них въездных виз в США и страны Латинской Америки.
Когда ди-пи стали разъезжаться из лагеря по Германии и по всему свету, девочку взяла к себе русская семья, оставшаяся в Мюнхене. Но и прочие лагерные опекуны не забывали ее: она получала от них поздравления и подарки к праздникам, на ее содержание и воспитание приходили небольшие, но регулярные пожертвования. Правда, с годами некоторые пожертвования сокращались, а потом и вовсе прекратились, зато другие начали расти: многие русские беженцы не только благополучно устраивались, но и богатели в эмиграции; в Северной Америке русская эмиграция тех лет была самой богатой из всех, а в Южной Америке среди миллионеров было немало русских.
Маргарита выросла, русские эмигранты помогли ей выучиться на машинистку и устроили на работу в небольшое немецкое издательство. Издательство выпускало книги по истории и архитектуре Мюнхена и туристические проспекты для широкого потребителя. Особенно большим спросом продукция издательства не пользовалась, не те были годы, но зато и работы у Маргариты было немного.
Шли годы, но связь с опекунами не прерывалась. В издательстве у Маргариты была машинка и масса свободного времени. Опекуны понемногу старели, выходили на пенсию, скучали, ведь у многих и родственников не было, «кроме нашей Ри- точки», и она, чтобы развлечь их, писала им длинные письма, без зазрения совести вставляя в них целые страницы из публикуемых в издательстве книг: описания красот и достопримечательностей Германии, Баварии и Мюнхена, немецкие легенды. Часто она посылала им в подарок отбракованные книги с издательского склада, красочные, отлично изданные альбомы, в которых не хватало нескольких страниц или были смазаны отдельные иллюстрации. Так шли годы, а потом опекуны вдруг принялись по одному умирать и Маргарите стали приходить извещения о наследстве из разных стран. Она начала неудержимо богатеть, и к сорока годам оказалась владелицей роскошной трехэтажной виллы в Богенхаузене, одном из респектабельнейших районов Мюнхена, кипы американских акций, в которых абсолютно не разбиралась, и весьма приличного капитала. Она тут же бросила работу и неожиданно для всех, а может, и для самой себя, сама начала писать книги. Издательство, в котором она проработала до сорока лет, к этому времени расширилось и стало выпускать самую разнообразную ходовую литературу; ее бывшие работодатели рискнули издать ее первую книгу, и книга эта имела успех. На счастье Маргариты.
— Или на горе? — громко усомнилась Апраксина, оглядывая плотные ряды машин впереди, с боков и сзади; убедившись, что пробка не рассасывается, вновь пустилась в воспоминания.
Вот тогда-то Маргарита, по совету издателя, существенно урезала свое полное имя. Конечно, если бы она жила, писала и печаталась в России, этого можно было бы и не делать: русские читатели относились к литературе с традиционной серьезностью и были способны запоминать и без запинки выговаривать имена немецких авторов вроде Хросвиты Гандерсхеймской или Ханса Якоба Кристоффеля фон Гриммельсхаузена. Но попробуйте заставить немца выговорить с ходу, например, такое: «Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин»! Вот потому-то она превратилась из Маргариты Переселенцевой-Благовещенской в Марго Перес. Легко запоминающееся и броское имя. Когда же пошли переводы, то в Испании и Израиле читатели, а точнее читательницы, принимали ее за свою, о чем и писали ей в своих восторженных письмах, похожих на любовные.
Писала Марго исключительно для женщин. Героиней всех ее книг, «женских психологических детективов», как стояло на форзаце, была таинственная особа, всеведущая гадалка-экстрасенс, потомок ассирийских халдеев по имени Гала Хлоба. Апраксина считала, что в этой халдейке, «халде», как она говорила, и заключалась одна из причин сыпавшихся на головку Марго бед и катастроф. «Не трогай нечистую силу, чтобы она тебя не трогала! — не раз предупреждала она Птичку. — Ну зачем тебе вся эта оккультятина сдалась? Писала бы нормальные детективы!» — «Но это же модно! — возражала Птичка. — Мои читательницы так любят мою Хлобу и ее таинственные прибамбасы! Они потому и читают мои книги!» — «Тебя надо не читать, а отчитывать!» — сокрушенно вздыхала Апраксина и старательно молилась дома и в церкви за ее вразумление. Однако скрепя сердце продолжала рассказывать подруге детективные сюжеты из своей практики, и Птичка их без зазрения совести прибирала к рукам и обрабатывала для своих книг.
Но вообще-то Марго специализировалась на личных проблемах женщин, детективные истории служили ей лишь для фабулы. Не было такой семейной или любовной драмы, которую Гала Хлоба не распутала бы и не привела к счастливому концу. Хеппи-энд для книг Марго был обязателен: «Неприятностей и горя вполне хватает и в реальной жизни, так пусть хоть мои читательницы твердо знают, что хороший конец в моих романах им гарантирован!» Читательницы действительно эту самую Хлобу обожали и присылали Птичке тысячи писем, рассказывая о своих проблемах, испрашивая советов. Марго по старой привычке ни одно письмо без ответа не оставляла: она выискивала подходящие рекомендации в своей потрясающей картотеке, имевшей разделы по медицине, психологии, астрологии и еще невесть чему — целая женская энциклопедия! Она и собиралась когда-нибудь выпустить нечто подобное и даже название заранее приготовила: «Все премудрости женские от Ивы до Маргариты». Из своей картотеки она черпала и сентенции для своей Хлобы — та «любила» говорить афоризмами. Удивительное дело, но советы Марго часто попадали в точку и действительно помогали! Еще поразительней было то, что самой Марго ее специфические познания не приносили ровно никакой пользы, кроме гонораров: ей всегда безумно не везло с мужчинами! «Почему это ты сама никогда не следуешь советам из собственного кладезя женской премудрости?» — не раз вопрошали ее подруги, Апраксина и Альбина фон Ляйбниц. «Ах, мало ли что напишут в книгах!» — отмахивалась Марго, заливаясь слезами по поводу очередного оставившего ее негодяя — мужа, жениха, любовника или просто поклонника.
Обстоятельства рождения и первых лет жизни сказались на внешности Марго не лучшим образом: она так и осталась маленькой и хрупкой, похожей на черную галочку, но душой была неутомима, отличалась неугасимым жизнелюбием и доверчивостью ко всем без исключения. В восемнадцать лет она неудачно вышла замуж и вскоре развелась. В первый раз. Затем эта напасть регулярно повторялась. Пока она была обыкновенной девушкой, большой беды в этом не было: ну не везет в личной жизни, что же делать, надо жить дальше — авось впредь повезет! Но с ростом известности ей парадоксальным образом не везло все чаще и крупнее.
Сама крошечная, Марго-Птичка обожала высоких и представительных мужчин, и, хотя ее героиня Гала Хлоба утверждала, что крупные мужчины отличаются добротой и благородством, Марго из всех великанов попадались почему-то лишь проходимцы крупного масштаба. В их больших, ласковых и ловких руках сначала быстро растаяли ее капиталы, затем исчезла вилла в роскошном районе Мюнхена, после виллы большая квартира в центре города и напоследок скромная однокомнатная квартирка: при разводах с помощью таких же ловких адвокатов великаны один за другим изгоняли бедную Птичку из ее очередного гнезда. Марго была неисправима и необучаема: завидев мужчину крупного сложения, она млела и принималась восторженно вокруг него порхать и чирикать. Подруги с особенной опаской отпускали ее в писательские турне по Швеции или Норвегии: оттуда она вечно возвращалась поглупевшая и в сопровождении какого-нибудь белокурого викинга с хитрющими голубыми глазками. Викинг обирал Птичку, и этим его набег обычно заканчивался. Этот скорбный процесс остановила лишь постройка «скворечника» в имении баронов фон Ляйбниц, злонамеренно не вмещавшего великанов. Но на прошлой неделе баронесса Альбина позвонила Апраксиной и объявила, что на Птичку опять началась охота и даже «скворечник» не остановил охотника. Встревоженная Апраксина тут же позвонила Марго и в ответ на осторожный вопрос «У тебя, говорят, новый поклонник объявился?» услышала такой неуемно восторженный щебет, что ей осталось только объявить: «Я на днях собираюсь к вам в гости. На несколько дней!» Птичка почуяла неладное и заюлила: «Право, Лизочек, я не знаю… Возможно, меня не будет дома…» — «А ты постарайся быть! Я по тебе очень, очень соскучилась!» — угрожающе сказала Апраксина и дала отбой. «Вот дура-то старая! — беспощадно думала она о своей подружке. — Ведь скоро пятьдесят! И когда она угомонится?» Но Марго Перес была женщиной современной. А современные дамы средних лет, как было известно Апраксиной, старость категорически отрицают в принципе и переходят из затянувшейся искусственной молодости прямо в могилу, минуя переходное время старости, данной Богом как раз для подведения итогов и на подготовку к смерти. Так что, увы, но по «евростандарту» Марго все еще находилась «в возрасте любви».
