Обо всем этом и размышляла графиня, приближаясь в медленном потоке машин к съезду на Блаукирхен. Объехав по местному шоссе городок, она свернула на пустую проселочную дорогу и последнюю часть пути проделала с привычной скоростью в девяносто километров. Вскоре она уже ехала но частной дороге баронов фон Ляйбниц.
Имение со всех сторон окружал густой лес, причем не сеяный, а природный, также принадлежавший баронам. Проезжая по нему, Апраксина в который раз подумала о том, как причудливо складываются судьбы русских эмигрантов за границей. Вот, скажем, баронесса Альбина фон Ляйбниц, урожденная Романова. Однофамилица российских императоров, она при вопросах на эту тему — не принадлежит ли она к императорской фамилии, гордо отвечала: «Не имею чести! Вышла я вся из народа и этим горжусь!» Родилась она и выросла в каком-то захолустном городке Чапаевске, под Самарой или, как дико выражалась баронесса, «из-под Куйбышева». В своем Чапаевске она окончила школу, но затем поехала в Москву и сумела поступить в университет. Там она уже на первом курсе связалась с диссидентами и вышла замуж за одного из них. Диссидент дважды садился в лагерь, и оба раза Альбина верно ждала его, изо всех сил организуя общественность, московскую и мировую, в защиту мужа: то есть составляла письма протеста и рассылала их куда только можно, встречалась с иностранными журналистами и так далее. Между его отсидками у них родилась дочь, а из последней поездки к мужу в лагерь Альбина вернулась беременной. Вскоре после этого мужа прямо из лагеря выпихнули за границу. Когда через полгода Альбину выпустили к нему, он сообщил ей в Вену, бывшую то ли эмигрантским коллектором, то ли просто пересылкой, что он встретил в Париже свою настоящую большую любовь, а потому встретить беременную Альбину с их дочерью в Вене никак не может. «Это было бы нечестно по отношению к вам обеим, к тебе и к моей французской подруге! — объявил он. — Я не могу оскорбить ни ту, ни другую ложью, я слишком хорошо отношусь к вам обеим!» Уклонившись таким образом от нанесения оскорбления обеим дамам, он, следуя своим принципы, заодно уклонился и от всех забот о бывшей жене и общих детях, и осталась Альбина посреди Европы одна, с дочкой-малолеткой и с пузом. На ее счастье, в Вену приехала па презентацию новой книги Марго Перес. Их познакомил некто Лев Александрович Рудкевич, тоже эмигрант, профессор-биолог из Петербурга (то есть тогда Ленинграда, конечно, поправила себя Апраксина, любившая точность, хотя и ненавидевшая узурпаторское именование бывшей русской столицы). Лев Александрович, приятель графини Апраксиной, член НТС и староста русской церкви, в те времена опекал почти всю политическую русскую эмиграцию в Вене[3]. Марго, проникшись трудной женской судьбой диссидентки, не долго думая, пригласила Альбину с дочерью пожить у нее, «пока все как-нибудь да устроится», и тут же нашла способ переправить ее нелегально через австро-германскую границу. Тогда Марго еще жила на своей вилле в Богенхаузене, устраивала журфиксы, знала весь Мюнхен и легко организовала Альбине скорое получение политического убежища через американские оккупационные власти. Она выделила для нее самую светлую комнату на вилле: «Дети должны расти на солнце!» Благополучно родился диссидентский сынок, Альбина оправилась, стала учить немецкий и учиться жизни на Западе. Апраксина без всякой задней мысли познакомила ее с молодым бароном Генрихом фон Ляйбницем, а вот Марго, увидев их рядом, мгновенно решила: «Замечательная пара — подпольщица и барон. Надо бы сосватать!» — «Только тебе, глупая ты Птица, могло придти в голову такое нелепое сватовство!» — ужаснулась Апраксина, услышав ее романтические замыслы. А сватовство-то как раз и удалось, и брак состоялся и, более того, оказался на диво удачным. Довольная Птичка на свадьбе, пользуясь тем, что большинство гостей ни слова не понимает по-русски, распевала во все горло на мотивчик из Кальмана, дирижируя себе бокалом с шампанским:
Наш баварский баронв диссидентку влюблен!Говорят, и онавлюблена-а-ав барона-а-а!
Барон по характеру был мягок, уступчив, блестяще образован, воспитан в традициях и со всеми этими аристократическими достоинствами очень скоро оказался под каблучком у супруги из Чапаевска. Впрочем, ему там было уютно: натура у жены оказалась обычная среднерусская, то есть преданная, покладистая, хотя и грубоватая.
Супруги-то жили мирно и в любви, а вот бедной Марго от баронессы-выскочки доставалось: именно потому, что когда-то Птичка пригрела в своем гнезде бесприютную Альбину и ее детей, новоиспеченная баронесса неистово возмущалась тем, как на глазах у всех тает имущество Марго, и пыталась этому воспрепятствовать. А когда состояние Марго все-таки растаяло и Птичка поселилась к «скворечнике», баронесса принялась отгонять от нее поклонников всеми доступными способами, как мух. «Моих последних поклонников!» — жалобно попискивала Марго, намекая на возраст, но баронесса была непреклонна и безжалостна.
Среди лесистых холмов открылась зеленая долина с небольшим озером посередине и замком на берегу. Замок был почтенного возраста и давно нуждался в хорошей реставрации, хотя ветхость его стен скрывал пышный ковер дикого винограда. Черепица крыши и четырех башен была живописно разноцветной, поскольку тоже давно нуждалась в полном обновлении, но для этого не было денег и не доходили руки, и потому перекрывались лишь те участки, откуда выпадала черепица; обычно это случалось после бурь, столь частых в предгорьях Альп. Зато сад вокруг замка был в прекрасном порядке: сама баронесса ухаживала за ним не покладая рук, а у нее был, как говорят немцы, «зеленый палец» — все у нее всходило, приживалось, росло, цвело и плодоносило. Сад был обнесен чугунной оградой между обомшелыми и местами осыпающимися известняковыми столбами.
Апраксина не стала въезжать в распахнутые ворота и ставить машину в гараж, чтобы не вспугнуть Птичку: она оставила ее у ворот и пешком прошла к замку, держась поближе к высоким кустам. Альбину она обнаружила на кухне за чисткой картофеля к обеду.
— Наконец-то! — воскликнула баронесса, бросая недочищенную картофелину в миску к уже очищенным и вытирая руки о фартук. — Кофе будешь пить?
— Буду.
— Вот за кофе я и расскажу тебе, что отмочила наша Птичка поднебесная, краса наша ненаглядная и дурь неописанная!
Она быстро зарядила кофеварку и уселась на кухонном табурете с сигаретой. Апраксина села в плетеное кресло напротив и приготовилась слушать.
— Я вся внимание!
— Ох, прямо не знаю, с чего начать… Нет, ну какая же все-таки дурочка!
— Это ты уже говорила. И не раз.
— Ну, ты знаешь, что наша Птичка любвеобильная любит, чтобы тень входящего к ней мужчины падала на тень уходящего…
— Это я знаю. Дальше?
— Ты слышала, что год назад скончался ее издатель?
Апраксина кивнула.
— Это был издатель-нянька, издатель — мать родная, который ей, бестолковке, только что нос не вытирал! Благодаря ему были у нее деньги и на личном счету в банке, и в издательстве, вложенные в выпуск ее же книжонок. Именно эти деньги давали возможность спокойно думать о старости, которая, между прочим, у Птички нашей не за горами. То есть спокойно думать не ей — нечем ей думать! — а мне: я была уверена, что с этими деньгами она проживет, даже если бросит писать. Я собиралась просить Генриха вложить их в какое-нибудь надежное дело, потому как на гонорары в Германии никто из писателей, кроме Консалика[4], не живет. Так вот, издатель ее умер, и наследник перенял дело. Этот наследничек быстро смекнул, кто в издательстве ведущий автор, и принялся обхаживать Птичку.
— С какой целью?
— Обобрать! — жестко сказала баронесса. — Он уже, между прочим, сделал ей предложение. Пока, к счастью, только деловое предложение — дать ему право на вложение ее гонораров в какие-то совместные германо-советские предприятия.
— Бог мой! Да ведь Советский Союз на ладан дышит! Он что, сумасшедший?
— Отнюдь! Пока СССР разваливается, самое время по дешевке скупать сырье и даже целые предприятия. Можно начинать очень крупные дела, как легальные, так и не очень, ворюгам там сейчас самое раздолье. Там уже первый миллионер, говорят, появился!
— Рублевый миллионер?
— Да нет, там уже счет на доллары пошел!
— Ишь ты! Слетелось воронье на падаль…
— Именно. Пока в стране идет смута и борьба за власть, экономика страны подыхает. И этот наш поклонник тоже хочет свой кусочек урвать — за Птичкины денежки. У него еще и какие-то международные проекты намечаются… Ну да фиг с ним и с его проектами, а вот Маргошкины деньги надо у него из клюва вырвать! И я бы это сделала, но он, видимо, почувствовал, что я готова вмешаться, и собирается, как она проговорилась, сделать ей предложение с заключением брачного договора по всей форме.
