— Если бы до революции я захотел получить место в здешней начальной школе, то, и дожив до ста лет, не дождался бы! А сегодня в школе при комбинате 1200 мест! — выстреливает фразами Вильфредо. — Если бы моя жена прежде захотела устроиться на работу, то куда бы она девала ребят?! А теперь 300 детей рыбаков воспитываются в детском саду комбината! И большинство женщин работают на фабрике, перерабатывающей лангустов! И никому из них не приходится, как раньше, выходить в одиночку в море!
Я улыбаюсь, глядя на раззадорившегося Каруса, и он, поймав мой взгляд, тоже смеется.
— Ничего не поделаешь, — разводит руками, — темперамент такой. Между прочим, статистика — наука эмоциональная. И кстати, когда к нам на фестиваль приедут гости, споры тоже будут. А убеждать тех, кто еще не знает о современной Кубе, возможно только цифрами.
...Я покидаю Ла-Колому в сумерках. И когда машина трогается с места, оборачиваюсь: там, на центральной площади, памятником, обращенным в будущее, высится карнавальная карроса с надписью на борту: «XI Всемирный фестиваль».
Ирина Хуземи
Гавана — Москва
Цветок тайги
Зину Улле, привыкшую трудиться в таежной тиши, премия Ленинского комсомола застала врасплох. Она буквально сбежала из Сыктывкара — от бесконечных поздравлений и расспросов. Лишь после долгих поисков я разыскал Улле в Ленинграде.
— Зина, за что конкретно вам дали премию?
— Считаю — зазря! Я еще ничего не успела сделать...
— Но в постановлении записано: «За цикл исследований по флоре Северо-Востока европейской части СССР».
— Цикл, исследования, слова-то какие все громкие... Так, сбор данных.
Что-то мешало нам разговаривать. Вскоре понял что. По лестнице то и дело поднимались солидные бородатые профессора. Завидев их, Зина вскакивала и краснела. Разве можно было беседовать на виду у всех в знаменитом БИНе, Ботаническом институте, перед мраморной доской, напоминавшей, что здесь многие годы проработал сам академик В. Л. Комаров, бывший президент Академии наук СССР!
— Может быть, уйдем отсюда? — предложил я.
Зина живо вскочила с дивана. Мы вместе шагнули в библиотечную тишину. На- секунду я задержался около шкафа с тридцатитомной «Флорой СССР», составленной ботаниками комаровского БИНа, — настоящей лоцией зеленого океана.
— Вот здесь, — шепнула Зина, — описано 18 тысяч видов растений. А профессор Николай Александрович Миняев и я открыли еще два. Всего два, — подчеркнула она.
Я снял с полки четырехтомник «Флора Северо-Востока европейской части СССР» — одну из выдающихся работ современной советской ботаники. На обложке тома рядом с именами виднейших ученых стояла и фамилия З. Г. Улле.
— Александр Иннокентьевич Толмачев, Николай Александрович Миняев, Павел Михайлович Добряков — вот о ком действительно нужно писать...
— Родители мои — медики: отец — хирург, мать — окулист. И я мечтала пойти по стопам матери...
Могу представить Зину, лечащую глаза, могу вообразить ее музыкантом — ведь она окончила музыкальную школу. Не могу, к примеру, механиком или металлургом. Не получается!
Зина Улле увидела свет на псковской земле, недалеко от древнего Изборска, близ пушкинских мест: Михайловского, Тригорского. Прямо за окном ее дома, среди густых лесов, зеленых полей, чистых рек высился Печорский монастырь — стены его так органично вписываются в ландшафт, что и сам он казался творением природы.
Окончив школу, Улле подала документы в мединститут. И казалось, для нее, медалистки, препятствий возникнуть тут не могло. Но на ее пути в медицину встала медкомиссия. У девушки сильная близорукость. Не помня себя, забрала документы и так же механически по совету своей тети отнесла их туда, где, как уверяли, «занимаются почти медициной», на биофак Ленинградского университета. Так она ступила на тропу, которая привела ее в мир растений. Хотя могла вывести куда-нибудь еще — мало ли специальностей на том же факультете?
Все решила встреча с профессором А. И. Толмачевым. Слушая его лекции, великолепные, искрометные, убеждающие, студенты как бы ощущали на зубах пыль пройденных им троп — по Таймыру и Сахалину, по Камчатке и Таджикистану, Канаде, Индии, Гане. Он свободно обращался с географией и самой историей: бывший президент Академии наук A. П. Карпинский приходился Толмачеву родным дедом, а сам он являет собой живое воплощение преемственности науки — цепь времен от него тянется к B. Л. Комарову, К. А. Тимирязеву...
— Это он привлек меня в ботанику, — почему-то шепотом говорит Зина. Мне кажется, Зина побаивается его и до сих пор. Нужно было видеть ее глаза, когда она спрашивала: «Вы пойдете к самому Толмачеву?»
Отдавая должное большому ученому, я все же осмелюсь предположить, что настоящим ботаником ее сделал не он. Толмачев увлек Зину этой наукой — заслуга огромная. Но тянуться за ним она не могла, уж больно он был недосягаем, а она скромна. На кафедре был другой человек, ее непосредственный руководитель, будущий соавтор открытия — профессор Николай Александрович Миняев. (Их имена теперь навеки рядом — в названиях описанных ими видов растений.)
— Когда мне трудно, просто невыносимо, бросаю все и приезжаю к Николаю Александровичу, — призналась Улле. — Вы не представляете, какой это человек...
Мне говорили на кафедре, что Зина с ним внутренне очень схожа — такая же упорная, чурающаяся внешнего блеска труженица. И еще добавляли: жаль, что вы никогда не увидите Павла Михайловича Добрякова. Сама не замечая, именно с него Улле делает свою жизнь.
— Известный путешественник, ученый?
— Даже не кандидат. Был очень требователен к себе, тянул с защитой. — «Так же, как Зина», — подумал я. — Экзамены сдавал, зная, что безнадежно болен. «Ох, жить охота», — говорил он по-вологодски, нажимая на «о»... А на кафедре он распоряжался нашей основой основ — гербарием. И теперь в день его смерти люди приходят привести в порядок гербарии — поработать в память о Добрякове.
Сотрудница кафедры Галина Постовалова на мгновение примолкает:
— Он прожил тяжелую и светлую жизнь. Был председателем колхоза... Ботаника стала его поздней, но сильной любовью. Лет семь назад он прошел весь Северо-Восток до Урала, его леса, вышел из тайги не человек — тень. Но какой собрал научный материал!
Так нащупывались истоки, от которых «пошла есть» ботаник Зина Улле.
Профессор А. И. Толмачев предложил ей тему диплома: «Западные пределы Некоторых восточных (сибирских) элементов флоры Северо-Востока европейской части СССР». В те годы этот регион был еще «белым пятном» на карте зеленого океана. На востоке от него много сделала школа томского профессора П. И. Крылова, на западе хорошо поработали скандинавские ученые. А здесь, в Архангельской области и Коми АССР, перед ботаниками была еще целина. То есть общую картину распределения видов растений они, разумеется, представляли неплохо, но Толмачев поставил перед коллегами — сотрудниками и студентами — другой вопрос: почему? Почему на западе региона растительность беднее, чем на востоке? Отчего на восток от Выборга из хвойных нас сопровождают сосна и ель, в бассейне Онеги к ним присоединяется лиственница, в северном течении Двины — пихта, недалеко от Вычегды — кедр, и только на востоке региона у нас полный комплект сибирских хвойных пород?
Задача эта была сложности исключительной, и именно это привлекало Зину Улле. Только выяснив, почему та же лиственница или пихта не сумела распространиться- дальше на запад, можно было представить жизнь растительности региона во времени и пространстве.
Из университета Зина вышла с широким, глобальным видением ботанических проблем. Вместе с тем она научилась не «витать над проблемой». Профессор А. И. Толмачев влюбил ее в тот самый Северо-Восток, где нужны были такие, как она, упорные люди. И хотя судьба исследователя увела ее на время в- иные края, в Заполярье, Улле оставалась в сфере интересов Толмачева. Вот почему она в конце концов оказалась в Сыктывкаре.
Герб Сыктывкара — медведь в берлоге. Точнее, это герб старого Усть-Сысольска, переименованного в Сыктывкар. Но глухих медвежьих углов в тайге становится все меньше: города, промышленность наступают по всему Северо-Востоку, осваивается богатый край, который до революции называли «подстоличной Сибирью». И ботаникам приходится спешить: ведь объект их изучения — природные ландшафты, а не вторичный, антропогенный пейзаж.
— Вот планируют переброску на юг вод северных рек: Вычегды, Печоры, — говорит Зина. — Будут залиты большие территории. Для растительности это беда.
— Только не подумайте, что мы, ботаники, зовем людей обратно в пещеры! — вмешивается Ариадна Николаевна Лащенкова, участник руководимой Улле экспедиции. — Нет, пусть жизнь идет своим чередом, только не путем, так сказать, тотального уничтожения природы. Ведь лес не только древесина, он также и история Земли, и ее здоровье.
