А пока что сиди, не обращай внимания на любопытные взгляды и жди, когда появится Джессика. Когда она появится, Джорджи сразу об этом узнает: все повернут голову в одну сторону — в сторону Джессики. Так всегда бывает.
* * *
Джессика Таннер свернула к обочине, заглушила мотор и осталась сидеть в машине. Ее колотила нервная дрожь. Она чуть не задавила человека. Почему-то не заметила перехода, а тут, откуда ни возьмись, в двух шагах от лобового стекла выскакивает эта старушенция — прямо как из-под земли. А если бы тормоза не сработали? Как бы она жила с клеймом убийцы? Ее карма понесла бы непоправимый ущерб. И о чем она только думала?
Ни о чем не думала, в том-то все и дело. Она просто замечталась, представляя, как взбирается на Эверест, а рядом — парень с хорошей фигурой и чуткой душой. Вот они поднимаются на вершину и, задыхаясь от восторга, кидаются друг другу в объятия — они взяли эту высоту!
И с чего вдруг такое пригрезилось? Не удивительно, что она чуть не переехала старушку. Джессика боялась крутых лестниц. Боялась гор. А в детстве, когда мать на каникулы возила ее на горнолыжный курорт (в Церматт, в Сент-Мориц или в Вербье), зажмуривалась даже на самых пологих склонах. Она не в силах была элементарно съехать вниз. Все время падала. Лыжа все время соскакивала, и она со слезами нацепляла ее опять. Мимо нее, вереща от радости, проносились четырехлетние карапузы. Небось смеялись над ней. Инструкторам в конце концов это надоедало. Одного из них, француза, она почему-то очень хорошо запомнила. Он ей сказал: «Смотри не свались с подъемника».
Конечно, она свалилась — это был такой подъемник с поперечиной, которую нужно зажать между ног. Ноги запутались, она испугалась, что может упасть, — и свалилась. Пришлось останавливать подъемный механизм. Настоящие спортсмены-лыжники тоже временно приземлились. Француз подкатил к ней, выпучив глаза, замотал головой и заявил, что ставит на ней крест.
После этого унижения, пожалуй, самого унизительного из всех, что ей довелось пережить, Джессика научилась лгать. По утрам она садилась на фуникулер, поднималась на вершину горы, усаживалась с лыжами в обнимку за столик, заказывала кофе и начинала ждать. Когда после полудня в кафе заглядывала ее матушка или кто-нибудь из их группы, Джессика притворялась, будто только что с лыж. Как правило, к этому времени она успевала так накачаться кофеином, что легко и непринужденно выдавала очередные рулады о своей лихости на лыжной трассе. А что ей оставалось делать? Приходилось обманывать — иначе бы все поняли, что она всего лишь неуклюжая трусиха.
Ну ладно, я немного преувеличиваю, думала Джессика, заводя двигатель по новой. С лыжами мне удалось выкрутиться. Тогда я добилась своего. На самом деле я вовсе не собираюсь лезть на Эверест, мне просто захотелось помечтать, развеяться, отвлечься от печальной действительности.
Надо как-то выбираться из Сити, сказала она себе, вливаясь в общий поток. Но как сказать об этом Джорджи? Она предоставила мне работу в своей компании, я должна быть ей благодарна за то, что в трудную минуту она протянула мне руку помощи. Я, конечно, сама понимаю, что работник из меня никудышный, но кому от этого легче? Надо как-то самой научиться зарабатывать. Но куда я пойду и что буду делать? В университете я не училась, специальных курсов не кончала и ни о какой профессии понятия не имею.
Тут очень пригодился бы мужчина. Но мужчины нет. Появится ли он когда-нибудь или в этом вопросе я буду так же беспомощна, как в горных лыжах? Может, я боюсь знакомиться? Может, в этом все дело? Если так, то надо перестать бояться. Но получится ли? Пока неясно.
Мрак какой, подумала она, припарковываясь возле паба. На жизненном горизонте в данный конкретный исторический момент не было видно ни единого светлого облачка.
* * *
А что, это прикольно, подумала Джорджи. Встречаться с кандидатами в укромных местах, вести тайные переговоры, чувствуя себя храбрым разведчиком. В работе «охотника за головами» всегда был элемент секретности — и это было приятно. До поры до времени. Может, скоро надоест?
Но где же Джессика? И кто там настраивает музыкальный автомат? Как же надо ненавидеть людей, чтобы завести «Лунную реку»! Слова в ней еще более бессмысленные, чем в песне про Купидона. Река у них, оказывается, не просто лунная, она еще и «ежевичный друг», если такой вообще бывает. Должно быть, автор сочинял ее под кайфом. Если бы очень попросили, я бы сама сочинила не хуже — например, «Солнечный пруд! Мой друг земляничный».
Потом она почувствовала нечто. Словно легкий ветерок пронесся по залу — это все мужчины, сидевшие в пабе, разом повернули головы ко входу и вытянули шеи. Она почувствовала знакомый болезненный укол самолюбия. Можно было не оборачиваться — и так ясно, кто вошел.
— Неужели ты встречалась с ним здесь?! — Джессика оглядела помещение и поморщилась. — Жуткая дыра.
— Он не хотел, чтобы его видели. Обстановка строгой секретности. Если узнают, что он подыскивает другую работу, у него будут неприятности. Со старшими менеджерами такое часто бывает. — Джорджи пожала плечами и отхлебнула из бокала. — И представляешь, он был в мотоциклетном шлеме! Так и сидел в нем.
— Ты хочешь сказать, что он на протяжении всего разговора так и не снял шлем?
— Ну, разговора не получилось. Как только стало ясно, что он не собирается снимать шлем, пришлось быть краткой. Неужели он думает, что на работе только и ждут, когда он пойдет на собеседование, и специально на этот случай приставили к нему хвоста? Короче, я предложила ему скорее бросать фирму и податься в телестриптизеры — знаешь, выходит такой весь в черной коже, а потом все снимает с себя, кроме шлема. Многим нравится. Но он почему-то не согласился. Ладно, спасибо, что за мной заехала. А то бы мне пришлось ловить такси, а мне что-то не хочется.
— Не беспокойся, мне все равно делать нечего. Вообще-то не очень хорошо, когда в воскресный вечер абсолютно нечего делать…
— А телевизор? Наверняка ведь что-то хорошее показывают!
— Ну да, по четвертому каналу опять повторяют «Элли Макбил» и «Скорую помощь». «Элли» я уже видела, а от крови и кишок меня наизнанку выворачивает.
— Да, что у них за мода пошла — в самое ходовое время гонять одни старые сериалы.
— И не говори, — вздохнула Джессика. — Ты хоть вчера на свидание сходила.
— Ну вот, спасибо что напомнила, — усмехнулась Джорджи. — Хотя тут не смеяться, а плакать надо. Это был полный кошмар.
— Джорджи, а когда нам с тобой будет по шестьдесят, мы все так же будем жить в одной квартире и смотреть старые передачи? Может, с нами что-то не так, а, Джорджи?
— Сама об этом думаю. Но нет, вряд ли. Скорее, что-то не так с мужчинами. И в таком случае остается только одно: стать лесбиянками. Но тут есть два «но»: во-первых, мне не нравятся девушки, а во-вторых, даже если бы и нравились, как ты себе представляешь — каково это будет, если тебя бросит девица? С мужчинами понятно: если роман не удался, ты всегда можешь сказать себе: все мужчины — дураки. Их эмоциональный ай-кью равен нулю. Про женщин такого не скажешь. Нет, лесбийская любовь исключается, и мы возвращаемся на исходную позицию. Да, похоже на то, что после шестидесяти мы с тобой будем сидеть у телевизора и смотреть старые сериалы. Надеюсь, Бенни Хилла тогда еще будут крутить.
— Мне мама звонила, — сказала Джессика. Она взяла у Джорджи бокал, отпила и скривила губы: — У нее для меня очередной беспроигрышный вариант. Агент по недвижимости. Я с ним встретилась.
— Ну и?
— Помнишь Тима Парка?
— Угу.
— Ну так он еще хуже, чем Тим Парк.
— Не может быть!
— Может. — Джессика убежденно кивнула.
— Тогда скажи своей маме, пусть она сама с ним встречается.
— А что? Это идея.
— Кто о чем, а Джоанна все о своем. Ну ладно, забудь о ней. Как была курицей, так курицей и останется. Пошли, — Джорджи встала, — поедем-ка лучше домой. Конечно, если ты не хочешь приколоться напоследок, раз уж мы сюда попали. Видишь того мужика с бритой головой и в татуировке? Он на тебя глаз положил, обрати внимание. Я не стану мешать высоким чувствам. Глянь, как он на тебя смотрит.
Джорджи помахала ему рукой, указала на Джессику и улыбнулась.
— Джорджи! — возмутилась Джессика, но та уже пробиралась к выходу. Джессике ничего не оставалось делать, как последовать за ней.
Хорошо, что у меня такая родственница, думала она, догоняя Джорджи. Редко бывает, чтобы сводные сестры так дружили, как мы. Думаю, даже родные сестры так не дружат. Только почему я все время чувствую себя младшей, хотя мы ровесницы? Кто велел мне исполнять при ней роль личного шофера? И почему она позволяет себе называть мою мать курицей, а стоит мне сколько-нибудь непочтительно отозваться о ее отце, она сразу же вскидывается?
