Спустя секунду я предложил:
– Доктор, вы могли бы оставить меня на попечение медтехника.
– За такое, – выразительно произнесла она, – коммодор Лин спустил бы с меня шкуру. Слышала, у вас, имперцев, это в ходу.
– Возразить нечего, – согласился я, – но нас не надо бояться.
Ненадолго воцарилась тишина. Доктор Окойо принялась работать с диагностическим терминалом, а я сделал вид, будто не замечаю собственной наготы, и попробовал рассортировать навязчивые образы. После фуги всегда трудно соображать. Те, кто бросил меня на Эмеше, удосужились залить в мое тело достаточно крови, чтобы их не обвинили в умышленном убийстве. Во время той заварушки я был без сознания, но с тех пор всякий раз перед пробуждением мне приходилось продираться сквозь дебри памяти. Говоря научным языком, при возвращении в сознание мозг проявлял гиперактивность. Так, должно быть, ощущается смерть, ведь в фуге жизненные процессы прекращаются. Быть заспиртованным – все равно что умереть. Я был сродни трупу или куску мяса в холодильнике.
Конечно, я ошибался. Со смертью это состояние не имело ничего общего. Совсем ничего.
– Какой сегодня день?
– Шестнадцать-два-девятнадцать-точка-один-один, – не оборачиваясь, ответила Окойо.
– Ноябрь, – задумчиво произнес я.
Шестнадцать тысяч двести девятнадцатый год по имперскому летоисчислению. После Эмеша прошло сорок восемь лет, однако прожил я лишь двенадцать из них. Сорок восемь лет мы притворялись наемными солдатами. Сорок восемь лет вдали от графа Матаро и его видов на меня для своей дочери. Сорок восемь лет в качестве рекрута Имперских легионов.
Сорок восемь лет войны. Бесплодного, геноцидального крестового похода на сьельсинов – ксенобитов, охотившихся на людей, словно волки на овец. Сорок восемь лет поисков Воргоссоса, с пленными сьельсинами на борту и надеждой на дипломатическое решение конфликта. На мир.
– Есть новости? – спросил я, пользуясь моментом, чтобы сесть, пока доктор не смотрит.
Голова закружилась, и мне пришлось схватиться за края фуги. Вскоре я обрел равновесие и вытащил из бокового отсека сложенный халат.
– Удалось выследить того торговца оружием, о котором рассказывали пираты на Саноре? – спросил я.
Доктор обернулась на шум и поспешила ко мне. Повысив голос, она опять попробовала уложить меня, но я остановил ее:
– Дайте хотя бы одеться.
– Лорд Марло, вы рискуете вновь отключиться! – вспылила Окойо.
– Все хорошо, – неожиданно слабым голосом прошептал я. – Все хорошо.
Она придержала меня за плечи, но я смог лишь прикрыться халатом ниже пояса. Этого было достаточно. Меня насторожило мое дыхание – тяжелое и влажное. Повернувшись на бок, я согнулся над тазом и выкашлял из легких сгусток фиолетового раствора.
– Ничего хорошего, – возразила Окойо. – Вы шесть лет были заморожены.
– Шесть лет? – изумился я. На такое я не рассчитывал. – Где мы?
– Лорд, – помотала головой доктор, – об этом лучше спросить коммодора.
* * *
Бассандер Лин выглядел старше, чем мне помнилось, и я невольно задумался о том, какой отрезок нашего путешествия язвительный капитан провел в сознании. Я зову его капитаном, потому что он, по сути, и есть капитан. Роль коммодора – лишь ширма, маска, как и мой титул лорда-коменданта. Перемены не были разительными: никаких морщин в уголках рта или глаз, ни проблеска седины на висках. Впрочем, Лин был патрицием, бронзовокожим мандари из древнего рода, почти столь же высоких кровей, что и я. Единственная заметная перемена проявилась во взгляде его черных глаз. Он стал тверже, как будто ядовитая смола наших с ним взаимоотношений превратилась в янтарь. Его каюта на борту «Фараона» раньше принадлежала норманскому коммодору Эмилю Борделону, и Бассандер Лин позаботился о том, чтобы о предыдущем хозяине ничто не напоминало. Порнографические картины были выброшены вместе с вычурными рамами, ковры убраны. На полу еще виднелись следы гигантской кровати прежнего коммодора, на месте которой теперь стояла простая солдатская койка. Даже одеял не было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Хорошо выспались? – спросил он, не поднимаясь из-за рабочего стола. – Окойо сказала, вы полностью здоровы.
У него была дурацкая привычка отвечать на собственные вопросы. И я промолчал, а усевшись в кресло, поерзал и сполз по сиденью, развалившись. В бордовой униформе я чувствовал себя неловко. На Бассандере была такая же; воротник-стойка отутюжен, воинские регалии смотрятся как влитые. У меня знаков отличия не было, если не считать эмблемы, золотой нитью пришитой к левому плечу.
Бассандер взял со стола тяжелую кружку и, не глядя на меня, произнес:
– Эта Корво считает, что нашла нужного нам человека.
Я тут же выпрямился и с любопытством оперся на столешницу. Лин пристально посмотрел на меня и сделал глоток.
– Крашеного? – спросил я.
Так звали того человека саноранские пираты.
Капитан помотал головой и встал, повернувшись ко мне спиной.
– Некоего прохиндея по имени Самир. Корво говорит, он работает на Крашеного.
Тонкий, узкоплечий Лин напоминал рапиру. Его как будто обрамлял голографический экран, на который выводились записи с корабельных камер наблюдения.
– Корво послала на планету лейтенанта, – продолжил капитан. – Он связался с целью.
– Значит, мы нашли Воргоссос? – спросил я.
Бассандер не шелохнулся, лишь переключил экран на другую камеру.
– Нет…
Он опустил руки по швам, и я заметил на его поясе меч из высшей материи, ранее принадлежавший адмиралу Мариусу Венту, из-за которого мы едва не погибли на Фаросе.
– Человек Корво сообщил, что этот Самир – местный, представляющий интересы экстрасоларианцев, – пояснил Лин.
– Надо бы договориться о встрече.
– Как сказать, – пожал плечами капитан и взъерошил дымчатые волосы. – Это было бы легко, будь с нами Четыреста тридцать седьмой легион, но с нашей репутацией… засмеют.
В любом случае подкрепления нам ждать было неоткуда. Ближайшие союзники находились в тысячах световых лет и нескольких десятилетиях реального времени от нас.
– Бассандер, – произнес я с нажимом, – то, что мы действуем под прикрытием, не значит, что над нами можно смеяться.
Лин презрительно кашлянул и уставился в экраны:
– У нас один человек на шесть норманцев, которых вы подобрали, а про ваших колоссианских крыс я вообще молчу.
Я с трудом удержался, чтобы не швырнуть в него его же кружкой, и, овладев собой, просто скрестил руки на груди и сказал:
– Нам нужны были люди.
– Нам были нужны солдаты.
– А они кто?
– Федераты! – Бассандер наконец повернулся ко мне. – Верны, пока им платят. Стоит им получить более выгодное предложение, как они тут же пойдут против нас.
– Значит, нельзя позволить им получить такое предложение. – Теперь, в свою очередь, презрительно кашлянул я. – Накинем еще половину от того, что им платил Борделон.
– Кто-то все равно может предложить больше. Я им не доверяю. Корво тоже. Наше сотрудничество приносит плоды только благодаря деньгам.
– А что может измениться? – спросил я и схватился за лицо. В висках стучало. Я слишком рано покинул медику. – За нами стоят Имперские легионы. Корво прекрасно это знает. Мейдуанский Красный отряд…
– Мейдуанский Красный отряд, – саркастично повторил Бассандер, опускаясь в старое кресло коммодора Борделона. – Знаете, что это для меня?
Я надавил на глазные яблоки, чтобы голова прояснилась, и сказал:
– Трибун возложила на нас миссию по поиску сьельсинов, и мы…
– Это наказание. Она подсунула мне вас вместе с вашей бандой в наказание. Одной Земле известно почему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я прищурился:
– Сколько вы уже не спите?
Бассандер рассуждал так, как будто провел наедине с собой долгие годы, как будто тысячи раз репетировал этот разговор в пустынных коридорах «Фараона», пока остальные спали. Поняв, на что я намекаю, он промолчал, лишь сердито посмотрел на меня, и это дало мне возможность продолжить:
