– Давно проснулся? – спросил я Хлыста, массируя виски.
Он сунул руки в карманы:
– Недели три как. Джинан разбудила меня, когда Корво отправила Бандита на поверхность.
– Бандита? – Я вспомнил молодого норманского лейтенанта Карима Гароне. – Хорошо, а то я боялся, что Лин мог додуматься послать Суассона или Дулию.
Хлыст улыбнулся так, что лицо чуть не треснуло.
– Только если захотел бы устроить очередную заварушку.
Мы посмеялись. Лифт со свистом тронулся. «Фараон» был типичным угранским флагманом: кинжаловидным, две мили в длину, достаточно плоским, с заостренным носом. Мостик располагался почти на самой корме, наверху напоминающей рыбий плавник двухсотпятидесятиметрового шпиля. Каюта Бассандера находилась рядом с мостиком. Мы покинули шпиль; лифт переместился в горизонтальную шахту, где через добрых сто метров снова опустился и направился еще дальше к корме. В хвостовой части «Фараон» расширялся – здесь размещалась связка двигателей, окруженная кольцом варп-двигателя, и ангары для шаттлов и двух десятков легких истребителей класса «пустельга» для межкорабельных баталий. Я наблюдал, как красная точка на голубом терминале лифта обозначает наше движение вниз.
– Как Этьен? – спросил я, уткнувшись лбом в стену над терминалом.
Этьен был норманским солдатом и последним известным мне любовником Хлыста.
Ликтор ответил не сразу:
– Все кончено. Но он служит здесь, а я на «Бальмунге», поэтому все в порядке.
– Жаль, – сказал я.
– Чего жалеть? – усмехнулся Хлыст. – Он сам виноват. А как у тебя с дамой сердца?
Вспомнив замечание Бассандера насчет гарема, я потупил взгляд:
– Хорошо. Все хорошо.
То ли из уважения к моему самочувствию, то ли потому, что сказать больше было нечего, Хлыст замолчал. Мы оказались в новом коридоре, похожем на тот, из которого вышли, только шире, со скругленными углами и ребристыми переборками каждые десять метров. На потолке и стенах немигающе светили диодные лампы. Мы миновали троих легионеров в темно-красной униформе. Если они и поприветствовали меня, я этого не заметил.
Шаттлы висели под «Фараоном», подобно рыбам-прилипалам под брюхом большой акулы. К ним вел извилистый трап. Как положено по протоколу, Хлыст спустился первым и получил разрешение на вылет. Кроме нас и пилота, молодого светловолосого норманца с оливковой кожей, на борту не было никого. Хлыст сел за его спиной лицом ко мне, а я опустился на скамью в хвосте. Ответив на приветствие пилота, насколько позволили силы, я устроился поудобнее и впервые с момента пробуждения выглянул наружу через окно из алюмостекла.
– Отключаю компенсирующее поле, – объявил пилот, и мгновением спустя искусственная гравитация исчезла.
Несмотря на ремни безопасности, я немного поднялся в воздух. После пребывания в фуге ощущение было не из приятных. Хлыст разглядывал ладони. Раздался громкий лязг.
– Фал отсоединился, – прокомментировал пилот.
Остальные его реплики прошли мимо моих ушей. Мы вывалились из чрева «Фараона» во тьму. Удалившись от металлической громады корабля, оказались в открытом космосе. Я заметил подернутый облаками коричневый диск планеты Рустам. Теперь от этой имперской колонии почти ничего не осталось. Через окно был виден черный шрам на поверхности одного из материков, на границе света и тени, где сьельсины вырвали из земли целый город.
Я сглотнул, на миг забыв о мучительной головной боли. Ни до, ни после я не сталкивался с чем-то столь же устрашающим. Почувствовав, что Хлыст наблюдает за мной, я опустил взгляд.
– Дворец палатина стерли с лица земли, – сказал он, – вместе со всем правительством, почти десять лет назад. Новый город – на другой стороне, отсюда не видать.
– Сколько?
– Погибших? – уточнил Хлыст. – Точно не знаю. По словам Лина, около двух миллионов. Но выживших в два раза больше.
Я отвернулся. Черные развалины словно смотрели на меня. Сквозь меня.
– Может, Лин прав, и мы тратим время зря.
– Ты бы не смог предотвратить это.
– Не смог бы, – согласился я, – но в наших силах не допустить повторения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мы оба понимали, что это ложь. Прямо сейчас где-нибудь в Пространстве Наугольника сьельсины уничтожали другую планету.
Я закрыл глаза, прячась от темноты, но лишь обрел иную, еще более глубокую тьму.
Глава 2
Спящие и неприкаянные
Холод. В кубикуле всегда стоял холод. Иней покрывал пол и обрамлял силуэты яслей, в которых спали наши демоны. Ветер из вентиляционных отверстий что-то зловеще нашептывал, и меня пробрала дрожь, даже несмотря на униформу. Я проводил в этой камере много времени, особенно до заварушки на Фаросе. Это место напоминало мне семейный некрополь под Обителью Дьявола, где в погребальных сосудах хранились глаза, мозги и сердца моих предков. Быть может, поэтому я испытывал здесь некое мрачное умиротворение. А может, дело в холоде. После целой вечности на тропическом Эмеше мне пришлись по душе лютый мороз и тишина. Ни звука, кроме гула машин, моего собственного дыхания и похрустывания льда под сапогами.
Здесь, в промозглых склепах, спали сьельсины, зависшие между двоичными ударами пульса, словно вурдалаки в ожидании кровавой луны, когда можно будет восстать из мертвых и снова напиться человеческой крови. Выжившие с разбившегося на Эмеше корабля. Всего одиннадцать. Скрестив руки на груди, чтобы согреться, я прошел вдоль капсул, углубляясь в кубикулу. Воздух стал еще морознее. На каждой капсуле были написаны имена: Этанитари, Оанаторо, Сватаром, Танаран. У яслей Танарана я задержался, пощупал пальцами заледенелую поверхность. Их командир. Какой-то жрец, насколько я мог судить, или, по крайней мере, нобиль. В ясли он улегся добровольно, согласившись с моим планом.
– Почти добрались, – произнес я, представляя, что существо может меня слышать, и отвернулся.
Где же капитан Азхар? Хлыст уже должен был сообщить ей о моем возвращении. Лампочки на яслях успокаивали приятным голубоватым светом. Никаких проблем.
– Скоро будете дома, – добавил я.
– Вы все еще в это верите?
Я едва не подскочил как ужаленный, а обернувшись, увидел женщину, но не ту, которую ожидал. Передо мной стояла Валка Ондерра Вхад Эдда. Вопреки всему, что мы пережили после Эмеша – и отчасти из-за этого, – мне снова стало больно при одном только взгляде на нее. Тонкая, бледная, словно вырезанная из хрусталя, с проницательными глазами. Не подумайте, я не хочу сказать, что она была хрупкой. Скорее наоборот – при встрече она могла вас ранить. Со мной это случалось всякий раз.
Она была тавросианкой, потомком древних траватскаров, бежавших из нордских колоний на Ганимеде. Косторезы, формировавшие генетический код, создали ее похожей на Афину Палладу. Высокая, прекрасная, суровая. Ее темно-рыжие волосы казались черными, как мои, и эта чернота до красных на свету, огненных проблесков контрастировала с морозной белизной кожи.
– Я в этом совсем не уверена, – сказала она с улыбкой, но ее золотистые глаза остались холодны.
Потерев ладони, чтобы согреться, я подошел к ней:
– И вы туда же…
– Простите?
Брови Валки вспорхнули в изумлении.
– Я только что говорил с Лином. Он по-прежнему считает, что мы попусту тратим время.
– А-а…
Казалось, она не ощущала холода, хотя была одета всего лишь в брюки и длинную рубашку с изображением черепов и какой-то тавросианской надписью.
Заправив густую прядь волос за ухо, она сказала:
– Адриан, по-моему, он прав.
Поджав губы, я прошел мимо нее в коридор. Внутри «Бальмунга» было темнее, чем на «Фараоне», – кругом черная глазурь и отполированная латунь. Соларианский стиль. Этот в прошлом имперский эсминец в какой-то степени все еще оставался таковым. Он был гораздо старше двух других кораблей Красного отряда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Валка последовала за мной.
– Мне нужно продолжать исследования, – сказала она. – Я хочу поговорить со сьельсинами, а Лин не позволяет их будить.
