Но вот однажды, когда я поднимался к себе но лестнице и был в отличном настроении (только что посмотрел «Фантомаса»), я вдруг нос к носу столкнулся с ней. Она как раз спускалась сверху.
От неожиданности мы замерли.
— Попалась, — сказал я не двигаясь.
Меня наполняло торжество. Уж теперь-то ей никуда не уйти! Я чувствовал себя комиссаром Жювом, которому очень повезло: он поймал неуловимого Фантомаса. В моей голове даже возникли красивые слова: «Спускайтесь, мадам, спускайтесь. Мне очень жаль, но в конце пути придется рассчитаться».
Я ждал, что она повернется и бросится бежать, а я в один прыжок настигну ее, и вот тут-то причесочка «конский хвостик» весьма пригодится. Я схвачу ее за волосы левой, правую сожму в кулак и поднесу к самому се носу. «Морда, морда! — скажу. — Я кулак. Иду на сближение». А она задергается, будет всхлипывать: «Пусти, я твоей матери скажу…»
Только девчонка не повернулась и не побежала, а так и стояла на своей ступеньке. Тогда я сделал несколько шагов. Она все стояла. Я подошел вплотную.
— Ну!.. — сказал я и протянул руку к «конскому хвостику».
Она отвела голову назад. В глазах ее была тревога. Я видел, что девчонка боится меня, но также понимал, что она не отступит, не побежит.
Если бы она жалобно захныкала, тогда другое дело. Тогда бы я, конечно, дал ей разок по затылку, чтоб была ученой. Но девчонка молчала.
— Попадись мне еще! — проговорил я.
— Что тогда? — спросила она, и уголки губ ее чуть растянулись, как и в тот раз.
— Тогда узнаешь! — И я, не оглядываясь, потопал на свой этаж.
Чтобы показать, что она меня больше не интересует и что я даже позабыл про нее, я принялся насвистывать: «Все ребята уважали очень Леньку Королева…» А на душе было паршиво.
— Фальшивишь, — донеслось до меня снизу. «В самом деле, поддать ей, что ли? — устало подумал я, но, махнув рукой, двинулся дальше. — Не стоит связываться. Хлопот потом не оберешься».
С тех пор мы старались не встречаться. Вернее, и просто переходил на другую сторону, если замечал, что она идет навстречу.
Несколько раз я видел ее из своего окна. Я отходил к занавеске, чтобы она, случайно взглянув на окно, не узнала, что я смотрю на нее. Ходила она плавно, легко. Я смотрел — и вся злость моя куда-то девалась.
Потом я видел ее несколько раз со стариком — с Загонялой. «Чего это она с ним?» — думал я. А они шли чинно, не спеша. Одним словом, прогуливались. Казалось бы, ну какое мне дело до всего этого? Пусть прогуливаются! Но что-то удерживало меня у окна, пока они шли по двору.
Я спросил у Витальки, который всегда все знает: что это, мол, за девчонка какая-то со стариком ходит?
— А-а-а, — протянул Виталька, — это его внучка приехала. Теперь с ним живет. Ее Русалкой зовут.
— Как? — переспросил я.
— Вообще-то Танькой. Но мы ее со вчерашнего дня Русалкой прозвали.
— Почему?
— Потому что она на русалку учится.
— Ты что ерунду болтаешь? — сказал я.
Виталька рассмеялся и пояснил:
— Вчера она к нам подошла…
— Сама?
— Ну да. Ты слушай. Подошла, значит, и говорит:
«Вы что моего деда Загонялой зовете?» А Леха ей: «Он же и есть загоняла. Самый натуральный. Он же публику на места загоняет». — «А ты, — говорит она, — дурак самый натуральный! Дедушка мой работает капельдинером». Леха обиделся, конечно, и в драку было полез. Но я говорю: «Отзынь!» И спрашиваю у нее: «Кем-кем работает?» — «Капельдинером. Помогает зрителям правильно занять свои места». А потом разговорились, и мы узнали, что она будет выступать в опере «Русалка».
— Петь будет?
— Нет. Просто будет читать стихи.
— Стихи!
— Ну да! «Русалку» же Пушкин написал стихами. А потом к ней кто-то музыку придумал, Танька говорила.
Я не мог понять:
— Ты же сам говоришь — музыку. Значит, она поет?
Виталька досадливо поморщился:
— Не поет, а читает. А кроме нее — все поют.
— Что же она читает? — допытывался я.
— Текст читает, — разозлился Виталька. — «Что» да «что»! Сходи, тогда сам узнаешь.
— А говоришь, она на русалку учится.
— Ну да, учится. Репетирует. — И вдруг он пристально посмотрел на меня: — А что ты так интересуешься?
— Ничего… Просто я…
— А покраснел-то, покраснел…
Я замахнулся:
— Как дам вот сейчас!
Мы еще о чем-то потрепались и разошлись.
А во дворе время от времени я стал слышать крики: «Русалка!», «Русалка!», «Русалка хвостом рыб отгоняет!». И я видел, как плавно и независимо шла Таня. На крики мальчишек она не обращала никакого внимания.
И снова я встретил ее на лестничной площадке, когда Таня возвращалась от Верки. Я хотел посторониться, чтобы она прошла, но Таня вдруг остановилась.
— Здравствуй, — сказала она.
— Здравствуй.
Она молчала, и я тоже не знал, что ей еще сказать. Было слышно, как Силин играл «Неаполитанскую песенку». Особенно мне нравились места, где мелодия вдруг обрывалась, а потом как бы вдогонку ей летела еще одна протяжная нота. Про себя я даже повторил за трубой.
Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…ля,Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…ля…
Но что же сказать Тане? Не стоять же таким истуканом.
Наконец я бухнул:
— Ты… это… правда Русалку играешь?
— Правда, — сразу ответила она, — только не Русалку, а Русалочку.
— Русалочку?
— Да. Это дочь Русалки.
— Дочь?
Я и сам чувствовал, что вопросы мои идиотские. Но Таня не рассмеялась.
— Дочь ее и князя.
На этот раз я ничего не спросил, но Таня отлично поняла, что «Русалку» я не знаю, хотя и сказал:
— Ага!
— Хочешь, я тебе книгу дам, ты там обо всем прочитаешь? — И, не дожидаясь моего ответа, она предложила: — Пошли.
Только когда мы переступили порог ее комнаты, я вспомнил про Загонялу. Но отступать было поздно. Старик шел нам навстречу.
— Познакомьтесь, — сказала Таня, — это мой дедушка Иван Денисович.
— Эдик, — произнес я.
Я подумал: вот сейчас он начнет меня распекать! Сколько раз я вместе с другими кричал: «Загоняла!» Зачем кричал? Не знаю. Может, и те, другие, тоже не знают? Глупо как-то.
Но старик сказал:
— Присаживайтесь, молодые люди. А может, мы чаю выпьем?
— Спасибо. — Я поерзал на стуле. — Я на минутку зашел, за книгой.
— За какой, позвольте полюбопытствовать?
Я почувствовал, что начинаю краснеть. Что у меня за дурацкая привычка, нет, не привычка, а свойство: чуть что — я уже краснею! Просто не знаю, куда деться в такой момент.
Выручила Таня. Она сказала:
— Эдик хочет почитать пушкинскую «Русалку».
— А! Это хороню, — произнес Иван Денисович. — Это похвально.
«Вот еще! Нужна мне больно его похвала», — подумал я, но, конечно, промолчал. Я стал смотреть на полки с книгами, на картины и портреты. А на потолке висел голубовато-зеленый плафон — тот самый, от которого вечером струился мягкий, подводный свет.
Таня тем временем принесла чайник, расставила чашки, достала сахар и печенье. Она делала все это быстро, но как-то незаметно, без суеты. Лишь теперь я рассмотрел, что и глаза у нее были зеленоватые, как тот плафон.
Посидели, попили чай. Таня рассказывала, что скоро премьера, все очень волнуются, и она тоже волнуется, но режиссер похвалил ее и сказал, что все будет хорошо.
— А через неделю у нас генералка, — закончила Таня. — Вот!
— Ты бы и пригласила Эдика на генеральную репетицию, — вставил Иван Денисович, пока я раздумывал, что же это значит — генералка.
— Конечно. Только нам еще не дали пригласительных билетов.
Мы поговорили еще немного, а затем я взял книгу и ушел.
Во дворе я оглянулся на их окно. Оно, бледно-зеленое и прохладное, показалось мне кусочком морского дна. И вот в окне появилась Таня. «Русалка, — подумал я про нее. — Русалочка». А прическа «конский хвостик» ей идет. Если распустить его, волосы разметнутся по плечам, но спине — и Таня тогда, наверное, будет совсем как настоящая русалка.
Книга мне не очень-то понравилась. Князь полюбил дочь Мельника и хотел жениться на ней. А потом взял да и женился на другой. С горя Мельникова дочь утопилась и стала Русалкой. Мельник сошел с ума. Князю тоже, видно, несладко пришлось. А Русалка родила девочку в своем подводном царстве. И девочка выходила на берег и встречалась со своим сумасшедшим дедом. А однажды она встретилась с Князем. Он удивился и спросил: «Откуда ты, прелестное дитя?» Вот и все.
А я-то думал, что там что-нибудь страшное происходит, как, например, в кинокартине «Вий» у Гоголя.
Через несколько дней я книжку вернул.
Таня открыла мне дверь, и я сразу же заметил, что «конского хвостика» уже нет. У нее была теперь короткая, почти мальчишеская стрижка. Так ей тоже шло. Правда, вначале я как-то не мог привыкнуть к этому.
