чтобы никто не смел ко мне подходить, не то, что говорить. А Мирослав Елизарович был единственным, кому было плевать на все предрассудки.
Мои натянутые до предела нервы не выдержали, и я расплакалась. Николас подошел ко мне, несильно сжал руку и бросил полный презрения взгляд на моих родителей. На мгновение мне показалось, что от его взора загорятся занавески на окне, но, благо, это не произошло.
— Если честно, я удивлен вашим поведением, — проговорил он, едва ли не выдавливая слова из себя. — У нас с вами был договор. И ведь на довольно крупную сумму денег. А вы даже не смогли выполнить простые условия, которые мы перед вами ставили!
— Но!.. — попыталась что-то сказать моя мать, но Анастасия перебила ее.
— Молчать! — прошипела она и хищно улыбнулась. Ее движения были похожи на змеиные, в глазах мелькала опасность.
— Но мы с вами не договаривались о ее воспитании! Только о содержании до восемнадцати лет, — возразил отец. Марк махнул рукой, и он схватился за горло.
— Ровно как восемнадцать лет назад, — усмехнулась Анастасия себе под нос, но затем повысила голос. — Да, мы договаривались о ее содержании. Но если я не ошибаюсь, по общепринятым меркам, содержание ребенка еще подразумевает и воспитание ребенка. Почему ее воспитывал совершенно иной человек? Как его зовут? Мирослав?
— Да, — прошептала я. — Мирослав Елизарович. Можно сказать, он мне семью и заменил.
— Хорошо, — сказал Николас. — Выделим ему часть вашего жалования. Не заслужили вы полную сумму.
Мои родители вскрикнули и бросились им под ноги.
— Нет, пожалуйста! Дайте нам денег! Мы и так столько лишений пережили за эти восемнадцать лет!
Я отвернулась. Не могла смотреть на эту картину, слишком уж жалкое являлось моему взору зрелище. Наконец Анастасия достала из внутреннего кармана роскошного красного камзола, обшитого золотой нитью, мешочек, раскрыла его и высыпала деньги на пол. Монеты звонко зазвенели по дощатому полу. Родители бросились к ним, начали жадно загребать деньги в карманы, словно боялись, что кто-то, кроме них самих, соберет их богатство. Но в сумочке еще что-то оставалось, женщина завязала это атласной тесьмой, что-то прошептала и протянула ее главе семейства со словами:
— Этот мешочек вы должны отдать Мирославу. Это его награда за проделанную работу. Вы этих денег не заслуживаете, — видя хищный блеск в глазах этих жадных людей, она добавила, — но имейте в виду, что его сможет открыть только сам Мирослав. Он заколдован. Если вам надоело жить, конечно, можете попробовать открыть.
Блеск в глазах заметно поугас. Тем временем Марк взял меня за руку и вывел из жалкой лачуги на свежий воздух. Николас тем временем отвязал лошадей, похлопал по бокам и улыбнулся.
— Бегите, лошадки. Скоро встретимся с вами.
Лошади побежали и радостно заржали своим хозяевам. Теперь мне предстояло увидеть самое интересное. Троица, как я уже успела их окрестить, практически одновременно сделала машущие движения лопатками и взмахнула руками в разные стороны, немного присев по инерции. Я мельком бросила взгляд на родителей, те стояли в дверях и неистово крестились, что-то нашептывая под нос. Затем произошло невероятное для нашей деревни явление: вокруг чужаков проявился иссиня-черный ореол, который через мгновение превратился в три пары великолепных черных крыльев.
— Раскрой свои крылья, — посоветовал Марк. Я поспешила последовать его совету, но в последнее мгновение затормозила.
— У меня же их нет, — пробормотала я.
— Ты права. Пока что. Но у тебя есть силы, которыми ты обладаешь от рождения, хотя даже не подозреваешь о их существовании. А сейчас мы втроем рядом, делимся своей энергией для раскрытия твоей.
— Тебе необходимо открыть крылья, потому что придётся лететь самой, наших сил попросту не хватит, чтобы нести тебя на себе, — поддержал Марка Николас. Одна Анастасия просто стояла и пристально смотрела на меня. Как я могла предположить, в этой тройке она главная. Родители же, коими я их, на самом деле, никогда и не могла назвать, забились в уголок нашей убогой лачуги и жалобно скулили. Наверное, мне стоило им сочувствовать. Но после представшей передо мной картины не могла сказать наверняка.
Я не хотела тратить время, поэтому повторила за троицей увиденное движение лопатками. Сначала ничего не происходило, но через мгновение я почувствовала за спиной какое-то движение. Повернула голову и не смогла сдержать удивленного возгласа. За спиной красовались поистине огромные черные, как беззвездная ночь, крылья. На лицах родителей был написан неописуемый ужас, в глазах троицы я успела увидеть некоторое благоговение. Отец выдохнул, освящая себя крестом.
— Ведьма!
Анастасия зашипела на эти слова.
— Заткнись! Ты не имеешь права так говорить о нас!
Но меня эти слова нисколько не тронули. Я давно перестала чувствовать обиду, особенно на самых, казалось бы, близких людей. Посмотрела на Николаса, тот кивнул мне.
— Ты большая молодец, Вика.
— Прошу, зовите меня Вики. Вика — не то имя, которое мне привычно слышать, — сказала я, переводя взгляд на родителей, словно желала превратить их в пепел.
— Хорошо, Вики, — поправился Николас, от волнения неловко поправляя волосы.
— Приятно работать со смышлёными детьми, — улыбнулась Анастасия.
— Ты к нам привыкнешь, — улыбнулся Марк. — Тебе предстоит столько еще узнать.
Наконец мать отошла от шока и начала теребить отца за рукав рубашки. Тот спохватился и неопределенно махнул рукой.
— Теперь убирайтесь отсюда! Нечего вам тут задерживаться!
Я поймала себя на мысли, что родители были напуганы. Очень сильно. И напуганы отнюдь не этими странными чужаками. Их напугала я. Марк оглядел их и произнес нарочито ласково:
— Да, вы правы. Что-то мы и вправду задержались.
И он уверенным шагом пошел в сторону леса. Анастасия двинулась за ним, Николас хотел взять меня за руку, но я жестом остановила его.
— Я бы хотела сказать пару слов своим родителям, — прошептала я одними губами, но мужчина меня прекрасно понял и пошел к своим. Я же подошла к родителям и с ненавистью оглядела их с ног до головы. Старая изношенная одежда являла собой жалкое зрелище, но я им не сочувствовала. Не могла. Особенно после того, как узнала, что те мне — не родные.
— Я могу понять, что вы никогда меня не любили. А теперь хотя бы знаю, почему. Одного только понять не могу. Зачем вы вообще согласились на это все? — прошипела я, желая выжечь на их лицах всю ненависть, которую сейчас испытывала.
Отец с отвращением отвернулся от меня, а мать страдальчески воздела руки к небу. По её щекам текли слезы, оставляя за собой грязные дорожки.
— Нам нужны были деньги! Ты сама видела, в какой нищете мы жили все это время!
