Искренний язык Берекии — это и сквернословие, и откровенные богохульства, и даже жаргон. Именно это я старался сохранить при переводе.
Очевидно, пожелай Берекия написать еще один мистический трактат, а то и полновесный исторический текст, он непременно сделал бы это. Ему достало бы и таланта, и знаний. Но — не пожелал. Он написал сказку в трех частях, последнюю из которых современный критик назвал бы послесловием. Для удобства читателя я разделил эти части на двадцать глав. Главы с первой по восьмую соответствуют первой рукописи, с девятой по двадцатую — второй, двадцать первая же глава — это третья часть.
«Последний каббалист Лиссабона» — это нечто большее, чем просто перевод. Я старался во всем быть верным оригиналу, за исключением двух моментов: первый из них — пространные цитаты молитв и песнопений, второй — отступления для обоснования сокровенного смысла событий по Каббале. Несомненно, они представляют научный интерес, однако, простому читателю могут показаться слишком сложными и скучными. Поэтому в переводе я опустил большинство таких мест. Кроме того, какие-то части я расставил в хронологическом порядке, хотя в оригинале они были расположены с точки зрения религии. Надеюсь, это не слишком существенно изменило суть работы Берекии, а скорректированная мною структура в глазах читателя будет выглядеть более осмысленно.
В целом я старался сохранить равновесие между современным языком и встречающимися архаизмами и передать авторский язык.
Берекия не всегда последователен в записях, поскольку некоторые слова португальского языка сложно передать знаками иврита. В цитатах речи португальцев используется латиница.
Слова из иврита также записаны латиницей, чтобы их мог прочитать англо-говорящий читатель.
Прочтение рукописи Берекии вызывает интересные вопросы об истории книг на иврите, написанных в Иберии. Является ли, например, иллюстрированная Тора, обнаруженная им в генице, принадлежащей его дяде, так называемой Библией Кенникотта, которая сейчас хранится в Библиотеке им. Бодлера в Оксфордском университете? Упоминание букв в форме животных и имени Исаака Бракаренса (несомненно, того самого Исаака де Брага, для которого иллюстрировалась рукопись) наводит на мысль о верности этой догадки. Об истории этой Библии ничего не известно с момента ее написания в 1476 году вплоть до 1771 года, когда она была приобретена Оксфордом по рекомендации библиотекаря доктора Кенникотта. Вероятно, Авраам и Берекия Зарко буквально спасли ее.
А арабская версия «Фонтана жизни», что хранилась у отца Карлоса? Неужто ее и правда перевезли контрабандой в Салоники? И что с ней сталось потом? Арабский оригинал так и не был найден, одни переводы на латынь.
«Последний каббалист Лиссабона» — тоже загадка не из простых. Почему книгу спрятали в подвале дома Луго? Почему в современных ей рукописях нет ни единого упоминания о ее существовании? Неужели она никогда не издавалась? Ведь целью Берекии было предупредить новых христиан и евреев о грозящей им по всей Европе опасности, и он должен был приложить максимум усилий для того, чтобы она получила как можно более обширное распространение.
Профессор Рут Пинхель из Парижского Университета предложила мне несколько версий, которые позже я услышал от большинства экспертов в области средневековой сефардской литературы, к кому обращался за консультацией.
Во-первых, унизительные отзывы Берекии о новообращенных и его призыв ко всем евреям и новым христианам покинуть Европу, несомненно, вызвал бы гнев европейских правителей и церковной власти, в особенности же — инквизиции Испании и Португалии. Попади его работы в христианскую Европу, их бы разом запретили и сожгли.
Возможно также и то, что его пылкие призывы к эмиграции привели бы в ярость глав хрупких еврейских общин — как тайных объединений сефардов в Португалии и Испании, так и более открытых общин североевропейских земель ашкенази. Те из евреев и новых христиан, которые по духовным, эмоциональным или финансовым соображениям предпочитали остаться в Европе, тоже запретили бы творение Берекии.
Кроме того, трактовка Берекией таких тем, как секс и раскол между каббалистами и раввинской верхушкой, могла оказаться излишне откровенной для того, чтобы ее принял простой читатель. Его работа, несомненно, стала бы табу для большинства консервативных лидеров, противостоящих утрате духовности в среде евреев.
Я бы упомянул еще одну теорию, хотя она вызывает у меня сомнения. Возможно, Берекия сам запретил печатать свои работы. Не только из нежелания раскрывать имена тайных евреев, упомянутых в текстах, но и потому, что прекрасно знал об отлучении, грозящем за так называемую ересь.
Он безумно хотел предупредить евреев о том, какие опасности провидел его дядя для евреев, останься они в Европе, но больше его страшила возможность стать изгоем в своей общине, как век спустя стал Барух Спиноза. Возможно, он и распространял втайне копии своих работ, беря с людей клятву в том, что они не станут разглашать их содержания и даже упоминать об их существовании. Возможно, именно поэтому у них и не было титульного листа.
И еще один, более тоскливый вариант: вполне возможно, что Берекия погиб, пытаясь уехать из Португалии и спасти двоюродную сестру Резу. И все копии работ, которые он сделал и пытался вывезти в Иберию, исчезли вместе с ним. Сохранились лишь те, что были спрятаны в тайнике здесь, в Константинополе.
Что касается самого тайника, вероятно, он был зацементирован во времена нацизма: цемент, покрывавший его, относится как раз к тому периоду. Не следует забывать о том, что многие новые христиане действительно эмигрировали из Португалии в XVI–XVIII веках, преимущественно в Турцию, Грецию, Северную Африку, Нидерланды и Италию — страны, которые позже были опустошены или подмяты Германским Рейхом. К примеру, в результате эмиграции новых христиан, к концу XVI века один Константинополь мог похвастаться еврейской общиной в тридцать тысяч человек и пятьюдесятью четырьмя синагогами — самыми крупными в Европе.
Во время второй мировой войны большинство евреев Иберии, живших в Греции, Югославии и других южно-европейских странах, в общей сложности более двухсот тысяч, были арестованы и казнены в газовых камерах. С точки зрения призыва Берекии к евреям и новым христианам уйти из христианской Европы интересно то, что еврейские общины мусульманской Турции были защищены законодательством и полностью спаслись от уничтожения. Но даже если и так, владелец — или владельцы — рукописи Берекии, возможно, родители Луго, должны были опасаться того, что волна геноцида захлестнет и Турцию, как сам Берекия за четыреста лет до этого опасался, что инквизиция, охватившая Кастилию, доберется и до Португалии. Инквизиция окончательно установилась в Португалии в 1536 году, спустя пятьдесят лет после ее начала в Испании и всего лишь через шесть лет после того, как Берекия завершил свою последнюю рукопись.
Знал ли Аяз Луго о существовании рукописи? В своем завещании он ее не упоминал. Возможно, его родители спрятали рукопись, не поставив сына в известность.
В первую очередь я должен поблагодарить Авраама Виталя, столь великодушно предложившего мне свой дом и впоследствии разрешившего работать над текстами Берекии Зарко. Также я хотел бы выразить свою благодарность его жене Мириам Розенкранц-Виталь, которая помогла мне пережить бесконечные бессонные ночи, снабжая меня портвейном и домашним кускусом.
Спасибо и Исааку Сильве Росе, одобрившему мое желание прервать работу над диссертацией для ознакомления с рукописью, Рут Пинхель за исторические справки, Ари Диаш-Леву и Карлу Конштейну за помощь в переводах с иврита и Йозефу Амаро Маркусу, эксперту в области испанской и португальской Каббалы, за расшифровку того, что расшифровать невозможно.
Эта книга опубликована, дабы почтить память Берекии Зарко, его семьи и друзей.
Пролог
Горе правило моей рукой, когда я начал впервые записывать нашу историю. По еврейскому календарю шел год пять тысяч двести шестьдесят седьмой, тысяча пятьсот седьмой по христианскому летоисчислению.
Малодушно забросил я свою повесть, поскольку это не принесло облегчения моей душе.
Сегодня, спустя двадцать три года после той жалкой моей попытки описать жажду отмщения, я вновь дерзнул открыть рукопись. Зачем я разрываю узы молчания?
Вчера, около полудня, кто-то постучал в двери нашего дома здесь, в Константинополе. Я единственный был тогда в доме из всей семьи и отправился взглянуть, кто пришел к нам.
Невысокий юноша с длинными черными волосами и глазами темными и усталыми, кутающийся в красивый иберийский плащ с алыми и зелеными полосами, стоял на крыльце. Вялым и неуверенным был его голос, когда он заговорил по-португальски:
