Ее расположенная над гаражом квартира находилась в трех минутах ходьбы. Так что пришла она с бордом, пляжным полотенцем и небольшой сумкой-холодильником.
Хотя он попросил Саманту надеть красное бикини, она остановила свой выбор на желтом. Он надеялся, что так и будет, но если бы упомянул желтое, она могла прийти в красном, синем или зеленом.
Само совершенство, прямо-таки мираж, со светлыми волосами и золотистой кожей, она напоминала желанный оазис на широкой полосе залитого солнечным светом песка.
– Что это за сандалии? – спросила Саманта.
– Стильные, правда?
– Они – из старых покрышек?
– Да. Но они высшего качества.
– Ты также купил и шляпу, изготовленную из ступицы?
– Тебе они не нравятся?
– Если один лопнет, автомобильный клуб привезет тебе замену?
Райан скинул сандалии.
– Я ими доволен.
– И как часто их нужно надувать и балансировать?
Мягкий и горячий, песок пересыпался под пальцами, но стал твердым и прохладным, едва они добрались до того места, где его укатывал прибой.
– Я выброшу сандалии, если в следующий раз ты наденешь красное бикини, – пообещал он, когда они вошли в воду.
– Ты же хотел, чтобы я пришла в желтом.
Он попытался скрыть удивление такой вот проницательностью.
– Тогда почему я попросил тебя надеть красное?
– Потому что ты только думаешь, что понимаешь меня.
– Но я – открытая книга?
– Моргунчик, в сравнении с тобой самая простенькая сказочка доктора Зюса[6] сложна, как Достоевский.
Они положили борды на воду и, улегшись на них, погребли от берега.
– Насчет Зюса – это оскорбление?! – крикнул Райан, перекрывая шум прибоя.
Ее серебристый смех напомнил Райану сказки о русалках.
– Никакое не оскорбление, сладенький. Поцелуй в тринадцать слов.
Райан не стал пересчитывать все слова, отделявшие Моргунчика от Достоевского. Саманта все замечала, ничего не забывала и могла дословно воспроизвести разговоры, которые они вели несколькими месяцами ранее.
Иногда она его пугала, не только влекла. И, наверное, жаловаться на это не следовало. Саманта не могла стать ни предсказуемой, ни скучной.
Волны следовали одна за другой на равных расстояниях, словно грузовые вагоны, по четыре-пять кряду, а потом наступало относительное затишье.
В один из таких моментов Райан и Саманта вывели борды в зону ожидания[7]. Там оседлали их, готовясь к подходу первой высокой волны.
Здесь, с гораздо более близкого расстояния, океан уже не казался Райану таким же спокойным и синим, как из окон его дома на холмах. Сменил цвет на густо-зеленый, бросал ему вызов. Приближающаяся волна напоминала спину левиафана, размером превосходящего тысячу акул, рожденного в глубинах, но теперь поднявшегося наверх, чтобы проглотить залитый солнечным светом мир.
Сэм посмотрела на Райана и улыбнулась.
Солнечные лучи нашли ее глаза и высветили в них синеву неба, зелень моря, радость от единения с миллионами тонн воды, которые гнал к берегу шторм, разыгравшийся в трех тысячах миль от Калифорнии, и с луной, которая сейчас плыла по небу на темной стороне Земли.
Сэм поймала вторую волну: на двух коленях, на одном встала на борд и уверенно и непринужденно взлетела на гребень волны, скатилась с губы[8].
Когда Саманта исчезла из виду, скользя вниз по лицу волны[9], Райан подумал, что эта волна (гораздо больше предыдущих) могла загнать Саманту в трубу[10]. Но, конечно, та выбралась бы из нее так же легко, как нефть течет по трубопроводу.
Райан перевел взгляд на океан, рассчитывая момент подхода следующей волны. Ему не терпелось подняться и заскользить.
Что-то случилось с его сердцем. Оно уже билось быстрее, предвкушая ощущение полета, но внезапно резко ускорило бег, да еще и забухало с такой силой, будто Райана ждало что-то ужасное, а не приятное развлечение.
Он почувствовал, что удары сердца отдаются в лодыжках, запястьях, горле, висках. И кровь в его артериях вроде бы устремилась навстречу накатывающей на него, уже поднимающей его волны.
Шипящий голос воды усилился, в нем появились угрожающие нотки.
Схватившись за борд, уже не думая о том, чтобы встать и помчаться по волне, Райан увидел, как дневной свет меркнет, темнеет на периферии. И небо у горизонта, оставаясь чистым, начало сереть.
Дыхание стало быстрым и поверхностным. Похоже, изменился состав атмосферы, процент кислорода заметно уменьшился, возможно, поэтому и посерело небо.
Никогда раньше Райан океана не боялся. Теперь испугался.
Вода поднималась, словно задумала что-то нехорошее. Вцепившись в борд, Райан заскользил по горбу волны в ложбину между волнами. Почему-то испугался, что ложбина станет ямой, яма – водоворотом, а уж водоворот утащит его на дно.
Борд качало, трясло, Райан чуть не свалился с него. Силы уходили. Хватка слабела, пальцы дрожали, словно у старика.
Что-то такое ощетинилось в воде, нагоняя на Райана еще больше страха.
И он совершенно не успокоился, даже когда понял, что имеет дело не со щупальцами осьминога и не с акульими плавниками, а с морскими водорослями. Если бы рядом действительно появилась акула, Райан оказался бы в ее власти, не смог бы ни уплыть от нее, ни оказать хоть какое-то сопротивление.
Глава 2
Приступ прошел так же внезапно, как начался. Мчащееся галопом сердце Райана притормозило. Синева изгнала серость с неба. Вода стала не такой темной. Сила вернулась.
Он не знал, сколь долго длился этот кошмар, но увидел, что Саманта позволила волне вынести ее к берегу и теперь, лежа на борде, гребла руками, направляясь к нему.
Когда приблизилась, на лице отражалась тревога, которая слышалась и в голосе.
– Райан?
– Наслаждаюсь покоем, – солгал он. – Поймаю следующую волну.
– С каких это пор ты стал уткой? – спросила она. Серферы называли так тех, кто весь день проводил в зоне ожидания, мок в волнах сразу за полосой прибоя и называл сие серфингом.
– Последние две волны в этом «поезде» были большими, вот я и решил дождаться следующей.
Сэм оседлала борд, посмотрела в океан, высматривая первую волну нового «поезда».
Если Райан правильно просчитал ее реакцию, она чувствовала, что он вешает ей лапшу на уши, но не понимала почему.
Поскольку сердце билось ровно, а сила вернулась, он перестал цепляться руками за борд и оседлал его, готовясь к решительным действиям.
Дожидаясь следующего «поезда» из вагонов-волн, Райан сказал себе, что случившееся с ним – не сердечный приступ, а паническая атака. Когда речь шла о самообмане, мастерством он не уступал любому другому.
Ведь для паники никаких оснований не было. Жизнь спокойная, вольготная, никаких забот – только радости.
– Моргунчик, – Саманта продолжала смотреть вдаль.
– Я вижу.
Океан поднялся к утреннему солнцу, темно-нефритовый и серебристый, огромная стена воды выросла и мягко надвигалась на зону ожидания. В нос Райану ударили запахи соли, йода, водорослей.
– Трамплин! – воскликнула Саманта.
– Монстр, – согласился Райан.
Вместо того чтобы занять исходную позицию, Саманта оставила волну ему, сидела на борде, свесив ноги в воду, приманка для акул.
К земле, громко крича, пролетела стая чаек, чтобы предупредить находящихся на берегу о приближении чудовища, которое разрушит все песочные замки и перевернет столики для пикника.
По мере того как приближался решающий момент, Райана охватывало предчувствие дурного: а вдруг, едва он взлетит на волну, у него начнется новая паническая атака.
Однако он выплыл ей навстречу, в нужный момент поднялся на ноги, раскинул руки, чтобы сохранить равновесие, с растопыренными пальцами, ладонями вниз, и легко, как по льду, заскользил по изгибающейся водяной стене.
Потом оказался в трубе, в стеклянном доме, поднимался все выше, и предчувствие дурного рассеялось, как сигаретный дым.
Наращивая скорость, он вылетел из трубы до того, как волна разбилась пенным валом, навстречу солнечному свету. И окончательно убедился, что все хорошо. «Никакого страха», – заверил он себя. Только так и можно жить.
* * *
Все утро и во второй половине дня на берег накатывали громадные волны. Дующий с суши ветер усилился, сбивал брызги с гребней волн.
Пляжное полотенце не предназначалось для того, чтобы на нем загорали. Им пользовались, чтобы растереть застывшие мышцы, прочистить носовые пазухи, залитые морской водой, избавить волосы от корки соли и клочков водорослей.
Обычно Райан, с небольшими перерывами, не вылезал из воды чуть ли не до вечера, когда дующий с суши ветер умирал, волны теряли силу, а страстное желание слиться с вечностью (в лице океана) уступало место мыслям о буррито[11] и тако[12].
