Свет экрана не полностью разгонял тьму. При изменении яркости экрана и движении по нему фигур по спальне метались тени.
Райан лежал на полу, в позе зародыша, лицом к экрану. Уильям Холден[16], заметно состарившийся после «Бульвара Сансет», что-то эмоционально объяснял красивой молодой женщине.
Прожив тридцать четыре года, Райан только дважды страдал от похмелья, и вот теперь такое, похоже, случилось в третий раз. Головная боль. Тяжелые веки. Перед глазами плывет. Во рту сухо, мерзкий привкус.
Поначалу он ничего не мог вспомнить; ни прошлый вечер, ни цепочку событий, приведших к тому, что он улегся спать на полу.
Как ни странно, загадочность происшедшего с ним волновала Райана куда меньше, чем перипетии экранной истории: мужчина в возрасте, молодая женщина, взволнованный разговор о войне…
И вообще, восприятие заметно притупилось, мысли превратились в какой-то бесформенный поток. Даже когда из глаз ушел туман, он не смог уследить за сюжетом, понять взаимоотношения персонажей.
И однако чувствовал, что должен смотреть на экран, не отпускало ощущение, что он проснулся, чтобы увидеть этот фильм, не случайно, а по велению судьбы. С фильмом посылалось предупреждение на будущее, и Райану требовалось уловить и расшифровать это послание, если он хотел спасти собственную жизнь.
С этой экстраординарной мыслью он сумел подняться на колени. Потом на ноги. Шагнул к большому телевизору.
Вот тут волосы на затылке встали дыбом, а сердце ускорило бег. Удары в груди напомнили Райану о других ударах, которые разбудили его темной ночью, и он разом вспомнил все подробности этого жуткого приступа.
Отвернулся от телевизора, включил лампу. Посмотрел на трясущиеся руки, сжал пальцы в кулаки, разжал, ожидая, что они частично парализованы. Ошибся.
В ванной черный гранит, золотистый оникс, нержавеющая сталь отражались во множестве зеркал. Глянула на него и бесконечная череда Райанов Перри, посеревших, изможденных, охваченных ужасом.
Никогда раньше он не думал о черепе, скрытом кожей, об изгибах, впадинах, выпуклостях костей, о вечной улыбке смерти, которая пряталась за любым выражением его лица.
* * *
Побрившись, приняв душ и одевшись, Райан нашел управляющего поместьем, Ли Тинга, в гараже.
Просторное подземелье могло вместить восемнадцать автомобилей. Потолки высотой в десять футов позволяли въезжать под крышу грузовикам, привозившим все необходимое для поддержания жизнедеятельности поместья. Такой высоты хватало и для стоянки в гараже дома на колесах, если бы Райан сподобился таковой приобрести.
Пол вымостили золотистой керамической плиткой вроде той, что используется в автомобильных салонах, стены облицевали белым кафелем. В свете точечных прожекторов, направленных на «Вуди» и другие классические автомобили, ярко сверкали хромированные детали.
Райан всегда полагал, что гараж у него красивый, даже элегантный. Теперь белым кафелем он напомнил морг.
На верстаке, установленном в углу, Ли Тинг полировал рамку пластины с номерным знаком, снятую с одного из автомобилей.
Невысокого, сильного пятидесятилетнего мужчину, казалось, отлили из бронзы, но он еще не покрылся патиной. На руках от напряжения вздувались вены.
Жизнь лишила его радостей отцовства, не позволила создать большую семью. Кей Тинг дважды рожала, а потом инфекционное заболевание мочеполовых путей лишило ее возможности иметь детей. Их первенец, девочка, в два года умерла от гриппа. Второй ребенок, мальчик, тоже умер.
При виде маленьких детей губы Ли и Кей Тинг самопроизвольно растягивались в улыбке, пусть глаза и блестели от воспоминаний об утрате.
– Ли, на это утро у тебя нет неотложных дел? – спросил Райан, подойдя к управляющему. – Ни с кем не договаривался о встрече?
Ли повернулся. Его лицо осветила улыбка, глаза сверкнули, будто ничто не доставляло ему большей радости, чем возможность чем-то услужить своему работодателю.
Райан подозревал, что так оно и есть. Лишенный семьи, всю энергию и эмоции Ли вкладывал в порученное ему дело.
Он отложил рамку.
– Доброе утро, мистер Перри. На это утро у меня нет ничего такого, с чем не справилась бы Кей. Что вам будет угодно?
– Я надеялся, что ты сможешь отвезти меня к врачу.
Улыбка поблекла, в глазах появилась тревога.
– Что-то не так, сэр?
– Ничего серьезного. Мне как-то нехорошо, немного мутит, вот я и не хочу садиться за руль.
Большинство таких же богатых, как Райан, мужчин нанимали шофера. Но он слишком любил машины, чтобы пересаживаться из-за руля на заднее сиденье.
Ли Тинг понимал, что возникшая необходимость в водителе вызвана более серьезной причиной, чем тошнота. Он взял ключ из сейфа и вместе с Райаном направился к «Мерседесу S600».
Мягкость манер Ли и обида в глазах предполагали, что он воспринимал Райана не просто работодателем. В конце концов, по возрасту мог бы быть ему отцом.
«Мерседес» с двенадцатицилиндровым двигателем, казалось, плыл на воздушной подушке. Дорожный шум в салон практически не проникал. И хотя седан более всего напоминал волшебный корабль, Райан знал, что везут его не в сказку.
Глава 5
Врач Райана обслуживал триста пациентов на договорной основе. Согласно заключаемому на год контракту, он гарантировал прием пациента в день обращения, но Райана принял уже через три часа после его звонка.
Из смотрового кабинета на четырнадцатом этаже Райан мог видеть Ньюпорт-Харбор, Тихий океан, далекие корабли, уходящие к неведомым берегам.
Лечащий врач Райана, Форест Стаффорд, осмотрел его, ему уже сняли электро– и ультразвуковую кардиограмму (для этого в сопровождении медсестры он побывал на третьем этаже в лаборатории функциональной диагностики).
И теперь, стоя у окна, ждал возвращения доктора Стаффорда с расшифровкой исследований.
Армада больших белых облаков наплывала с севера, но на воду они отбрасывали черные тени, придавливая прибой.
Дверь за спиной Райана открылась. Чувствуя себя таким же невесомым, как облако, где-то боясь, что он уже не отбрасывает тени, Райан отвернулся от окна.
Если фигурой, благодаря массивным плечам и невысокому росту, Форест Стаффорд напоминал квадрат, то лицом – эллипс, сильно вытянутый гравитацией, которая воздействовала только на голову, не в силах справиться с телом.
– Как я понимаю, ты не хочешь, чтобы я ходил вокруг да около, – заговорил он, прислонившись к угловому столику.
Райан садиться не стал, остался стоять спиной к окну, за которым открывался вид на столь любимый им океан.
– Ты меня знаешь, Форри.
– Это не инфаркт.
– По-простому у нас не бывает.
– У тебя гипертрофировано сердце. Увеличено.
Райан тут же нашелся, что возразить, словно имел дело с судьей, который, при должной аргументации, мог объявить его здоровым.
– Но… я всегда поддерживал форму, правильно питался.
– Иногда к этому приводит дефицит витамина бэ-один, но в твоем случае я сомневаюсь, что причина в диете или физических упражнениях.
– Тогда в чем?
– Возможно, это врожденная патология, которая дала о себе знать только теперь. Или следствие чрезмерного потребления алкоголя, но ты не по этой части.
Температура воздуха ни в кабинете, ни за окном не упала, но тем не менее по спине Райана пробежал холодок.
А врач продолжал перечислять причины:
– Повреждения внутренней оболочки сердца, амилоидная дистрофия, отравление, анормальный клеточный обмен веществ…
– Отравление? Да кто мог меня отравить?
– Никто. Это не отравление. Но чтобы поставить правильный диагноз, я хочу, чтобы тебе сделали биопсию сердечной мышцы.
– На развлечение не похоже.
– Процедура не самая приятная, но безболезненная. Я переговорил с Самаром Гаптой, блестящим кардиологом. Он может осмотреть тебя прямо сейчас, а биопсию сделает утром.
– Не так уж много у меня времени, чтобы подумать.
– А о чем тут думать? – удивился Стаффорд.
– О жизни… смерти… не знаю.
– Мы не можем определиться с лечением, не установив точного диагноза.
Райан замялся, но потом все-таки спросил:
– Это лечится?
– Возможно, – ответил Форри.
– Я бы предпочел услышать «да».
– Поверь мне, Дотком, я бы очень хотел так и сказать.
До того, как Форест Стаффорд стал лечащим врачом Райана, они познакомились на параде классических автомобилей и подружились. Джейн Стаффорд души не чаяла в Саманте, привязалась к ней, как к дочери. С легкой руки Сэм Стаффорды и начали называть Райана Доткомом.
– Саманта, – прошептал Райан.
И только озвучив ее имя, осознал, что предварительный диагноз заставил его задуматься над тем, что раньше просто не приходило в голову: он, оказывается, смертен.
