Я выпячиваю подбородок, когда Деклан проходит мимо. Неужели он до сих пор не понял, что не может указывать мне, что делать?
— Ты не можешь меня уволить, — говорю я, скрещивая руки и копируя его нахальное выражение. — У меня есть письменное подтверждение.
Он останавливается и оборачивается.
— Ты права, не могу. Но я могу отстранить тебя от работы, скажем, до двенадцатого января.
Это первый день весеннего семестра. Или тот день, когда я планировала уволиться, чтобы посвятить себя учебе.
Я прищуриваюсь.
— Ты этого не сделаешь.
Он вскидывает бровь, словно предлагает проверить.
— Ублюдок, — фыркаю я и, протискиваясь мимо него, направляюсь в нашу комнату.
Деклан окликает меня, но в ответ я хлопаю дверью.
Стягиваю рабочую футболку и лифчик и швыряю их в корзину. Затем рывком открываю верхний ящик комода, от чего на нем все трясется, и хватаю одну из простых белых футболок Деклана. Я собираюсь натянуть ее на себя, когда входит Деклан.
— Малышка…
— Нет, — шиплю я сквозь зубы и несколько раз хлещу его футболкой. — Не смей называть меня малышкой или котенком!
Сперва он пытается блокировать рукой мои удары, но потом просто упирается руками в бедра и молча терпит со злым взглядом и стиснутыми зубами. Когда я, наконец, немного выпускаю пар, у Деклана начинают ходить желваки и раздуваются ноздри.
— Ты закончила свою маленькую истерику или хочешь продолжить?
Я толкаю его в грудь, но он не сдвигается ни на миллиметр. Деклан похож на каменную стену, и сейчас я ненавижу, что продолжаю реагировать на твердые мышцы под своими пальцами. Мне хочется кричать и драться, потому что я так чертовски зла на него, но черт меня дери, если мое бедное, заброшенное либидо не заменяет гнев пульсирующим желанием.
Тяжело дыша, я предостерегающе тычу в него пальцем.
— Богом клянусь, если ты снова будешь говорить со мной таким снисходительным тоном, я за свои действия не отвечаю.
Деклан раскидывает руки в стороны и позволяет сделать еще один удар.
— Могу стоять тут всю ночь. Делай, что хочешь, Саванна. Я не изменю своего мнения. Зал мой, как и ты. — Он указывает на свою грудь и делает шаг ко мне. — Я отвечаю за вашу с ребенком безопасность, и я собираюсь очень серьезно подойти к своим обязанностям. Если тебе не нравится, это чертовски плохо для тебя. Тебе придется привыкнуть, потому что я всегда буду защищать то, что принадлежит мне, и ты ни черта не сможешь с этим сделать.
Его резкое, но страстное заявление растапливает мой гнев вместе с трусиками.
Ну почему он такой сексуальный, когда ведет себя, как пещерный человек?
Мы стоим, почти соприкасаясь грудью, и он дышит так же тяжело, как и я. Деклан слегка облизывает нижнюю губу, когда его взгляд скользит вниз к моим затвердевшим соскам — обнаженным затвердевшим соскам.
Упс. Я и забыла, что голая.
Деклан притягивает меня ближе за бедро, не отрывая глаз от моей груди. Его пальцы впиваются в кожу, взгляд темнеет от желания, а гнев медленно уступает место похоти.
— Все еще болят? — хрипло спрашивает он.
Его большой палец начинает кружить по моему бедру. Он явно подсознательно представляет на месте бедра сосок, и я выгибаюсь ему навстречу, предлагая коснуться меня.
Я сглатываю, чувствуя, как становлюсь все более влажной с каждым вздохом.
— Немного. — На самом деле мне больнее, когда он не прикасается к ним. Грудь кажется такой тяжелой, болезненной и напряженной от предвкушения. Если бы он только поторопился и дотронулся до них, они почувствовали бы себя намного лучше.
Начиная терять терпение, я принимаюсь расстегивать его ширинку.
Деклан хватает меня за запястье.
— Не надо, — противится он с растерянным видом. — Я не уверен, что смогу быть нежным сейчас. Прошло слишком много времени, а ты завела меня до чертиков. Я едва сдерживаюсь.
Я встаю на цыпочки и прижимаюсь нежным поцелуем к его неподатливым губам и выдыхаю:
— Так не сдерживайся. Будь грубым. Тяни меня за волосы и шлепай по заднице, Деклан. Я не сломаюсь. — Его хватка ослабевает, и он явно сомневается, поэтому я использую эту возможность, сминая в кулак его футболку на груди, а второй рукой поглаживаю его член через джинсы. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — заявляю я у его рта и касаюсь языком нижней губы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Деклан стонет, и я понимаю, что выиграла. Мы собираемся покончить с этой засухой.
В тот момент, когда я заканчиваю расстегивать ширинку, из его кармана раздается звук тяжелого рока. Теперь я стону, и не по хорошей причине.
Деклан тихо ругается и вытаскивает телефон.
— Это не может подождать? — говорю я, как капризный ребенок, но мне плевать. Мне это нужно. Нам обоим.
Деклан хмурится и проводит большим пальцем по экрану. Поднося телефон к уху, он произносит:
— Что случилось?
Я слышу глубокий голос на другом конце, но не могу разобрать и слова. Судя по внезапному напряжению плеч Деклана и углубившейся морщинке меж бровей, звонок не из приятных.
Он медленно выдыхает.
— Дерьмо. — Деклан потирает шею, продолжая слушать.
Я ломаю голову, пытаясь понять, что же могло его так расстроить. Может, что-то случилось с Блейком? Или Маркусом? О, Боже. В груди все сжимается при этой мысли, и я пытаюсь уговорить себя перестать нервничать.
Деклан прокашливается и произносит:
— Да, скоро буду. Просто… — Он сглатывает. — Просто дай мне несколько минут.
Он отключает звонок и опускает телефон.
— Это был Блейк. Мой отец в больнице с пневмонией. Он, ох… он умирает.
Глава 2
Деклан
Знаете, это так странно. Все эти годы я желал ему смерти, а сейчас, когда это происходит… Я не совсем понимаю, что чувствую. Я не рад, но и не грущу. Насколько я понимаю, ублюдок сам себя свел в могилу.
Просто для этого ему понадобилось тридцать лет.
Саванна кладет ладонь на мою руку. На ее лице тревога, и до меня доходит, что я даже не соизволил сказать ей, что мой папаша болен.
Вот черт.
У нас будет ребенок, а я даже не потрудился рассказать ей, что мой отец умирает. Это довольно отстойно.
Вздохнув, я наклоняюсь и подбираю с пола футболку, которой меня отхлестали, и протягиваю ее Саванне.
Я чувствую себя тварью, что не рассказывал о таком важном факте из своей жизни, а ведь она поделилась со мной всем: самыми ужасными подробностями, которые не хотела рассказывать ни одной живой душе. Саванна может взбеситься или обидеться, а то и все сразу, и у нее есть на это полное право.
Нахмурившись, я утыкаюсь взглядом в пол, на ее идеально накрашенные пальчики ног, а затем прокашливаюсь и бормочу:
— Он болел. Цирроз.
— Я знаю.
Поднимаю взгляд и вижу, как она морщится от моего смущения.
— Я случайно подслушала ваш с Блейком разговор. Мне не хотелось совать нос в чужие дела, и решила, что ты сам заговоришь со мной об этом, когда захочешь.
Она пожимает плечами и подходит ближе, обнимая меня за талию. Я прижимаю ее к себе и кладу подбородок ей на макушку.
— Мне жаль, — бормочет она у моей груди. — Знаю, вы не были с ним близки, но это все равно хреново. — Отстраняясь от меня, она добавляет: — Сейчас только возьму другую футболку и буду готова.
— Ты поедешь? — Не знаю, почему, но я удивлен.
Она останавливается на полпути к шкафу и снова оборачивается. Теперь она выглядит уязвленной.
— Ты не хочешь?
Черт, только не надутые губы и щенячьи глазки.
— Нет, нет, нет, детка, я совсем не о том, — говорю я, запинаясь в попытках поскорее объяснить. Саванна крепкая штучка, но беременность и гормоны выбили ее из колеи. Теперь она плачет по любому поводу, и в девяти случаях из десяти причина абсолютно надуманная. На днях она рыдала полчаса, потому что в «Макдоналдс» вышел из строя автомат с мороженым.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Полчаса!
А потом, когда я ласково спросил, почему просто не пойти к другому, она заплакала еще сильнее, потому что это не пришло ей в голову.
