– Да ладно?! – я крикнула в ответ и добавила шепотом: – Со мной ничего не может случиться.
* * *
– Сегодня идем в гости ко мне! – торжественно объявила Карен, когда мы вылезли из воды. Я вытирала волосы полотенцем – ветер то и дело раздувал их, запутывая вокруг меня и приклеивая к губам. Брат плюхнулся на песок. По-моему, он занервничал.
– Я уже предупредила бабушку, – беззаботно сообщила Карен, усевшись рядом. – Она вас ждет. Обещала испечь шоколадный торт.
Мне было интересно посмотреть, где живет Карен и какая она у себя дома, – ведь люди часто ведут себя иначе на своей территории. Шоколадный торт вносил дополнительные плюсы.
Мы успели заехать домой, только чтобы бросить велосипеды и переодеться. Отвыкнув носить что-то, кроме пляжных шорт, маек и шлепанцев, вылизанные и причесанные, мы смотрелись как-то нелепо. Помните, как Индиана Джонс превращался из лихого искателя приключений в ученого профессора Генри, меняя свою фирменную шляпу на галстук-бабочку, а лассо – на указку? По-моему, первое шло ему куда больше. Так же получалось и с нами.
Брат непременно хотел надеть ботинки – с носками, разумеется, – но потом понял, что сварится в собственном соку, плюнул и влез в мокасины. Мы встретились на крыльце, осмотрели друг друга и вышли из дома. Я после целого часа уговоров надела сарафан – брат остался доволен и не переставал ухмыляться.
Не знаю, с чего вдруг он навел такую панику. Карен уже давным-давно – еще на прошлой неделе – познакомилась с нашей мамой. Ну как познакомилась – по скайпу, во время очередного маминого звонка. Мама, как всегда, звонила из параллельной вселенной. Там были заполненные торговые центры, телевизор, смартфоны в руках и пробки на дорогах. Чужой и непонятной вселенной. Когда перед монитором появилась Карен, у мамы от неожиданности все, что она собиралась сказать, вылетело из головы. Но я была этому только рада. Мне хотелось узнать, что у нее все хорошо, и больше ничего. Конечно, о нашем с ней секрете она ничего бы не стала говорить при брате с Карен, но я не хотела даже думать об этом. Здесь был остров, и здесь все было идеально.
С Карен у мамы все прошло нормально. Нас с братом ждала даже не мама, а бабушка. А с бабушками проще – ешь побольше, делай милые глаза, и они тебя уже обожают.
Вечер овевал мягким теплом. Мы шли, сухо шаркая подошвами по нагретому асфальту и пиная редкие камешки. Густо-розовое небо переливалось через край, стремясь затопить своим закатным цветом город. По обе стороны улицы высились стройные линии пальм с растрепанными макушками. Каждую хотелось погладить – и я прикасалась ладонью к теплым шершавым стволам. Несмотря на множество фоновых звуков – радио из чьего-то распахнутого окна, шум машин и разговоры где-то вдалеке – царило ощущение тишины. Мы, словно сговорившись, не нарушали ее.
Дом Карен и ее бабушки утопал в цветах. Сад с маленьким журчащим фонтаном мы уже пару раз видели, когда провожали Карен. Из него цветы неудержимо переливались внутрь дома – через двери и окна, увивая собой все что можно. Больше всего было роз и каких-то ярко-красных цветов, все в бурых глиняных горшочках.
– Так вот вы какие, – сказала бабушка Карен вместо приветствия, и брат моментально покраснел. Я с трудом сдержала хихиканье и постаралась превратить его в вежливую улыбку. Нас всех представили друг другу. Правда, я тут же забыла имя бабушки и решила про себя так ее и звать – бабушка Карен. Я смотрела на нее, быстро впитывая все детали: кофейный загар, коралловые бусы, красиво уложенные волны коротких волос (белоснежных, как на картинках), шелковая блузка в тон розам на кухонном подоконнике. Но самое главное – глаза. Темно-голубые глаза с поразительно длинными ресницами смотрели совсем не так, как у старых людей. Они были… живыми. И глядели тебе куда-то в самую сердцевину – а не внутрь себя или в никуда, как это часто бывает. Не нужно было даже стараться или кем-то притворяться, чтобы тебя полюбили.
Мы сидели на кухне, отделанной ореховым деревом и заполненной таинственными терпкими и сладкими запахами. Ели разноцветные овощи с подливкой – ужасно вкусно – и говорили, говорили, говорили. Я поймала себя на том, что впервые разговариваю с чьими-то предками не из вежливости, а потому, что на самом деле интересно. Бабушка Карен знала книжки, о которых я говорила, и смотрела те же фильмы, что и мы, – и ей было что о них сказать, кроме «я не понимаю этого» или «вот в наше время…». К тому моменту, как на столе появился торт и ягодный чай, даже брат наконец угомонился и перестал пинать меня под столом по любому поводу.
Мы зависли у Карен в комнате, играя в видеоигры. Она жила на солнечной стороне дома, в большущей комнате с бирюзовыми стенами и белым потолком. На полу лежал белый пушистый ковер, а с люстры на тонких нитях свисало множество разноцветных самолетиков, вырезанных из бумаги. Одну стену снизу доверху покрывали полки, заваленные растрепанными книгами и уставленные фигурками зверей. Над кроватью висел ловец снов, а на двери было нарисовано велосипедное колесо, только вместо резиновой шины на нем крутились цветы.
Я помню весь вечер, как во сне – как будто это была сцена из фильма, когда играет музыка, и под нее идет нарезка кадров. Домой мы с братом отправились поздно. Карен с бабушкой вышли проводить нас, и мы все вчетвером стояли, слушая ночной шелест сада за спинами. Где-то впереди, за линией пальм, ложилось спать море.
Карен и брат подкалывали друг друга, обмениваясь шуточками, и я неотрывно следила за ними, то и дело фыркая от смеха и давясь ягодами. Поэтому, когда сзади руки́ вдруг коснулось что-то теплое и мохнатое, я застыла на месте, шумно втянув воздух и обмерев от ужаса.
Бабушка Карен посмотрела в мою сторону и улыбнулась.
– Грейс!
Я осторожно повернулась и выдохнула с облегчением. Рядом со мной стояла высокая борзая с длинной светлой шерстью. Эти сплюснутые с боков собаки всегда казались мне причудливыми хрупкими созданиями, дотронуться до которых было… странно. Борзая многозначительно подняла на меня темные глаза.
– Грейс! – обрадовалась Карен. – Опять обогнала своего хозяина, хулиганка?
Она подошла и принялась трепать собаку по холке.
– Можно? – Я неуверенно протянула руку. – Не кусает незнакомых?
– Она у нас сама доброта, – протянула Карен. – Погладь!
Я провела ладонью по голове Грейс. Шерсть у нее была гладкая, шелковистая и очень мягкая на ощупь. Грейс покосилась на меня, словно решая, стоит ли со мной связываться. Я улыбнулась ей.
– Кто-то соскучился, – поддразнил брат.
Я хотела показать язык в ответ, но поняла, что он прав. Грейс была первой собакой, которую мы встретили на острове. А с собакой все становилось в миллион раз прекраснее, чем без, пусть даже она и не твоя собственная. Теперь жизнь здесь можно было назвать по-настоящему идеальной. Я почесала Грейс за ухом, и она ткнулась длинным носом мне в руку.
– Привет, – шепнула я, чувствуя, как рот расплывается до ушей.
– Признала тебя, – довольно хмыкнула Карен.
Я вдруг вспомнила, что до сих пор держу в руке ягоды, и разжала ладонь, протянув ее собаке.
– Хочешь?
Грейс старательно обнюхала предложенное угощение, фыркая влажным носом, а потом аккуратно слизнула все подчистую.
Откуда-то раздался короткий резкий свист. Борзая напряглась, навострив уши.
– Тебя, тебя зовут, – добродушно кивнула бабушка Карен.
Свист повторился. Грейс еще раз ткнулась мне в ладонь мокрым носом, словно на прощание, и помчалась на зов. Какое-то время был виден ее призрачный силуэт, похожий на размытое белое пятно. Потом они вместе с хозяином скрылись из виду. Я посмотрела на ладонь – на ней остались липкие красно-фиолетовые разводы.
Небо было темно-синим, как рисуют в детских книжках, и совсем близко сияли звезды. Окруженная ими со всех сторон, разливала бледно-желтый свет луна – круглая, с четкими контурами и синеватыми пятнами причудливой формы. Стояло полное безмолвие.
– Такая странная.
Непонятно было, о чем сказала Карен – о луне, о тишине или о самой ночи.
– Такие ночи сводят с ума, – улыбнулась ее бабушка. – Ловите и впитывайте, на всю жизнь. Пока не стали такими, как я.
– Вас тоже могут свести с ума! – сорвалось у меня с языка. – В смысле, ночи…
Брат закатил глаза, Карен захохотала, уткнувшись в его плечо, и я залилась краской.
– Меня уже поздно. – Бабушка спокойно усмехнулась.
– Вас – не поздно! – горячо возразила я. – Вы же совсем не старая. То есть, да, но… Вы остались собой.
– Ну у тебя язык без костей, – добродушно хмыкнул брат, когда мы вдвоем шли по улице, и растрепал мои выгоревшие волосы. Я вывернулась из-под его лапы. Улица из вечерней тепло-розовой превратилась в черную, с выбеленными пятнами асфальта и строгими, точно вычерченными тушью, пальмами.
