Даже ослицы Мадам, и той уже не было. Ловец Каракатиц променял ее на ржавый автомобиль.
— А как же твои картины? Ты что, больше не будешь рисовать? — спросил Цацики.
— Только ради собственного удовольствия, — ответил Янис. — Теперь, Цацики, твой папаша разбогатеет.
Цацики было плевать на богатство. Ему хотелось, чтобы его папа просто ловил каракатиц, как прежде.
— А как же каракатицы? Кто будет ловить каракатиц для бабушки? Ты об этом подумал?
— В деревне полно рыбаков, — отвечал Янис.
— И мы никогда больше не поедем на рыбалку? — грустно спросил Цацики, чувствуя, как в животе что-то сжимается.
— Ну почему, иногда можем и порыбачить.
Иногда — точнее не скажешь. Цацики приехал в Грецию три недели назад, но за это время они выходили в море всего один раз. После того как дедушку привезли из больницы домой, началось долгое, мучительное ожидание. Цацики же ненавидел ждать. Ему уже казалось, что дедушка мог бы и немного поторопиться.
В Греции каждый человек имел право умереть дома, в семье. Здесь смерть и умирающие люди, похоже, никого не пугали. Для Цацики же смерть была ужасным и невероятно горестным событием. А теперь его еще мучила совесть. Он не мог находиться в комнате дедушки.
Лицо Димитриса посерело, щеки впали. Он тяжело дышал и жутко кашлял. Чтобы облегчить его страдания, ему всё время делали уколы, от которых он становился сам не свой.
Цацики сбегал при первой возможности. Элена тоже — и от Цацики, и от дедушки. Она хотела быть с Георгиосом.
Георгиос жил здесь же, в деревне, и ему было шестнадцать лет. Он курил и умел красиво прыгать с высоких скал, а еще ездил на скутере. Он часто подвозил Элену, но для Цацики места никогда не находилось.
Элена, сумасшедшая канадская кузина Цацики, очень выросла. Она стала намного взрослее Цацики. Это его огорчало. Она даже не захотела откопать клад, который они спрятали прошлым летом. Цацики пришлось сделать это самому. Нож и трезубец совсем заржавели. Но это уже было неважно. Все равно Цацики не собирался ловить каракатиц один.
Вечером он иногда ходил с Эленой и Георгиосом нырять со скалы. Деревенские мальчишки вытворяли настоящие чудеса: ныряли вниз головой, прыгали бомбочкой и крутили сальто на лету. Элена прыгала лучше всех. Когда она входила в воду, не было ни брызг, ни шума, раздавалось только тихое «плоп».
Цацики тоже начал нырять: он не хотел, чтобы его считали размазней. Элена научила его лебединому нырку, когда прыгаешь, разведя руки в стороны. С каждым разом у него получалось всё лучше и лучше, но веселее ему от этого не становилось — он чувствовал себя так же одиноко. Сейчас он очень нуждался в друге, но Пер Хаммар так и не смог приехать этим летом, хотя его мама и обещала. Их папа остался без работы, а у безработных нет денег на путешествия. «Глупость какая, — думал Цацики, — в кои-то веки человек свободен и может заниматься приятными вещами, а денег нет».
Да, невесело было этим летом в Агиос Аммосе…
Последняя воля дедушки
Когда Цацики дошел до таверны, священник уже выходил на улицу. Он был в черной рясе и головном уборе. У бабушки Марии в глазах стояли слезы. Цацики знал, что священник исповедал и причастил дедушку. Во время этого обряда человеку дают хлеб и вино, и он может рассказать о своих грехах, чтобы попасть на небеса. Цацики очень хотелось узнать тайны Димитриса.
Если бы с последним причастием пришли к Цацики, он бы, пожалуй, рассказал, что однажды украл у бабушки монетку в десять крон. Деньги лежали на полу в ванной, и вместо того чтобы вернуть их бабушке, он засунул монету себе в карман и купил конфет. Наверное, это было грехом.
Еще бы он признался, что отнял тот самый зонтик у тетеньки на мосту Санкт-Эриксбрун.
Правда, об этом он давно рассказал полицейским, и если Бог хоть как-то сотрудничает с полицией, то это, скорее всего, ему уже простили.
Элена могла бы признаться, что тайком курила и целовалась с Георгиосом. Она говорила, что папа убьет ее, если узнает. Цацики тоже так думал.
Когда Цацики вошел в дом, Элена была вся зареванная.
— Ему за весь день не сделали ни одного укола, потому что он хочет быть в здравом уме, когда будет говорить с нами. Ну почему люди умирают?! Ненавижу смерть!
Как Цацики ее понимал!
Дедушка Димитрис сидел в постели, под спину ему положили подушки. Когда дети вошли, Эленина мама и Янис покинули комнату. Цацики охватил ужас. А вдруг дедушка умрет, пока они будут с ним одни! Окно было открыто, в полутьме грустно жужжал вентилятор. Несмотря на это, было жарко, в комнате стоял удушающий затхлый запах.
Так пахнет смерть, решил Цацики.
Он вспотел, майка прилипла к спине, дыханье перехватило. Сейчас он понял, как ему не хватает Мамаши. Это выше его сил. Почему она отправила его сюда одного? Почему он должен видеть смерть? Ведь даже в кино Мамаша велела ему зажмуриваться, если показывали что-то страшное. Как бы ему хотелось, чтобы она и сейчас велела ему зажмуриться.
Дедушка жестом подозвал их к себе. Элена взяла Цацики за руку и крепко сжала. Видно, в Канаде со смертью тоже не все просто, решил Цацики и сжал ее руку в ответ.
Дрожащими пальцами дедушка поднес к сигарете спичку. Если сигарету прикурить не с того конца — там, где фильтр, то запах будет жуткий. Именно это дедушка и сделал. Он смутился и страшно закашлялся, испачкав подушку противной мокротой.
Элена поспешила потушить сигарету. Потом прикурила новую и подала ему уже правильным концом.
— Эфхаристо[2]! — сказал дедушка и втянул дым в свои больные легкие. — Эфхаристо!
Хорошо иметь кузину, которая знает, как зажечь сигарету. Но Цацики будет умолять ее бросить курить. Это же опасно для жизни! Он не хочет, чтобы она тоже заболела раком и умерла.
Дедушка курил медленно, но все равно ужасно кашлял. К счастью, сделав всего несколько затяжек, он потушил сигарету. И заговорил. Было видно, что ему больно, и после каждой фразы он заходился кашлем. Элена легко успевала переводить Цацики его слова.
Дедушка хотел, чтобы Цацики и Элена унаследовали его оливковую рощу, шесть поколений принадлежавшую их семье. Но только при условии, что они поклянутся никогда не продавать ее.
— Почему? — спросил Цацики.
— Потому что оливковые деревья будут всегда стоять, где стоят, и напоминать вам, кто вы и откуда, — ответил дедушка Димитрис. — В жизни так легко сбиться с пути, особенно вам, рожденным далеко от Агиос Аммоса.
Элена и Цацики торжественно пожали дедушке руку и поклялись, что после их смерти оливковые деревья унаследуют их внуки.
— Спасибо, — сказал дедушка. — Тогда я могу спокойно умереть.
— Тебе не страшно умирать? — не удержался Цацики.
— Нет, Цацики, не страшно, но расставаться всегда горько, — ответил Димитрис и сжал его руку. — А теперь впустите Марию и остальных.
Цацики с Эленой вышли и сели на лестнице у входа в таверну. Сегодня она была закрыта.
— Хочешь колы? — спросила Элена.
— Да, спасибо, — сказал Цацики.
Здорово иметь бабушку, которая содержит таверну. Всегда найдется, чем утолить жажду.
— Надо же, — сказал Цацики. — Ни с того ни с сего у меня появилась целая оливковая роща.
— Пол рощи, — поправила его Элена.
— Мы что, теперь богачи?
— Наверное.
— Хотя я не люблю оливки.
— Значит, будешь делать из своих оливковое масло, — сказала Элена. — Пошли, попросим Георгиоса свозить нас туда.
— А разве нам можно туда одним? — усомнился Цацики.
— Конечно. К тому же они ничего не заметят. Они же всё время у Димитриса. А я не могу — мне слишком тяжело там находиться.
— Мне тоже, — ответил Цацики. — Я там задыхаюсь.
Крышка гроба
Странно, что греков так много, размышлял Цацики. Дома, в Швеции, надо надевать шлем, когда катаешься на велосипеде, ремень безопасности — когда едешь в автомобиле, и спасательный жилет — когда сидишь в лодке. Иначе можно умереть, ну или почти умереть.
В Греции жизнь, похоже, не была такой опасной. В машинах здесь никто не пристегивался. Шлем не надевали, даже мчась по извилистым горным дорожкам на скутере. Волосы развевались на ветру. Это было прекрасно. В нос бил сладкий запах лета, тимьяна и цветов миндального дерева. Ветер свободы.
Если бы Мамаша увидела сейчас Цацики, ее бы, наверное, хватил удар. А что, иногда совсем неплохо оказаться в сотнях миль от своей мамы. Цацики не выдержал и издал вопль счастья. Костас, друг Георгиоса, который вез Цацики, вздрогнул, скутер вильнул в сторону и чуть не съехал с дороги.
— Crazy boy[3]! — заорал он.
— Yes! I’m crazy! — радостно вопил Цацики. — Crazy! Crazy[4]!
