жизни – как кто кого полюбил да что у них потом вышло, а то ещё волшебные сказки – про Ивана-царевича, героев-богатырей и ещё кого-то там. Иногда я сменяла её, некоторые песни вполне заходили здешней аудитории – о том, как дощечка-доска подвела казака, о том, что не шей ты, мне матушка, красный сарафан, и живёт моя отрада в высоком терему и что там ещё можно было вспомнить. Иногда просто сидела с гитарой и вспоминала, как аккорды ставить – мало ли, вдруг ещё придётся.
Пару раз приходил господин Асканио. Звал нас с Меланьей в какую-нибудь комнату и задавал магические уроки. Объяснял он очень понятно, получалось у меня терпимо, а у Меланьи прилично, он похваливал. И велел постоянно тренироваться в быту – зажигать свет, топить снег, греть воду и запирать двери.
Со снегом у них там, наверху, вышло смешно. Когда в первый раз завалило большие двери, поутру полковник Трюшон взялся тот снег топить. Но было холодно, и вместо чистого порога и ступенек они получили обледенелые, все там попадали, и кто-то даже руку сломал, так неудачно упал. С тех пор снег чистили лопатами и мётлами.
Но вообще все они говорили, что в крепости холодно. Что крепость каменная и большая, и протопить её так, как мы протапливаем двумя печами дом, у них не выходило. Ну что, говорила я, приходите греться, значит. И присылайте лечиться и отогреваться обмороженных. Асканио отвечал, что они пока справляются, а нам говорил, чтобы мы не забывали на ночь запирать магически двери из зала на нашу жилую половину. Вообще я и сама это делала, без напоминания, но не обижалась. Он же вроде о нас таким манером заботится, дошло до меня. Ну, пусть.
Так что вечерами я запирала дверь, уходила с котами к себе, зажигала магический свет и доставала из сундука тетрадочку Женевьевы. И читала о ней и о её жизни.
2. Интермедия. Записки Женевьев, тридцать лет назад
«До семнадцати лет я была обычной девушкой из знатной семьи, которую обучали и воспитывали соответствующим образом. Чтение нравственное и познавательное, музыка, танцы, языки, управление имуществом, рукоделие, верховая езда, манеры и придворный этикет. Не побоюсь громкого слова, но всем положенным юной особе объёмом знаний я овладела в совершенстве. В семнадцать лет меня вывезли из загородного замка и представили ко двору, и отец принялся выполнять план по устроению моего удачного замужества.
Удачного – в первую очередь для интересов семьи, конечно же. Я всегда знала, что буду должна назвать своим мужем того, на кого укажет отец, потому что ему лучше видно, что хорошо для семьи, то есть для него и для двух моих старших братьев. Моей матушки к тому моменту уже не было в живых, единственной старшей родственницей женского пола была вдовая тётушка, старшая сестра отца. Она к тому моменту уже выдала замуж всех своих дочерей, их было три, и приехала к нам, чтобы сделать то же самое для меня.
Уже после второго по счёту моего придворного бала состоялся решительный разговор. Наутро отец велел мне прийти к нему в кабинет, сесть и внимательно слушать. Я была почтительной дочерью, пришла и приготовилась слушать.
- Дочь моя, к вам посватался маркиз дю Трамбле. Я считаю, что это отличная партия, и дал ему согласие на брак.
Меня не удивило сватовство, потому что маркиз во время бала накануне не отходил от меня, ему даже делали замечания, что не следует уделять так много внимания юной особе, пока ещё даже не просватанной. Видимо, между ним и отцом уже просто всё было решено, вот он и присматривал, чтобы я не разглядела случайно кого-то другого.
Что я могла сказать о маркизе? Немногое. Он не сказать, чтобы понравился мне, но мне в тот момент не понравился никто – ни внешним обликом, ни обращением, ни словами. Маркиз был, на мой взгляд, полноват, немного неуклюж, немного слишком развязен, и его не очень-то интересовало, что я на самом деле о нём думаю. Он не попытался ни поговорить со мной наедине, ни как-то объясниться – он просто был уверен, что и так достаточно. Взгляд его чёрных глаз казался мне скорее оценивающим, чем увлечённым, впрочем, что я в семнадцать лет могла знать об увлечениях? Просто я поняла, что накануне он гонял от меня других придворных кавалеров не просто так, а имея на меня вполне определённые виды.
Я спросила отца:
- Могу я узнать, почему вы выбрали именно маркиза дю Трамбле в качестве вашего зятя? Он ведь даже не маг!
Да, маркиз не был магом. Союзы между магами и простецами встречались сплошь и рядом, и в древних магических родах считались мезальянсом. Способности могли передаться детям лишь от одного из родителей, а могли и не передаться, и хоть открыто такие союзы не осуждали, но относились без уважения. Мне не хотелось, чтобы ко мне относились без уважения.
- Да, маркиз не маг. Но он очень богат, он унаследовал огромное состояние, ваши дети будут обеспеченными, сколько бы их у вас ни родилось.
Конечно, графы де Рьены в последние десятилетия поиздержались. Сыновья рождались с завидным постоянством, по нескольку в каждом поколении, нужно было обеспечивать всех. Кому-то помогать продвинуться в армии, кому-то покупать придворную должность, кого-то определять в высокопоставленные служители церкви. У меня к тому моменту оставалось трое старших братьев, и если старшему предназначался графский титул и владения, то двое других не могли претендовать ни на что, потому что особых денег у отца уже не было. И теперь я слушала о том, что получу приличное приданое, войду в обеспеченный, хоть и немагический род, и за это сделаю так, чтобы все мои братья получили достойное нашей семьи место в жизни.
И конечно, в тот момент я не могла спросить у отца, почему именно я должна обеспечивать жизнь мужчинам нашего рода, а не наоборот. Просто потому, что такая мысль в семнадцать лет не могла прийти мне в голову.
Более того, на следующий день отец велел мне собираться и ехать с ним, и ещё взять с собой Нанион, мою кормилицу. Я не поняла и попыталась узнать – для чего, ведь Нанион давно уже не сопровождала меня, и никогда не выезжала со мной в свет, но отец сказал, что её помощь может оказаться весьма кстати. Мы отправились на площадь короля Карла Святого, в особняк графа де
