«Пой облаков зиждительное племя…»
Op. 17.
Пой облаков зиждительное племя,Спешащее всегда за нож простора!Старик седой нам обнажает темя,Грозя гранитною десницею укора.Прямая цель! Как далеко значенье!Веселые. К нам не придут назад.Бессилие! Слепое истощенье!Рек, воздохнув: «Где твой цветистый вклад?Где пышные, внезапные рассветы,Светильни хладные, торжественность ночей?..»Угасло все! Вкруг шелест дымной ЛетыИ ты, как взгляд отброшенный — ничей!Упали желтые, иссохшие ланиты,Кругом сгустилась тишь, кругом слеглася темь…Где перси юные, пьянящие Аниты?О, голос сладостный, как стал ты глух и… нем!..
«Белила отцветших ланит…»
Op. 18.
Белила отцветших ланит.Румянец закатного пыла.Уверен, колеблется, мнит —Грудь мыслей таимой изныла.Приду, возжигаю алтарь,Создавши высокое место.Под облаком снова, как встарь,Сжигаю пшеничное тесто.Протянется яркая длань,Стремяся за пламенем острым.Будь скорое! Музыкой вспрянь,Раскройся вкруг пологом пестрым.Пускай голубое зерноЛежит отвердевшим пометом…К просторам и в завтра — окно.Ответ многолетним заботам.
«Все тихо. Все — неясно. Пустота…»
Op. 19.
Все тихо. Все — неясно. Пустота.Нет ничего. Все отвернулось странно.Кругом отчетливо созрела высота.Молчание царит, точа покровы прянно.Слепая тишина, глухая темнота,И ни единый след свой не откроет свиток…Все сжало нежные влюбленные уста,Все, — как бокал, где «днесь» кипел напиток…И вдруг… почудились тончайшие шаги,Полураскрытых тайн неизъяснимых шорох…Душа твердит, не двигаясь: «беги»,Склонясь, как лепесток, язвительных укорах.Да, это — след, завядший лепесток!Пусть рядом пыль свой затевает танец…«Смотри» шепнул далекий потолок:«Здесь он прошел, невнятный иностранец»…
Из сборника «Пощечина общественному вкусу» (1912)
Садовник
Изотлевший позвоночникРот сухой и глаз прямой,Продавец лучей — цветочникВечно праведный весной.
Каждый луч — и взял монету,Острый блеск и черный крепВечно щурил глаз ко светуВсе же был и сух и слеп!
«Со стоном проносились мимо…»
Со стоном проносились мимо,По мостовой был лязг копыт.Какой-то радостью хранимой,Руководитель следопыт —
Смотрел, следил по тротуарамПод кистью изможденных звездПрилежный, приставая к парамИ озирался окрест…
Что он искал опасным оком?Что привлекло его часы —К людским запутанным потокам,Где следопыты только псы,
Где столько скомканных понятийПримет разнообразных стопИ где смущеннее невнятнейСтезя ближайших из особ.
«Рыдаешь над сломанной вазой…»
Рыдаешь над сломанной вазой,Далекие туч жемчугаТы бросила меткою фразойЗа их голубые рога.
Дрожат округленные груди,Недвижим рождающий взглядКак яд погребенный в сосудеОтброшенный весок наряд.
Иди же я здесь поникаюНа крылья усталости странной;Мгновеньем свой круг замыкаюОтпавший забавы обманной.
«Убийство красное…»
Убийство красноеПриблизило кинжал,О время гласноеНоситель узких жал
На белой радостиДрожит точась рубинУбийца младостиВедун ночных глубин
Там у источникаВскричал кующий шаг,Лик полуночникаНесущий красный флаг.
«Зазывая взглядом гнойным…»
Зазывая взглядом гнойнымПеной желтых сиплых губСтаном гнутым и нестройнымСжав в руках дырявый куб
Ты не знаешь скромных буднейБрачных сладостных цепейБеспощадней непробуднейСредь медлительных зыбей.
Из сборника «Садок судей II» (1913)
«Рожденье — сон возможный…»
Op. № 27.
Рожденье — сон возможный,Он был и навсегдаТеперь не стал тревожныйПечальный голос льда.Тоскующие нити,Плывущая беда,Торжественность наитийВлечет туда…Там бесконечно пьяныСосновые леса.Провалы и изъяныЧерта и полоса.О содрогайся гордо,Провал, удар, тупик.ОГНЕДЫМЯЩИЙ ПИК.
«Кто стоял под темным дубом…»
Op.№ 28.
Инструментовано на «C»
Кто стоял под темным дубомИ, склоняя лик лиловыйИзвивался пряным кубом,Оставался вечно новым,Сотрясая толстым шлемом,Черепашьей скорлупой,Ты клялся всегда триремам,СТРАЖНИК РАДОСТИ СЛЕПОЙ.
1909
«Стремглав болящий колос…»
Op. № 29.
Стремглав болящий КОЛОС,Метла и Эфиоп,Сплетенья разных полос,Разноголосый сноп,Взлетающие ПЧЕЛЫ,О милый малый полДразнящие глаголы,Коралловый аттол.Как веер листья пальмы.Явь, синь и кружева.Отринули печаль мы,Рев изумленный льва.ЛИЛОВЫЕ АРАБЫ…Тяжелая чалма…Ах, верно вкусны крабы…Пятнистая чума.
1909
«Внизу журчит источник светлый…»
Op. № 30.
Внизу журчит источник светлый,Вверху опасная стезя,Созвездия вздымают метлы,Над тихой пропастью скользя.Мы все приникли к коромысламПод блеском ясной синевы,Не уклонялся от смыслаИ Я, и ТЫ, и МЫ, и Вы.
1908
«Среди огней под черным небом…»
Op. № 31.
Среди огней под черным небом,Безликой прелестью жива,Вознесена к суровым требамТвоя поспешно голова.За переулком переулок,Сожравши потрясенный мост,Промчишься мимо медных булок,Всегда, сияющий и прост.А там, на синей высотеКружит твоя прямая стрелка,На каждой времени верстеТорчит услужливо горелка.
1909
«Стальные, грузные чудовища…»
Op. № 32.
Стальные, грузные чудовищаОРАНЖЕВЫЙ подъемлют крик,Когда их слышу ржанье, нов ещеМне жизни изможденный лик.На колеях стальных, жестокие,Гилиотинами колес,Стуча, трясете, многоокие,Немую землю — троп хаос.Вы в города обледенелыеВрываетесь из темных нив,Когда ЧАСЫ лукаво СПЕЛЫЕСвой завершат живой прилив.
1908
«Труба была зловеще прямой…»
Op. № 33.
ТРУБА БЫЛА зловеще ПРЯМОЙОПАСНАЯ ЛУНА умирала,Я шел домой,Вспоминая весь день сначала.С утра было скучно,К вечеру был стыд.Я был на площади тучнойИ вдруг заплакал навзрыд.Трубы была трагически прямой,Зловещая луна УМЕРЛА.Я так и не пришел домой,Упав у темного угла.
1909
«Какой глухой слепой старик!..»
Op. № 34.
Какой глухой слепой старик!Мы шли с ним долго косогором,Мне надоел упорный крик,Что называл он разговором,Мне опротивели глаза,В которых больше было гноя,Чем зрения, ему стезяБыла доступна, — вел его я.И вот пресекся жалкий день,Но к старику нет больше злобы,Его убить теперь мне лень,Мне мертвой жаль его утробы.
1907
