– Очень хорошо, – серьёзно ответил Тай. – Здесь когда-нибудь и умру.
Я улыбнулся.
– Счастливый. А я вот не знаю, где я умру.
– Это грустно.
Мы улыбнулись друг другу.
– В ближайшее время, – сказал я, – возьму несколько повозок и поеду в имение Регента. Оттуда привезу оружие. Приготовь помещение, где не будет сыро. Тай кивнул.Через неделю определю, где самый сухой подвал.
– А как определишь? – не удержался я от вопроса.
– Разложу по горсти пороха. Через неделю буду сжигать. Который сгорит быстрее – там и суше всего.
– Разумно.
Я встал, со вздохом окинул взглядом секретную комнату. Негромко сказал:
– Дай мне лампу. Отсюда пойду один. Хочу дорогу запомнить.
Он передал мне одну из ламп. Я шагнул к двери. Обернулся. По какому-то наитию я не кивнул и не протянул руки. Мы одновременно поклонились – медленно, церемонно. Скинув с плеч хламидку, я аккуратно положил её на диван и шагнул в дверь. За спиной глухо стукнула каменная дверь. Подняв голову, я ещё раз посмотрел на таинственный знак. «Интересно, какие секреты ещё готовит мне этот замок?»
Глава 3
ЗАБЫТЫЕ СУНДУКИ
В тронный зал я вернулся далеко за полночь. Подложил поленьев в камин, стянул сапоги и, отыскав на мешках свободное место, вытянулся на пахнущей морскими водорослями парусине. Лёг – и тотчас провалился в сон.
Сон был странный: я торопливо шагал между железных стен, пытаясь отыскать выход. И вдруг оказалось, что я хожу внутри огромной головы железного рыцаря. Вот рыцарь поднял железную руку – и с металлическим, рассыпчатым грохотом уронил её на пол.
Ожившее колесо
– Грэта! – ворвался в моё сознание звонкий, наполненный искромётным весельем голос. – Зачем такую высокую стопку тащишь? Не могла два раза сходить?
– Я стара-аюсь! – ответили ей.
– Вижу, как ты стараешься. Объикаться можно от смеха!
Я поднял голову. Посреди зала, втянув голову в плечи, стояла долговязая Грэта. Пол вокруг неё, как поляна грибами, был усеян оловянными мисками. Я кашлянул. Оробевшая девчоночка взглянула в мою сторону, тут же перебросила взгляд на укоряющую её, и с неподдельным удовольствием парировала:
– А сама-то, Омеличка, так громко кричишь, что мистеру Тому весь сон прогнала.
Омелия, изобразив на круглом краснощёком лице выражение предельного изумления, уткнула руки в бока и воскликнула:
– Да после твоей посуды можно уже и из пушек палить! Чего тишиться-то? Дело сделано! – И, повернувшись ко мне, довольно неуклюже произвела книксен: – Здравствуйте, мистер Том.
Торопливо, с виноватым лицом, присела и Грэта.
Я быстро встал, подтянул чулки, влез в остывшие за ночь сапоги и, поклонившись, сказал:
– Доброе утро, драгоценные барышни.
Девчоночки, вспыхнув от удовольствия, ещё раз изобразили приветствие.
– Кажется, проспал, – сказал я, посмотрев на опустевшие, продавленные, накрытые морщинистой парусиной мешки.
– Совсем немножечко, мистер Том, – сообщила Омелия. – Гости заморские совсем недавно уехали. Вам просили передать, что после обеда привезут какие-то важные брёвна. А вы должны приготовить для них подходящее место.
– Где все остальные? – спросил я, окидывая взглядом каминный зал, пустой, гулкий.
Длинными худыми ногами, переступая, как цапля, через разбросанные на полу миски, подобралась ко мне Грэта и подала коробочку с мелом для чистки зубов и белоснежное полотенце.
– Тётушка Эвелин, ваша супруга, и заморская дама гуляют по замку и осматривают его, – затараторила Грэта, – Дэйл с мальчишками ушли разбирать камни, и мы всех уже покормили, а для вас, добренький мистер Том, завтрак на столе приготовлен и очень скоро совсем остынет.
Я взглянул на стол. Длинный дубовый плац был пуст и начисто вымыт. Только в торце, на предводительском месте возвышался непонятный белый конус. Похоже, что мягкая ткань, но стоит, будто жёсткий картон.
– Там что? – спросил я, указав пальцем.
Грэта с готовностью открыла рот, но получила вдруг лёгкий шлепок пониже спины и, повинуясь выразительному взгляду Омелии, зашагала собирать разбросанную посуду.
– Там ваш завтрак, а ткань не падает, потому что тётушка Эвелин и заморская дама варили её в крахмале, и я им помогала, – обстоятельно доложила Омелия. И прибавила: – Добренький мистер Том. – И дала понять взглядом в сторону Грэты, что напрасно наша цапля не получила хоть сколько-нибудь строгий укор за неаккуратность.
Поспешно спрятав улыбку, я вышел из зала.
Дом! Милый дом! Фортеция «Шервуд», огромная каменная призма, отгородившая кусок мира и разрезавшая этот кусок каменными же стенами, окружала меня. Передо мною, шагах в двенадцати, поднимался к небу узкий каменный четырёхугольник со шпилем. По сохранившемуся в высоко поднятом окне кресту угадывалось, что это церковь или часовня. Слева от меня, между стеной каминного зала и стеной часовни, во всю двенадцатишаговую ширину шла лестница из десятка ступеней, которая вела на широкий и ровный земляной плац с полувытоптанной травой. Дальний край плаца запирала огромная восьмиугольная башня, та самая, в которой Тай устроил дверцу с невидимой лампой.
Спереди к часовне примыкал придел, невысокое здание с куполообразной крышей, в боку которой чернел округлый проём с выбегавшим из него ручьём. Неторопливо журча, ручей устремлялся под свод мостика с уже новенькими перилами. Дальше он убегал от меня вправо, тёк через край ристалища, минуя конюшни, фуражные, и сквозь дождевой сток уносился за стену.
Тишина, чистота, простор. Необыкновенное счастье наполняло меня. Старинный каменный замок. Мой дом!
Я медленно перешёл через мостик и направился ко входу в придел часовни. Дверь была снята с петель и утрачена. Я вошёл в оголённый дверной проём и приблизился к устроенной в полу большой каменной чаше. Вместо дна в этом котле прыгали крупные округлые кремни, а вздымал их бьющийся колокол хрустально-чистой воды. Живой поток перелетал через скошенный край котла и уносился в проём, к мостику и конюшням.
Ничего полезного для умывания здесь не было устроено, и, мельком взглянув на дверь, ведущую в часовню, и ещё одну дверь, непонятного пока назначения, я вышел и умылся прямо в ледяной воде ручья.
Вернувшись в каминный зал, я снова вынужден был улыбнуться.
– Грэточка хорошая девочка, – одобрительно говорила Омелия.
Грэта, стоя у края стола, наново перемывала поднятую с пола посуду.
– Я хорошая! – сообщила она мне, едва я вошёл. И, бросив быстрый взгляд на Омелию, поспешно прибавила: – Мы хорошие!
