что моего батю заказать хотел? — негромко, но отчётливо спросил я.
Глава 7
— Так за что, дядя Витя? — спросил я.
Устинов со стуком поставил на место бутылку, которую только что взял. Тишина повисла такая, что слышно запоздалую муху между оконными рамами. И лишь Толик, уже красный от выпитого, икнул и торопливо прикрыл рот. Якут, который только что было собрался угостить Саныча колбасой, замер, а пёс неподвижно уставился на угощение.
Для такого можно было выдернуть следака, передать все улики, но тогда бы не все наши поверили в это, ведь дядя Витя работал с ними всю жизнь, ещё до РУОП. Но если я сейчас смогу убедить его коллег, они и сами вспомнят разные странности. И всё сложится.
Мы опера, мы не работаем с судами напрямую, а только осуществляем оперативное сопровождение дела в рамках для следователя, чтобы тот систематизировал всю доказуху, подписал обвинительное у прокурора и дело направил суд.
Но сейчас в этом кабинете начинался почти настоящий судебный процесс.
— Не в первый раз ты такое удумал, — продолжил я, глядя на дядю Витю. — Сначала заказывал через Вагона, приказал ему, чтобы тот одноразового мокрушника нашёл, потом продолжал, подбивал под это дело других. Из-за квартир, значит. Побоялся, что он тебя раскроет?
Вилка, лежащая рядом с ним, немного измазана в кетчупе, её кроме него больше никто не брал. Костыль стоял в стороне, у окна, рядом с ним уселся Сан Саныч, обнюхал рукоятку, тоже испачканную в чём-то, и дальше сидел, пристально рассматривая, что есть на столе.
— Ты чё⁈ — дядя Витя поднялся. — Едрить тебя в ногу, ты совсем уже, Паха? Эй, это же я! — Опер обвел всех взглядом, ища поддержки. — Парня контузило просто. Вот и мелет чушь, бывает…
— Тебе и костыль не нужен, — я хмыкнул, но голос оставался спокойным, как у бывалого палача. — Ещё бы, столько беготни было, пока ты в больнице лежал, не до него. И я на реабилитацию не лёг, и ты тоже решил хитрить, дядя Витя.
Он оглянулся, заметив, как далеко стояла его палка. А Василий Иванович хлопнул себя по лбу, но ничего не сказал. Наверное, досадно стало старому оперу, что такое недоглядел. Хотя он же первым заронил подозрение, вспомнил, что у Виктора жена работала на почте и в курсе, кто из стариков на участке живёт один.
— Давно понял, — следом за мной в кабинет вошёл отец и уселся на стул, отгородившись от дяди Вити спинкой. — Да признаваться сам себе не хотел, думал — старею, паранойя. Помнил же, что все дела с квартирами через тебя шли, и что с Рудаковым ты вась-вась был, и с Борькой Кузьминым корешился. И все фигуранты этого дела тоже через тебя проходили когда-то.
— Короче, — Витя насупился. — Васильевы, батя с сыном, вы чё-то точно напутали. Знаешь, Лёха, я тебе по морде за такое настучу! Ты совсем уже, такое мне предъявлять⁈ Помнишь, как мы тогда с тобой…
— Ты давно боялся, что отец всё поймёт, — я откашлялся. — Вот и готовил киллера заранее. Одноразовый киллер, одноразовая машина, да и тех, кто избавился бы от мокрушника, ты бы тоже на тот свет отправил. У тебя же Ганс был для таких дел…
— Ты сядь, Витька, — спокойно сказал Устинов и без церемоний забрал у него из кобуры револьвер. — Садись, в ногах правды нет.
— Ганс — это вообще-то твой стукач, Васька! — злобно произнёс дядя Витя. — У тебя он числился под оперативным псевдонимом Штирлиц! Он…
— До Ганса дойдём, — перебил я. — Занимался ты квартирами долго, обидно, наверное, было, что у всех есть деньги, а у тебя нет. Ты с ними совсем рядом всё время, а дотянуться не можешь. Вот и решил исправить. Сначала набрал тех, кто через тебя проходил на работе: Кадет, его брат и Прохоров, а потом нашёл других бандитов, которые порешительнее были. Но от старых людей не избавился, ещё не было такой привычки, всех зачищать. Это потом у тебя руки грязные стали. Не моешь ты их, дядя Витя.
Он машинально посмотрел на свои ладони.
— Давно за тобой это заметили, — я сел на краешек своего стола. — Вот тогда даже Федя Останин ругался, в чебуречной, что телефон измазан, звонить невозможно, — я показал на сидящего с нами опера, который удивился, когда я на него показал, но, вспомнив, кивнул. — А там ты как раз был, дядя Витя, ел чебуреки, звонил, значит, куда-то. Никак, приказал Гансу, чтобы он Сёму порешил прямо на квартире… А мы же как раз с отцом и тобой ехали задерживать Сёму. Тот бы сразу тебя сдал. А так ты поехал с нами, ещё и убедился, что всё сделано. Потому что Сёма-то тебя в лицо знал, как Ганс и Кадет. Остальные — не знали.
Стало тихо, все переглядывались, не зная, что и делать. Только Сан Санычу пофиг, он сел рядом с Толиком и грустно положил голову на стол, глядя на тарелку с закусками.
— Потом ты и самого Ганса порешил, чтобы помалкивал, — продолжил я. — Но ты человек умный, понял, что на тебя выйдем так или иначе, и решил, что надо кого-то подставить. Вот и пустил нас по ложному следу, подключил бывшего следака Рудакова, начал подставлять его по полной.
— На хате у него даже мокруху организовал, — добавил отец. — А сам-то при этом… — он цокнул языком.
— Он вам за деньги отказные стряпал по потеряшкам из этих квартир, — говорил я, — и ты решил, что мы точно это выясним. Рудаков на пенсию по выслуге свалил, но дела свои продолжать точно хотел, только уже посредником, а не напрямую. Вот для чего ты и вызывал его к Гансу, вроде бы, чтобы обсудить это, а на деле — чтобы он там мелькнул, и мы его искать начали. А Ганса, похоже, прирезал Кадет, ты его снова позвал, больше некого было под это дело подводить. А Кадет так ловко кинжалом орудовать не умел, вот и тыкал Ганса, как придётся.
Я поднялся, встал и подошёл к своему столу, где оставил улику совсем недавно. В нижнем ящике у меня был небольшой тайничок, оттуда я достал свёрток из старой тряпки, из которого и
