Повинно голову свою.
И, вспомнив милые ей лица
И сокровенные места,
Внутри себя остановиться,
Как у пасхального креста.
ВЕТЕР В ГОРОДЕ
О, как желанна неба высота!
Но руки переломаны. И раны
Пронзает болью улиц теснота
И площадей бетонные капканы.
Цепляясь за карнизы, витражи,
В кровь изодрав упрямые ладони,
Он рвется вверх, туда, где этажи
Устали от бессмысленной погони.
Он тянется, роняя на асфальт
Обрывки кожи, словно хлопья снега,
В заоблачье, и ничего не жаль
Отдать за кипень голубую неба.
Но в этой схватке все предрешено.
И падает он навзничь на ограды,
И, приподнявшись чуть, стучит в окно,
Как будто просит у людей пощады.
***
И был усталый, пасмурный октябрь,
Толпа текла в порядке идеальном.
И захотелось шторма семибального,
Порыва бури, рвущей с неба хмарь.
Природы бунта жаждала душа,
Слепого и неистового в битве,
С покорностью, распятой на молитве,
С самодовольством медного гроша.
И будь что будет! В бурю капитан
Корабль не к берегу, а на простор уводит,
В смирительной рубашке тихо бродит
Октябрь по московским площадям.
***
Царь и мудрец. Во все эпохи
Меж ними высился барьер.
И что в одном имелось крохи,
В другом с избытком. Например,
В одном ума шальная сила,
В другом — руки слепая власть.
Природа их разъединила,
Чтобы себя потешить всласть,
Чтобы, устав от совершенства,
Вдруг испытать из всех блаженств
Необъяснимое блаженство
От сладости несовершенств.
О, как загадочно блуждала
Улыбка по ее лицу,
Когда народ она вручала
Очередному подлецу.
И как рыдала непритворно,
Себя за игрища коря,
Когда добра и правды зерна
Бросал мудрец к ногам царя.
***
Ночь, обнаженная, как нерв.
Нагая ночь, как пересмешник.
Ночь возвеличиванья стерв
И покаяния безгрешных.
Огней летящие ножи
Кромсают жертвенное тело,
И спящих окон этажи
Обозначают грань предела.
В тревожном вареве сплелись
Небесный свет с земным, горячим,
И в пропасть обратилась высь,
И стал всевидящий незрячим.
На серых стенах, на столбах
Следы минувшего величья.
И на младенческих губах
Возмездья близкого обличье.
***
Как мудро можем мы молчать,
Как отрешенно ненавидеть,
И равнодушием обидеть
Любимых: родину и мать.
Как оправдания легко
Находим своему безделью
И верим, что страшней похмелья
На свете нету ничего.
И потому наглеет речь
На Западе и на Востоке,
И гибнут русские пророки,
И ржа съедает русский меч.
ЖЕРТВА ВЕЧЕРНЯЯ
Над клеверным полем туман
Медлит и светится патово.
Зачем я так жду по утрам
Вечера, снами объятого?
Светлым покоем венчанная,
Жертва моя вечерняя.
Тают деревья вдали,
А стога и не было вроде.
И по речной мели
Лошадь в туман уходит.
Мгла растворяет дома,
И люди гаснут, как свечи.
Вот и ушла весна,
Вот и приходит вечер.
Ты ли, судьба кочевняя,
Жертва моя вечерняя?
Песни и голоса
Эхом умолкли дальним.
Тихие небеса
Дарят свой свет прощальный,
Я отдаю, смеясь,
Все, что скопил до ночи.
Нынче другая власть
Взять мою душу хочет.
Светлым покоем венчанная,
Жертва моя вечерняя.
Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛ
Когда впервые я с твоих тревожных рук
Спустился на пол и пошел упрямо,
Что никогда дорог здесь не замкнется круг,
Я этого не знал, моя родная мама.
И морю, и лесам я говорил: "люблю",
И женщине, что в запахах дурмана...
Что сердце о любовь до крови разобью,
Я этого не знал, моя родная мама.
Я думал,что один вершу свою судьбу.
Лишь стоит захотеть, и поздно или рано...
Что я вернусь с пустой котомкой на горбу,
Я этого не знал, моя родная мама.
За все берясь подряд, я многого хотел,
Как будто мне навек открыты двери храма.
Что жизнь мала, как миг, что есть ее предел,
Я этого не знал, моя родная мама.
***
Если время потребует жертвы
В судьбоносный истории час,
Значит мы еще духом не мертвы,
И любовь не покинула нас.
Если мы не смиримся в бессильи
И отринем вселенское зло,
Значит, мы — еще дети России,
И Победа встает на крыло.
Борис Сиротин СВИРИСТЕЛЬ
БЕЛАЯ НОЧЬ ПОДМОСКОВЬЯ
Полночная июньская аллея,
Мир крепко спит, и, значит, он — ничей,
И рощица берез была белее
И мягче стеариновых свечей.
Чуть виделась Небесная Повозка.
Вся ночь твоя, не думай о жилье.
И лишь вдали тончайшая полоска
Была как щель в иное бытие.
Пел соловей так нежно и негромко,
В каком-то упоении святом,
И эта неразгаданная кромка —
Не наше ли зовущее потом?
Душе, как соловью, негромко пелось —
Ведь эта песнь с рождения в крови,
И на земле побыть ещё хотелось
Подольше — чтобы думать о любви,
Жить радостно, Природе не переча...
В таких ночах творится мир с азов,
Во здравие — берез светлеют свечи;
Лишь издали чуть слышен грустный зов.
2003
***
— Пропала Россия, пропала! —
И бомж, и крутой эрудит, —
Пропала! — мне кто ни попало
Во самое ухо твердит.
И в слове сквозит умиленье
И вместе — живая слеза,
А я, хоть и в здравом сомненьи,
Крещусь всё же на образа.
И вдруг в нашем нынешнем лихе
Услышал, сколь уши смогли,
Что плач этот долгий и тихий —
Из тысячелетней дали.
Там, кажется, нет и прогала
Большого, чтоб мира вдохнуть... —
Пропала Россия, пропала! —
И бьют себя в гулкую грудь.
Но ведь поднималась из пепла,
Опершись на твердую власть!
И быстро мужала и крепла,
Чтоб... снова в отчаянье впасть.
Но это ли доброе дело
С хмельною умильной слезой
Живое закапывать тело,
Заваливать тяжкой землёй!
