Ганс Штайнер подбежал к Алейне, перевернул ее с боку на спину и сел сверху, ощупывая пояс и бедра. Милосердие и наивность, у девчонки не было даже ножа. Нашел в поясной сумке долото, зажим… нашел вытянутый тонкий футляр, выхватил и уставился на цельнолитой ланцет… из тильсы?
— Прекрасная работа, — восхищенно прошептал он, разглядывая тонкие борозды резной поверхности, похожие на извилистый узор пальцев руки. Определенно, этот ланцет стоил целое состояние, так странно было встретить его здесь, в Ничейных землях, владениях бандитских Кланов, отребья и разношерстной толпы искателей приключений… — И совершенная чистота! Не запятнано ни единой скверной. Идеально для операции!
— Ведьма, — слабо прошептала Алейна, постепенно приходя в себя. — Его… сделала ведьма.
Грустная гримаса-улыбка гасла на ее лице.
— Молчи и не двигайся, — рявкнул герртруд. Глубоко посаженые глаза сверкнули. Он свел руки девчонки у нее за головой и быстро, умело скрутил их брошенным ремнем Вирги. Продел вокруг шеи, стянул и застегнул. Теперь она не могла пошевелить руками, только душить саму себя. Насел ей на живот, придавил к земле.
— Не надо, — выговорила девчонка, слезы скатывались по грязной правой щеке и чистой, нежной левой. — Не отнимай ее! — жрица изгибалась, возила ногами по земле.
Ганс точным движением вспорол ее кожаный доспех. Это оказалось настолько просто, ланцет из поющего металла, какое сокровище, какое же сокровище! Распоротые куски мотались, неровно торчащие вбок и вверх.
— Я люблю ее, — плакала девчонка. Она силилась скинуть церштурунга с себя, изгибая тонкий стан, но не могла. — Не отнимай. Пожалуйста! Не смей!
Он разрезал рубаху и распахнул ее, на секунду уставился на юную, светлую грудь. Моргнул, глядя в искаженное страхом, умоляющее лицо, в такие детские уголки побледневших губ. Хотел что-то сказать, но смог не сразу.
Гремлины зашевелились внутри Дмитриуса, с трудом заскрежетали своими голосами, похожими на отрывистое клацанье пригоршни камней. Ганс Штайнер одним движением вытянул свой пояс и хлестнул пряжкой по стальному воину, синий разряд, хрип, тишина.
— Она лжет тебе… понимаешь? Боги используют людей… Поверь мне, я…
— Нет!! Она любит меня! Она позволила спасти тебя, не дать тебе умереть.
Зеленые глаза будто пульсировали, темные зрачки то расширялись, то сужались, в мечущихся глазах девчонки бились любовь, страх и мольба. Сердце герртруда стучало с той же силой, он чувствовал, как исходящие от жрицы сила, запах и жар бередят его с ног до головы, как лицо багровеет, наливаясь кровью, как стучит в ушах, как отвратительный зуд прокатывается по всему телу.
— Мерзость, — рявкнул Ганс. — Ты полна ее, такая юная! — он тряс девчонку за плечи, склонившись к самому лицу, лишь бы не видеть беззащитную грудь, маленькие аккуратные вишенки ее сосков. — Я чувствую, как это исходит из тебя, понимаешь?! Ты живая, красивая — и мерзкая! Мы должны вырезать, выжечь ее из тебя!
Он рванул разрезанную рубашку еще сильнее в стороны, обнажая солнечное сплетение, схватил покрепче ланцет, привычным движением приставляя его острием вниз. И ахнул. Отшатнулся.
В солнечном сплетении Алейны зияла большая вырезанная дыра, размером и формой с ее ладонь. Не веря своим глазам, нульт присмотрелся — и увидел, что место солнечного сплетения занимают два искусно переплетенных иссиня-черных крыла, скрепленных витой серебряной цепочкой, прошившей плоть девушки. От гладких вороньих перьев веяло совсем другой магией, чем от самой жрицы, в них дышала смерть — с невероятной, божественной Силой. Не было ни капли крови, все казалось филигранным и нереальным.
Было видно, как внутри дыры, внизу, стучит под алыми ребрами… ее сердце.
— Что это, — севшим голосом спросил он. — Что?
— Я живая! — воскликнула Алейна, плача. — Но живая взаймы. Моя жизнь принадлежит капризному богу. Смеющемуся богу. Королю Ворон.
— Как? Как это возможно?
— Мы погибли в бою. Левран оживил нас, но теперь Лисы живут взаймы. Наши жизни принадлежат ему, в любой момент он может забрать их, и мы умрем. Но если… если мы разгадаем его загадку, ответим на вопрос жизни и смерти — мы будем в расчете. Если он не изменит своего решения. Капризный бог…
Алейна смотрела на Ганса, печальная и кроткая, как сама любовь. Изумрудные глаза были настолько выразительны, кажется, он никогда не видел столько всего, умещенного в один взгляд! Только однажды, старый рыцарь из Горды вскинул голову, почувствовав опасность, и увидел снайпера, целящегося ему в лицо.
— Тебя невозможно спасти, — глухо сказал Ганс, тяжело дыша. — Невозможно спасти, фройляйн.
Рука его, дрожащая, медленно сжалась в кулак с отточенным лезвием ланцета.
— Не убивай меня, — просила Алейна, видно, уже из последних сил. — Так обидно… ведь я спасла тебя. Только затем, чтобы ты меня убил?..
— Тебя нельзя. Нельзя оставлять.
— Ведь вы сражаетесь за людей, панцер. Вы защищаете людей от богов! Если убьешь меня, моя душа перейдет капризному богу. Сбереги мою жизнь…
Секунду Ганс думал об этом, всерьез. Все внутри него сжималось и разбухало одновременно. Время убегало.
— Твоя душа и так принадлежит богам, — глухо рявкнул он. — Я всей кожей чувствую скверну, идущую от тебя. И если ты перейдешь от владеющей тобой Хальды к безумному Леврану — так тому и быть. По крайней мере, ты выбудешь из мразного воинства княжеских жрецов, — он замахнулся.
— Ганс Штайнер.
Откуда, ошеломленно подумал Ганс, здесь кто-то знает мое полное имя?
Он рывком обернулся и увидел дуло собственного огнестрела, непривычно, завораживающе глядящее ему прямо в лицо. Но не темнеющий колодец смерти привлек взгляд герртруда, а черные глаза, смотрящие из-за прицела, глаза, в которых сверкала черная сталь — в этих глазах она уже выстрелила в него, он уже был мертв, все было решено. Грязные волосы неровно разметались по ее лбу. И Ганс внезапно понял, что ошибался. В этом взгляде уместилось еще больше, чем у того рыцаря.
Раскатисто грохнул выстрел, и его лоб взорвался.
Откинутый наземь, он еще полсекунды, может даже секунду осознавал: как гаснут его чувства, одно за другим. Секунда — это долго, и он успел почувствовать их все. Физически ощущал рваную дыру в своем черепе и свинцовый шар где-то в кровавой каше из лобной кости и мозгов. Торопливо бегущую по лбу, по носу горячую кровь. Рефлекторно дергающиеся руки и ноги. Боль. Ошеломление. Удивление — как же странно все сложилось, снова не так, как было должно. Сожаление. Стыд, сильный, сильный стыд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
