ни чуть позже. Возможно, даже никогда. Вел он себя, как обиженный избалованный ребенок. И высказывался так же. Благо, мне не нужно было объяснять ему, что он неправ.
* * *
С палкой на плече Юрка прошел недолго. Конец жердины цеплялся за ветки, сбивал обормота с шага. В какой-то момент Юрка едва не навернулся, обозначил русским матерным свое отношение к тайге, походу, шаманам и всем тем идиотам, что покупаются на обещание клада. Потом перекинул жердь в ладонь и потащил на манер удилища.
Я только посмеивался у него за спиной. В Юркином ворчании не было злобы, скорее привычка быть вечно всем недовольным. Уже у самого места стоянки он скинул подпорку на землю, обернулся и сказал:
— Колька брехал, что тут где-то в дерево попала молния. Пойдем поглядим? Никогда такого не видел.
Мне тоже стало любопытно, но я ответил:
— Пойдем, только сначала палку эту отнесем.
— Ну уж нет, — Юрка даже замотал головой, — там же Тоха!
Сказано это было так, словно Антон непременно нас съест, едва увидит.
— И что с того? — не понял я.
— Мда, тяжелый случай, — Юрка наклонил голову на бок, почесал затылок. — Ты себе точно все мозги отшиб. Тоха там! То-ха! — повторил он по словам. — Этот гад, пока мы все не доделаем, не отстанет. Душу вытрясет.
И сделал такие глаза, что мне вспомнился гениальный фильм времен СССР. Там у Василия Алибабаевича было точно такое же выражение лица. Я постарался скопировать голос актера и произнес:
— Доцент заставит!
Юрка сначала поперхнулся, согнулся, стукнул себя руками по коленям, потом заржал, зажимая ладонью рот. Получилось это у него так заразительно, что я тоже не сдержался. Скоро мы хохотали дуэтом, сидя на мокрой на траве. До икоты, до изнеможения, до слез.
Юрка периодически тыкал в меня пальцем, пытался что-то сказать, но взрывался новым приступом смеха. Когда успокоился, отдышался и проговорил с уважением:
— Ну ты даешь! Я теперь знаю, как Тоху называть. Он у меня теперь попляшет!
Он даже забыл про дерево, про грозу, подхватил палку, собрался бежать на поляну. Я его остановил:
— Погоди! А дерево-то пойдем смотреть?
— Ой, да. Тьфу, совсем забыл.
Юрка вновь отбросил жердь.
— Командуй, куда идти.
* * *
Дерево выглядело весьма сюрреалистично. В небо оно смотрело совершенно целой верхушкой. Даже листья не успели пожухнуть. Внизу же ствол расщепился, разошелся по швам, лопнул пополам, выворотил наружу нутро. Мы почуяли его издалека по запаху дыма и нестерпимому жару.
Лишь потом увидели воочию. Кора снаружи была обуглена на два человеческих роста вверх. Внутри, в вертикальных прорехах, жидким золотом переливался огонь. Снаружи языков пламени не было вовсе. Я подошел, насколько позволил жар, и пригляделся — в середине дерево было пустым. Пламя выело его до самых стенок.
— Красиво, — неожиданно мечтательно сказал Юрка. Протянул руку и тут же отдернул. — Черт, жжется.
— А ты не лезь, — заметил я.
Он засунул палец в рот совсем, как пацан. Сказал обижено:
— Интересно же. На жеоду похоже.
— На что? — Слово это мне было незнакомо.
Юрка вновь наклонил голову на бок, оглядел меня, проронил сочувственно:
— Да-а-а, тяжело тебе будет. Что из тебя за геолог, если ты элементарных вещей не помнишь?
Геолог? Это откровение меня поразило. Я даже взгрустнул, мысленно сказал своему предшественнику: «Да, Миха, сложно нам с тобой будет. Я в геологии ни бум-бум. Придется переучиваться». Потом переспросил вслух:
— Так что такое жеода?
— Как тебе объяснить? — Юрка потер подбородок. — Представь камень. — Он показал пальцами колечко. — Допустим вот такой, круглый, а внутри полый. А на стенках изнутри, как на скорлупе, растут кристаллы. Представил?
Я понял сравнение. Действительно, казалось, что внутри у дерева все усеяно огромными кристаллами алого и рыжего цветов. Поэтому кивнул.
Юрка вздохнул, сказал удрученно:
— Надо с тобой что-то делать. Так, брат, нельзя. Так ты нас тут уморишь без карты.
— А что делать-то? — спросил я.
— Не знаю, — он сверкнул глазами и заржал, — может, еще раз тебе по башне зарядить?
Ну, не дурак ли? Я психанул.
— Да пошел ты!
Развернулся и сам пошел к оставленной на опушке подпорке.
Глава 10
Ребята за это время почти успели навести порядок. Натянули меж деревьев веревки, развесили сушиться промокшую одежду. Тоха встречал нас в крайнем раздражении. Он упер руки в боки, выдал возмущенно:
— Вас только за смертью посылать!
— А что не так? — тут же взъерепенился Юрка. — Просил жердь, вот! Получай!
— Я тебе получу, я тебе сейчас так получу! — слова прозвучал громко, но с места парень не сдвинулся. — Марш ремонтировать навес!
Юрка довольно осклабился, поглядел на меня с триумфом. И выдал припасенную фразу, подражая герою фильма:
— Я же говорил? Доцент заставит!
Тоха булькнул, пошел алыми пятнами, открыл рот, но не нашелся, что ответить. Из-под навеса вышел Эдик, хлопнул его по плечу, заржал, сказал с притворным сочувствием:
— Ну ты попал…
Юрка выпятил колесом тощую грудь и победно задрал нос. Этот миг стал мигом его триумфа. На физиономии парня читалось: «Как я тебя уел? А?»
Тоха махнул рукой и попросту ушел в палатку. Эдик посмотрел на меня, притянул за рукав. Сказал:
— Сходи надень сапоги, мне помощь твоя нужна.
— Какая? — Мне совсем не хотелось еще куда-то идти. Скорее наоборот, мечталось присесть, а лучше сразу прилечь. Во всем теле была слабость.
Эдик это почувствовал, поспешил оправдаться:
— Правда, нужна. Рогоз хочу накопать. Только ты не переживай, я тебя наклоняться не заставлю, сам все сделаю. Ты только ведро подержишь.
Это звучало интригующе. Что такое рогоз, я прекрасно знал. Но не имел ни малейшего понятия, зачем его копать. Спросить тоже не успел. От навеса раздался возмущенный голос Юрки:
— Размечтался! Не отдам. Иди сам свой рогоз копай. А Мишка мне и тут нужен!
— Обойдешься. С навесом там делать нечего. Санжай уже яму вырыл. А установить и закопать ты и один сможешь. Помощники для этого не нужны. Юрка обиженно засопел, посмотрел на меня моляще. Я помотал головой — заниматься навесом хотелось еще меньше.
— Как знаешь, — буркнул парень и отвернулся.
Эдик только ухмыльнулся, отправился за ним следом, вернулся с ведром, лопаткой и необычным ножом, похожим на маленький мачете. Порадовал:
— Ну все, теперь до вечера будет дуться.
Мне подумалось, что пусть дуется. В конце концов я ему не нянька. Он давно уже взрослый человек. Вслух я спросил:
— Для чего копают рогоз?
Эдик не удивился, не стал спрашивать: «И это не помнишь?». Он просто ответил, за что я был ему благодарен.
— Ради
