позиции противника, обычно случалось одно из двух: либо атакующим приходилось останавливаться, из-за того, что первые шеренги каждого батальона быстро превращались в месиво из убитых и раненых, либо обороняющиеся теряли силы и бежали. Положим, они обратились в бегство — это обычно было сигналом для подтягивания свежих боевых порядков, чтобы расширить прорыв или для внушительной кавалерийской атаки, сметавшей всё на своём пути и превращавшей отступление в безумное паническое бегство. Однако, если обороняющиеся выдерживали натиск, то начиналась перестрелка на близком расстоянии, которую они, как правило, выигрывали, и теперь уже атакующие откатывались на исходные позиции (весьма удачный вариант, который очень нравился британцам, заключался в одном залпе, за которым следовала штыковая атака).
Этот бой пехоты был главным элементом наполеоновского сражения; кавалерия, как правило, играла второстепенную роль. Так, сама по себе кавалерия почти никогда не могла разбить хорошо закрепившуюся пехоту. Хотя массированная атака могла за несколько минут рассеять армию слабоподготовленных войск (как при Оканье 19 ноября 1809 г.), а надвигающаяся туча всадников имела более устрашающий вид, чем пехотная колонна, опытные солдаты знали, что кавалерия ничего не сможет сделать, пока они удерживают свою позицию. Даже линия, атакованная с фронта, могла развернуть назад кавалеристов, но пехота становилась очень уязвимой, когда кавалерии удавалось обойти её с флангов, мудрые командиры выстраивали своих людей в каре (квадратом или прямоугольником). Построенная таким образом пехота находилась в абсолютной безопасности, а неудачникам-кавалеристам оставалось бесцельно скакать вокруг, теряя лошадей или нарываясь на противника.
От кавалерии как таковой не было проку при непосредственной атаке пехоты неприятеля, разве что ту застигали врасплох, а вот если бы её сопровождали батареи конной артиллерии, то полдюжины пушек могли за несколько минут уничтожить малоподвижную цель, представляемую каре. Тем не менее в других отношениях кавалерия была ценнейшим элементом армии. Во время атаки несколько полков кавалерии могли взять в клещи целые вражеские дивизии и, таким образом, помешать их участию в других операциях, к тому же в качестве элемента комбинированной атаки кавалерия несла страшную опасность. Например, действуя вместе с атакующей пехотой, она вынуждала обороняющихся перестроиться в каре, чем делала невозможной защиту от пехоты; с другой стороны, кавалерия могла в решающую минуту обрушить на врага внезапную атаку, — и, сломив сопротивление противника, заставить его спасаться бегством. Зато, если появлялась неприятельская кавалерия, начиналась классическая рубка, в результате которой победитель получал возможность двигаться в разных направлениях и атаковать следующий боевой порядок с фланга или тыла, причём эта тактика была особенно эффективна, когда это происходило в самый разгар боя. И наконец, как только неприятель был разбит, именно кавалерия преследовала его отступающие формирования, брала в плен бегущих и делала всё, чтобы свести на нет все попытки организованного сопротивления. Между тем в обороне кавалерия могла помочь атаке захлебнуться или в самые настоящие отчаянные моменты самоотверженно атаковала нападающую пехоту и тем самым выигрывала время на подтягивание резервов или выход пехоты из боя.
Хотя вариаций на эту тему существовало бесчисленное множество, описываемый здесь способ ведения боевых действий передаёт основные черты наполеоновского сражения. Атака следовала за атакой, рано или поздно и та и другая стороны терпели поражение; все боевые порядки были либо выведены из строя намеренно, либо разгромлены врагом, либо брошены в бой, больше ничего не оставалось, кроме как в случае атакующей стороны продолжать сражение, а в случае обороняющейся — отражать очередное наступление противника. Впрочем, до этого чаще всего не доходило: битва прекращалась, например, с наступлением темноты, в ней не было победителей и побеждённых или провозглашалась тактическая победа. Но, бывало, талантливый полководец одним единственным ударом решал исход сражения: разгромленная армия отступала под натиском противника. В самом деле, такие бесплодные победы, как при Бородино и Баутцене, показывают, что преследование имело определяющее значение для достижения решающего стратегического успеха; потери разгромленной армии в личном составе отразились на боевом духе и общем настрое намного серьёзнее, чем если бы это произошло на поле сражения (самым ярким примером этому является кампания 1806 г., когда пруссаки за время решительного преследования после их разгрома потеряли в три раза больше людей, чем у Йены и Ауэрштадта).
В некоторых наполеоновских кампаниях одной победы такого рода хватало, чтобы усадить неприятеля за стол переговоров. Однако гораздо чаще кампании состояли из ряда сражений, каждое из которых естественным образом возникало из предыдущего. На поле битвы удача обыкновенно сопутствовала то одной, то другой стороне, но, если они не изматывали друг друга или по политическим соображениям не приходили к компромиссу, одна из воюющих сторон когда-нибудь всё же добивалась превосходства над другой, на этом кампания чаще всего заканчивалась и победитель диктовал условия мира.
Наполеон и Франция
Итак, были названы главные приёмы ведения боевых действий в наполеоновскую эпоху. Однако, чтобы понять причины потрясающих успехов Франции в 1805–1809 гг., нам сначала придётся рассмотреть политику, которую проводил Наполеон Бонапарт, придя в 1799 году к власти во Франции. Поскольку население Франции составляло 29 миллионов, может показаться, что для формирования огромной армии было достаточно введения закона о всеобщей воинской повинности. На деле же всё обстояло не так просто, а система призыва на военную службу создавалась в процессе политической и административной реформы, к которой мы теперь обратимся.
Система всеобщей воинской повинности фактически существовала во Франции с 1798 г., когда был введён в действие так называемый закон Журдана[84] (Loi Jourdan), согласно которому все неженатые мужчины, достигшие двадцати лет, были обязаны служить в армии согласно квоте, исходящей из численности населения каждого департамента и коммуны. Предполагалось, что государство объявляет о воинской обязанности, затем уполномоченные в провинции составляют списки подлежащих призыву, позднее исключают различные категории освобождённых (кроме не прошедших по здоровью к ним относились единственные кормильцы, государственные чиновники, священники и студенты). Сопоставление этих двух цифр позволило бы установить число новобранцев от каждой местности, а тех, кто непосредственно подлежал призыву, следовало определять в каждой коммуне путём жеребьёвки. Однако, хотя весь наполеоновский период закон Журдана служил непреложным основанием для мобилизации во французскую армию, в начале своего существования он был не более чем буква. Со времени первого введения обязательной службы в 1793 г. её возненавидело крестьянство, составлявшее основную массу населения. Служба в армии означала потерю дома и семьи и несла с собой лишения, опасности и
